Вновь обретенный немецкоязычный оригинал романа Артура Кёстлера «Слепящая тьма» (нем. «Sonnenfinsternis», англ. «Darkness at Noon») открывает возможности для новой интерпретации этого классического литературного произведения и политического явления. О новых перспективах для «Д» рассказывает Лутц Лихтенбергер.
Фото: Lipnitzki / Roger-Viollet / AFP
Фото: Из личного архива
Политический роман на злобу дня, предостережение, сведение счетов со всеми формами тоталитаризма, пленяющая литературная антиутопия, «Слепящая тьма» Артура Кёстлера — произведение мировой классики — уже в третий раз дождалась своего часа.
Кёстлер, родившийся в Будапеште, выросший в Вене и писавший свои произведения на немецком языке, работал над книгой в эмиграции в Париже с лета 1938 года по весну 1940 года. Потом ему пришлось покинуть французскую столицу и бежать от нацистов. Во время бегства единственный немецкий экземпляр был утрачен, и только 75 лет спустя немецкий литературовед Маттиас Вессель нашел рукопись в архиве одного цюрихского издательства.
Дафна Харди Генрион, состоявшая в близких отношениях с Кёстлером, сделала перевод «Слепящей тьмы» на английский язык и отправила его в Лондон. В отсутствие оригинала ее текст стал «подлинником», с которого роман перевели на 30 языков, включая и сам немецкий. Это случай, не имеющий аналогов в современной истории литературы, как отмечает биограф Кёстлера Майкл Скэммел.
«Слепящая тьма» посредством выразительных, пугающих картин рассказывает историю жизни и смерти вымышленного персонажа Николая Рубашова, одного из вождей революции, которого арестовывают и сажают в тюрьму. Его подвергают мучительным пыткам двое следователей — Иванов, в прошлом друг и единомышленник, и Глеткин, жестокий, бесцеремонный инквизитор. Используя приемы манипуляции, они вынуждают Рубашова сознаться в преступлениях, которых тот никогда не совершал.
По выражению Майкла Скэммела, это своего рода «интеллектуальный политтриллер», ставший и политическим явлением, и хитом продаж, и произведением, восторженно встреченным критиками. В 1998 году Современная библиотека (Modern Library) в США поместила эту книгу на восьмое место в списке 100 важнейших произведений XX века.
Вплоть до своего ареста во время испанской гражданской войны в 1937 году Кёстлер сам был коммунистом. Поэтому он, в частности, задавался вопросом, как НКВД удалось заставить таких известных партийных лидеров, как Николай Бухарин, Григорий Зиновьев или Карл Радек, сознаться в преступлениях, которых те не совершали, и тем самым подписать собственный смертный приговор.
Страна, в которой происходит действие книги, остается неназванной. Местами в тексте романа содержатся отсылки к национал-социалистической Германии, а также к СССР. Как пишет Скэммел, понимающие критики с самого начала указывали на то, что ускользало от других: Кёстлер одним из первых писателей подметил «усиливающееся сходство между советским режимом и режимом нацистским». И еще: посыл Кёстлера был в большей мере антитоталитарным, нежели антисоветским.
Книга стала бестселлером. Только во Франции в 1946 году за первый месяц было продано 70 тыс. экземпляров.
В Париже люди выстраивались в очередь перед тамошним издательством, чтобы заполучить экземпляр — рассказывали, что при перепродаже цена могла быть в восемь раз выше первоначальной.
К середине года распроданный тираж составил уже 300 тыс., а за два года достиг 2 млн. Однако по мере расползания холодной войны антитоталитарный, универсальный посыл отходил на второй план. Аналогично случившемуся с Францом Кафкой, произведения которого появлялись в период с 1908 по 1924 год, часть литературоведов и широкие политико-интеллектуальные круги как бы оказались в плену у исключительно антикоммунистической интерпретации. К тому же «Слепящая тьма» воспринималась как доказательство правильности холодной войны.
Первый немецкий перевод вышел в свет в 1948 году. Для немецкой публики Кёстлер был британским писателем: все его труды переводились с английского языка. Биограф Скэммел говорит, что немцы считали роман «продуктом чужой культуры». Это приводило к тому, что немцы просто не замечали многих отсылок к тоталитарной Германии и видели только то, что относилось к СССР.
Обнаружение оригинальной рукописи — большое событие еще и потому, что оно дает возможность лучше понять политическое измерение романа. Дафна Харди Генрион, переводчица и «автор исходного текста», ранее не переводила на английский язык книги. Девушке только-только исполнился 21 год, к тому же работать приходилось в условиях очень жестких сроков. С практикой советской и национал-социалистической тайной полиции и с механизмами, существующими в тоталитарных государствах, она не была знакома. Большевистскую терминологию она заменяла британскими правовыми представлениями и понятиями, из-за чего система представала в более мягком и цивилизованном свете.
Сегодня мы можем объяснить появление тех или иных принципиальных «ошибок». Так, в первом (обратном) переводе на немецкий язык за абстрактными формулировками трудно разглядеть те параллели, которые проводил Кёстлер.
Маттиас Вессель, который нашел рукопись, также исследовал документы в Немецком историческом институте в Москве и в Российском государственном военном архиве. Вероятно, теперь мы можем ждать появления исчерпывающего, систематического анализа обеих версий. В послесловии к переработанному изданию 1960 года Кёстлер писал: «Я сам сделал перевод "Слепящей тьмы" на немецкий язык, но меня не покидает чувство, что спонтанность оригинала все же была потеряна».
Зато теперь немецкие читатели смогут первыми не только насладиться этой спонтанностью в полной мере, но и сделать собственные полит-исторические выводы. Заново перевести книгу на другие языки на основании вновь обретенной рукописи представляется интересным не только с литературных позиций, причем в идеале хорошо было бы охватить все 30 языков, на которых она издавалась ранее.