В особняке Румянцева открыта выставка петербургских фотографов "Улицы-лица, годы-дома", на которой представлены 250 работ 1850-2000 годов.
Бойтесь тех, кто пообещает в очередной раз "стереть глянец" с парадной физиономии города. Петербургский глянец довытирали до такой степени, что проступили кости черепа. Да, конечно: выморочный, искусственный город, наводнения, голодуха, блокада, трущобы, расстрелы and Dostoievski. Нет большего удовольствия для петербуржца, чем отвести неофита на пару шагов от Невского, оглушить упоительным двором-колодцем, протащить проходными от забора до обеда. Но сколько же можно фотографировать и выставлять помойки на фоне граффити, бабулек на фоне помоек, брандмауэры на фоне бабулек. Как глоток свежего воздуха, ловишь полет роллеров у Лидии Верещагиной или смятение участников дурацкого ДТП на Староневском у Тимура Багова. И не покончить с собой от тоски мешают только умело распределенные по экспозиции работы Евгения Мохорева, возможно, лучшего и, уж точно, самого модного фотографа Петербурга: не то чтобы беспризорные, но дикорастущие подростки, путаны, ночные ныряльщики. Вот они — настоящие мгновения городской жизни, выламывающиеся из общей похоронной атмосферы.
Невольно всплывают в памяти суровые формулировки передовиц "Правды" про "очернение действительности". Сколько можно видеть Петербург исключительно в черном цвете, то бишь в черно-белом изображении? Цветной он, яркий, промытый весенним воздухом. Сними Юрий Дядюченко панораму Выборгской стороны, где хоть сейчас можно мастерить ремейк "Юности Максима", на ч/б, была бы очередная вариация на тему угрюмой блоковской "Фабрики". Но цвет дарит редкое наслаждение от эффекта солнечного света, превращающего фабричную стену в радостный очаг. А Александр Петросян, например, не лучший фотограф Петербурга, лубочный, кичеватый, с набором безотказных приемов. Но он тоже не боится увидеть город в цвете. Его подвыпившие девицы, тягающие за руки делового кавалера на фоне разведенного моста Лейтенанта Шмидта, драгоценнее всех теней, в которые фотографы упорно превращают петербуржцев. Смотрел бы Андрей Китаев на котлован на Сенной, шпиль Петропавловки в лесах или ремонтируемый Гостиный Двор в заплатах рекламы обычным питерским взглядом исподлобья, была бы очередная тощища на тему "великого города с областной судьбой". А он, живой классик, выворачивает реальность широкоугольником так, что сквозит со снимков ветерком антиутопии, чуть ли не чудовищной "Бразилии" Терри Гиллиома. Но все это — исключения, тысячу раз исключения из дурного правила.
Петербург на выставке существует вне времени: всегда убогий. Жалкие ветераны Русско-японской войны, портняжничающие на фотках 1910-х, ютящиеся в окне полуподвала куклы Владимира Антощенкова (1974), рыночные "Гости с Востока" (1982) Станислава Чебутыкина и его же нынешние бомжи в подземном переходе сосуществуют в одном и том же паноптикуме, независимом от исторической погоды. Но настоящая "связь времен" проявляется в полной мере не в бесконечно скучных образцах дореволюционной фотографии, а в считанных лучших работах современных фотографов. Андрей Чежин искусно монтирует собственную персону в старые снимки: вот он возлежит, обессиленный излишествами, среди гуляк в отдельном кабинете ресторана отеля "Европа", вот изготовился рвануть на коньках по Марсову полю, вот совсем неразличимый якобы сливается с потоком революционных демонстрантов на Невском. Тень Александра Китаева падает на Дворцовую, заставленную пролетками: черт его разберет, в каком вообще веке дело происходит. В степенно ужинающих петербуржцах на тонированном снимке Ольги Корсуновой не сразу опознаешь не каких-нибудь уцелевших лицеистов или правоведов, а модных прозаиков Наля Подольского и Павла Крусанова. Но это редчайшие примеры игры, которую фотографы навязывают городу, вместо того чтобы играть по набившим оскомину правилам игры в "петербургский миф".
МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ