«Первый акт копирования — создание Богом человека»

В Шанхайском музее Yuz 10 сентября открылась выставка The Artist is Present. «Стиль. Инициативы» поговорил об экспозиции, современном искусстве, о бренде Gucci (в сотрудничестве с которым осуществилась выставка) и, неожиданно, о религии с сокуратором проекта — «великим и ужасным» Маурицио Каттеланом. Для него даже интервью — арт-проект. Тем интереснее.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Предыдущая фотография

Следующая фотография

1 / 2

Фото: Pierpaolo Ferrari

— В пресс-релизе, выпущенном к выставке, вас называют «идеальным соучастником» для креативного директора Gucci Алессандро Микеле в работе над этим проектом. Согласились стать «соучастником»?

— Мне кажется, мы долго работали над похожей концепцией, каждый в своей области — так что наша встреча была предопределена. Вопрос только — встретиться как соперники или как партнеры, соучастники. И, к счастью, нам не пришлось бороться, а повезло поработать вместе.

— Что вы думаете о Gucci и кодах бренда? Лично у вас этот образ марки находит отклик?

— Мне кажется, Gucci разговаривает с самой природой человека, с очень глубинными вещами. Лично я считываю в Gucci основные инстинкты, возможность быть дикарем и одновременно нормальным человеком, глубокую связь с природой, со скрытой и пугающей стороной нашей натуры. Я, может, и небольшой знаток моды, но я же одеваюсь каждый день!

— В процессе работы над выставкой сильно ли менялся проект и ваше к нему отношение?

— Если честно, я себя чувствую так, как будто только что пробежал последний километр марафона. В начале этого марафона, на его старте, я думал только о том, как сохранить энергию на всю дистанцию и как максимально раскрыть свой потенциал. А вот времени пожалеть о чем-то, передумать что-то у меня не было — когда надо бежать, ты просто бежишь. Все, что я чувствовал,— скорее бы финиш, чтобы посмотреть на результат.

— Чьей идеей было назвать выставку The Artist is Present? И откуда вообще эта аллюзия на Марину Абрамович, точнее прямой повтор названия ее выставки в нью-йоркском MoMA (2010 год)?

— Когда мне сказали, что это название уже использовала Марина, я очень расстроился, а потом я понял: оригинальности вообще не существует, после этой выставки тоже будет еще не одна, которую назовут The Artist is Present, и это совершенно нормально. Вы так не думаете?

Да ладно, шучу, «фишка» и была в этой игре со словами, в утверждении того, что копирование может быть оригинальным. И я очень надеюсь, что эта ассоциация сработает.

— Выставку решили устроить в Шанхае. Как вам этот город?

— Шанхай напоминает мне многие другие места и одновременно ни на что не похож. Удивительно, как он за такой малый срок так сильно изменился — еще лет десять назад это был совершенно другой город. Правда, мне до сих пор очень нравятся элементы из прошлых жизней Шанхая, те, что показывают, что город появился не вчера и не из ничего. Не вырос, как гриб, не был отстроен, как Абу-Даби. Шанхай — это место, в котором чувствуется тысячелетняя история Китая.

— Как бы вы сформулировали главную идею The Artist is Present?

Давайте лучше про желания, а не определения. Я бы хотел, чтобы эта выставка откликнулась в каждом посетителе, чтобы в ней не было оставляющей равнодушным сложносочиненности. Эта экспозиция ставит под сомнение вещи, которые нам кажутся самоочевидными. Она же дает новое о них представление, предлагает новые ответы на хорошо знакомые вопросы. Аудитория — не только зритель, но и судья.

— Для выставки вы отобрали больше тридцати художников. Как и почему были выбраны именно эти участники? Могли бы выделить кого-то из них? Или какие-то работы как главные?

— Не могу ответить на этот вопрос, это как спросить отца или мать, кого из детей они больше любят. Тут сложно дать ответ и потому, что часто не знаешь, и потому, что самому себе боишься признаться, что кого-то из них и правда любишь больше.

— Как была выбрана сценография The Artist is Present и как она резонирует с темой выставки?

— Для меня сценография — это весь Шанхай! Со всеми его противоречиями и мультикультурностью. А музей Yuz идеален потому, что каждый куратор мечтает о площадке, где он может выстроить выставку ровно такой, какой хочет. И Yuz позволяет это.

— Если бы вы могли сделать инсталляцию в любом месте в мире, то где?

— У меня есть мечта установить монумент в каком-нибудь публичном пространстве Нью-Йорка. На площади или в парке. Когда я найду кого-нибудь достаточно безумного для воплощения этой безумной идеи, я обещаю вам позвонить.

— В описании выставки говорится: «подлинность сильно переоценена». Почему переоценена?

— Да потому, что мы как общество тратим столько энергии, чтобы завладеть чем-либо, и на защиту этого обладания. Причем это может быть и обладание идеями. Мне кажется, нам вообще надо преодолеть идею копирайта и подлинности. Ничто не подлинно в нашей жизни, даже то, что мы испытываем сегодня, это результат прежнего опыта, наша жизнь — результат жизней предыдущих поколений. Не ищите оригинальности — ее нет нигде.

— Как акт копирования, по-вашему, становится актом творения?

— Ответ на этот вопрос я нашел в Библии: «Бог создал человека по образу и подобию своему». Вот первый акт копирования для христианина! И мне кажется, похожее можно найти во многих религиях. И максимум для копии — стать оригиналом, то есть богом.

— Какие копии в истории человечества вы бы назвали более ценными, чем оригиналы?

— Давайте расскажу вам историю. С момента своей коронации королева Елизавета II множество раз приветствовала ликующую толпу. Как мы узнаем сейчас из ее биографии, люди не всегда видели ее руку: нередко это была механическая рука, потому что королеве — а ей сейчас 92 — было трудно поднимать руку и столько времени махать ею, а разочаровывать собравшуюся публику не хотели. Но оставим в стороне хитрости, так или иначе — этот жест королевы остается одним из самых знаменитых и самых узнаваемых в мире. И меняет ли что-то в вашем отношении к нему тот факт, что иногда жест был движением механической руки?

— Многие кураторы сейчас говорят, что выставки, инициируемые брендами, становятся интереснее иных главных музейных выставок, согласны?

— Мне кажется, что бренды, как частные коллекционеры в прошлом,— та плодородная почва, которая дает расти идеям художников.

— Есть ли произведение искусства, которое вы бы хотели разрушить как иконоборец?

— Иконоборчество — моя любимая тема, и прежде всего потому, что в ней есть противоречие. Желание разрушить говорит о большом внимании к работе, это признание ее важности, силы. Так что, возможно, лучшим ответом на ваш вопрос было бы сказать: я хочу уничтожить свою собственную работу.

Анна Минакова