Вечером балета c исчерпывающим названием "Петипа P.S. Метаморфозы. XXI век" на сцене Александринского театра закрылся IX Международный фестиваль искусств "Дягилев P.S.", посвященный в этом году 200-летию Мариуса Петипа. Рассказывает Татьяна Кузнецова.
Флирт африканских Жизели (Дада Масило) и Альберта (Ксола Вилли) отличался непринужденной сексуальностью
Фото: Михаил Логвинов, Коммерсантъ
В "Метаморфозах" главными действующими лицами стали не артисты, а хореографы: концепция финального концерта сталкивала бок о бок старинные балеты Петипа и их современных интерпретаторов. Приоритет был у "современников": классические фрагменты подверстывались к версиям ХХ века. Скажем, "Раймонда" — несомненный поздний Петипа — авторов новейших времен не интересовала, а посему в программе ее и не было. Зато в концерте танцевали не столь бесспорные "Жизель", "Коппелию", "Эсмеральду" — эти спектакли особо привлекали хореографов XX и XXI веков. Самыми "классичными" из новых оказались варианты "Щелкунчика" (которого Петипа никогда не ставил): знаменитый дуэт "Павлова и Чекетти" из балета Джона Ноймайера открыл концерт, а па-де-де из постановки Кирилла Симонова и Михаила Шемякина завершило его первый акт, подарив изголодавшимся по трюкам зрителям и большой пируэт, и jete en tournant, и круги женских вращений — почти все, кроме интересной хореографии.
Впрочем, за оригинальность вечера успешно отвечали реформаторы. Традиционное па-де-де из второго акта "Жизели" все видели десятки раз (и, в сущности, какая разница — дозрел ли до роли Альберта юный Джулиан Маккей и музыкально ли прыгала прима "Ла Скала" Николетта Манни), а вот Дада Масило — крошечная бритоголовая африканка, проказливо-стремительная, беспомощно-трогательная и неотразимо сексуальная, с неповторимой техникой и фантастической пластикой, выросшей из этнографической телесности ритуальных плясок,— выдала совершенно уникальную версию любовного дуэта, выбрав в партнеры чернокожего красавца Ксола Вилли. Хотя, конечно, "Жизель" в постановке Масило и в исполнении ее труппы The Dance Factory надо было смотреть целиком — эта гремучая смесь Черной Африки и европейской готики стала хитом всего фестиваля.
Любителям аутентичности предназначалось "свадебное" па-де-де из "Спящей красавицы", скрупулезно реконструированное Алексеем Ратманским с использованием недавно обнаруженных рисунков Павла Гердта, любимого солиста Петипа, танцевавшего на премьере роль принца Дезире. Отличия научной версии Ратманского от общепринятой, гуляющей по мировым сценам, скорее обескураживали, чем восхищали. Возможно, с непривычки, но и танец солистов Американского балетного театра — вялоногой Изабеллы Бойлстон и бесподъемного Джеймса Уайтсайда — был весьма далек от идеала. Неидеальны в сравнении с артистами киноверсии оказались и исполнители "Спящей красавицы" Матса Эка: Марико Кида слишком атлетична для обдолбанной девочки Авроры, а Ваге Мартиросян — слишком предупредителен и нежен для наркомана по имени Карабос. Но танец их был умен, точен и слажен, а эффект все равно оказался разителен, ведь этот великий трагический дуэт, в котором телесный распад тесно переплетен с неуемным влечением, а физическая немощь отражает всю уязвимость человеческой души, был впервые исполнен в России.
Третьему культовому дуэту — из знаменитого "мужского" "Лебединого озера" Мэттью Борна — с исполнителями совсем уж не повезло. Чахлому замкнутому Принцу (Лиам Мауэр, танцующий в труппе самого Борна) еще можно простить его телесную зажатость, но пухлый Иван Путров в образе романтичного и мужественного Лебедя выглядел просто комично: невысокий, округлый, в штанах из перьев с завышенной талией, он казался совершенным каплуном.
Парадоксально, но после этих радикальных (для Петербурга) "Метаморфоз" впору беспокоиться не о балетах Мариуса Ивановича, а о версиях наших современников. Нынешние авторы не столь ревностно, как старик Петипа, относятся к своему наследию, часто не имеют собственных компаний, их эталонные спектакли подолгу не идут "живьем", уходят на пенсию первые исполнители, забываются детали, нюансы. Балеты, еще недавно будоражившие умы, в лучшем случае сохраняются в виде фильмов, в худшем — в ненадежной памяти артистов и зрителей. А вот классический танец Петипа, пусть и не столь изощренный, каким его пытается показать нам Алексей Ратманский, а слегка топорный от многолетней муштры, здравствует уже много десятилетий. И, несомненно, переживет все эстетические, вкусовые и прочие революции.