В Театре имени Станиславского и Немировича-Данченко прошли показы итоговых работ лаборатории молодых композиторов и драматургов «КоОПЕРАция» (художественный руководитель Екатерина Василёва, дирижер Олег Пайбердин), организованной для создания новых опер. Шесть мини-спектаклей придуманы так, чтобы наметить контуры музыкального театра будущего, и будущее это, как обнаружила Юлия Бедерова, не за оперой.
Фото: Московский академический Музыкальный театр, Московский академический Музыкальный театр им. К.
В сюжетах и партитурах некоторых из шести спектаклей можно было обнаружить оперные следы: лихой мифологизм в торжественном триллере «Curiosity» про марсоход, где, правда, так и не придумали, что делать с человеческими персонажами и голосами. Оперную интригу искусственности против человечности в нуар-новелле «Тео», в которой, увы, не получилось выйти за пределы комедийного пастиччо. Политическую актуальность в драме «ЭК» или малую толику лирики там и тут, с которой не разобрались и скрыли среди всеобщей техники расслоения слов на звуки. Всего этих «оперностей» вряд ли хватило бы даже на одну полноценную мини-оперу, но, возможно, создавать ее авторы лаборатории и не собирались.
В русском оперном контексте творчески-образовательный формат «КоОПЕРАции» с финальным представлением не где-нибудь, а в авторитетном театре — уникален. Но в большом театральном — один из многих. Лаборатории танца, драматургии, театроведения, режиссуры и сценографии в разных сочетаниях сменяют друг друга. Только что объявлено о лаборатории «Акустическая читка», замысел которой похож на «кооперативный», но музыканты, режиссеры и драматурги оперу будущего создавать не будут, размахнутся шире или, как посмотреть, ограничатся поиском в сфере музыкального театра вообще.
«КоОПЕРАция» же, по идее, нацелена на обновление языка и форм оперы и соблазнение жанром новых авторов. Год назад над созданием оперных партитур трудились пары «композитор-либреттист», что вполне могло бы привести к новым «Богемам», но не привело. Возможно, не только из-за ограниченности хронометража. В этом году вместе с режиссерами пары превратились в тройки. И это тот тип авторской группы, которому мы обязаны появлением нескольких знаменитых спектаклей последних лет, в том числе «Написано на коже» Джорджа Бенджамина, Мартина Кримпа и Кейти Митчелл в Экс-ан-Провансе, и который лучше всех описывает и воплощает фестивальный интендант Бернар Фоккруль. По его мысли, создав такую правильную группу, уже создаешь правильную новую оперу, ведь речь в конечном итоге идет о синтезе слова, музыки и сцены.
Здесь ключевое слово «синтез». Оно способно примирять противоборствующие сегодня концепции оперы (от «оперой может быть что угодно» или «опера — это там, где поют» до «опера — гуманистический проект, где человеческим голосом рассказывается о человеческой жизни»). Но именно синтеза остро не хватало практически всем шести новеллам в МАМТе, операми не ставшим.
В чудесно изданном буклете можно было прочитать более или менее прекрасные идеи и тексты («Рыба и вепрь» Киры Малининой, «Тео» Евгении Беркович). На Малой сцене МАМТа — видеть замечательно прихотливо и живо организованное сценическое пространство. В музыке — следить за более или менее формально изящными композициями, в разной степени требовательными к времени и звуку («Отпечатки» Анны Поспеловой, «Блуждающие огни» Адриана Мокану). В сцендвижении — удивляться большей или меньшей фантазии телесных репрезентаций, включая словно нейтрализованное, но все равно приятное в такой ситуации буто. И при этом поражаться какому-то абсолютно независимому, отдельному существованию в спектаклях всех пластов и элементов по их собственным испытанным законам. Если бы стало слышно и видно, как законы отдельных жанров — новой музыки, хореографии, драмы — плавятся, деформируются, расслаиваются, обмениваются частями и пунктами, красиво или болезненно меняются под влиянием друг друга, это легко было бы почувствовать как новый синтез, эстетическое качество и новую оперу.
Но в лоскутных композициях ощущался больше компилятивный пафос, чем тревожно-поисковый. Методом подбора, как конструктор, собрался, возможно, новый, но очень узкоспециальный жанр наподобие русского современного танца — со строгими границами, определенным строем языка и идей, набором форм-шаблонов, запрограммированными пиками и специально обученными исполнителями. Жанр, где много-много спектаклей, как бисеринки, чуть разные по цвету, но идентичные по сути, имеют смысл не по отдельности, а только друг за другом, нанизанные на нитку обособленного от прочего театра искусства. Наборного, закольцованного, собранного из фрагментов и заканчивающегося там, где заканчиваются эти бусы.
Конечно, на работы «КоОПЕРАции» можно смотреть не с точки зрения жанра, а как на единый коллективный спектакль в шести эпизодах. И тогда он имеет вполне лирический смысл, современное изящество и оттепельную интонацию. Такой спектакль мог бы называться «Короткие встречи» и рассказывать (шесть раз по-разному) о том, как встретились однажды драматург, композитор и режиссер: один прочитал пьесу, другой сыграл свою музыку, третий поставил сцену. Взгляды их пересеклись. Так и поговорили.