"Каждое новое поколение пишет свою версию истории, и это нормально"

образование / антропология

Известный историк и антрополог, академик Валерий Тишков о российской гражданской нации и важности чувства сопричастности.

Справка

Валерий Александрович Тишков — академик-секретарь отделения историко-филологических наук РАН, научный руководитель Института этнологии и антропологии РАН, автор более 30 книг, сопредседатель научно-методического совета корпорации "Российский учебник"

Фото: Эмин Джафаров, Коммерсантъ

— 15 октября я читал публичную лекцию в Венском университете — о культурном многообразии России и его понимании академическим обществом. И в биографической справке к ней написал: профессор истории и антропологии. Я по образованию историк, специалист по всеобщей истории. Кандидатскую защитил по истории Канады: частично этническая история, аборигенное население, становление страны. С 1983 года я перешел в Институт этнографии АН и стал потихонечку переквалифицироваться в этнолога или социально-культурного антрополога. Тогда у нас такой специальности не было, была только физическая антропология. Но вместе с коллегами мы добились появления социально-культурной антропологии как дисциплины, Институт этнографии стал Институтом этнологии и антропологии, была создана профессиональная ассоциация, которая сейчас называется Ассоциацией антропологов и этнологов России.

Если коротко, социально-культурная антропология — это наука о человеке и создании им различных институтов. Этнология — как наука об этническом многообразии, об этнических общностях — входит именно в социально-культурную антропологию, а от нее в историю или социологию. Это широкая наука, которая изучает все типы культур, субкультур. Скажем, молодежные культуры, стритрейсеры и толкиенисты, или же международная бюрократия — по ним тоже есть исследования антропологов. От политологов и социологов нас отличает скорее не предмет изучения, а его метод. Антропология основана на полевом этнографическом методе, детальном включенном наблюдении. Есть, разумеется, и кабинетные исследования. Более того, сейчас мы пользуемся и социологическими опросами, как и социологи стали использовать не только анкеты, массовые опросы, но и фокус-группы. Появилась так называемая понимающая социология. Здесь есть сближение дисциплин.

Пять лет назад благодаря в том числе и моим усилиям Министерством образования было утверждено самостоятельное направление подготовки в высшей школе — "Антропология и этнология". Например, в РГГУ мы теперь с первого курса готовим антропологов.

— Если уйти с уровня высшей школы в среднюю, получится, что там сфера ваших научных интересов отражается в истории и обществознании. Что имело бы смысл изменить в содержании этих курсов?

— Я не сторонник того, чтобы на уровне школы пришел такой самостоятельный предмет, как этнология. Иногда говорят "народная этника", мол, "давайте мы народную этнику сделаем, для нашей страны это важно и нужно". Я считаю, что это натаскивание на народоведческие различия внутри одного народа, который я называю российским народом, россиянами. Собственно говоря, этим никто не занимается в странах, которые обладают не меньшим, нежели Россия, культурным многообразием. История и обществознание — этих предметов достаточно, чтобы материал, которым я занимаюсь, присутствовал в школьном курсе.

Но кое-что нужно было бы добавить. Нужно давать детям сведения об исторических традициях и своеобразии народов, о созданных ими ценностях. И здесь одним только "местным компонентом" не обойтись, в общих учебниках должен присутствовать инклюзивный подход, не только москвоцентричный. В советское время в учебниках была "История древнейших государств на территории СССР". Все школьники должны узнать, что один из самых старых, если не древнейший город на территории России — это Дербент, при всем уважении к значению Новгорода, Старой Ладоги и Москвы. Все, что к востоку от Урала и Поволжья, заслуживает гораздо более богатой презентации в курсе общей истории России.

Кроме того, в школьном курсе должно быть представлено все, что освещает общность нашей страны, нашего народа. Рождение представления о родине: как формировалась общероссийская идентичность, самосознание наших людей, на основе каких общих ценностей. Например, роль русского языка, поскольку для подавляющего большинства как русского, так и нерусского населения России русский фактически родной язык, язык знания и общения. Уже не говорю о высокой и профессиональной культуре — литературе, музыке, балете... Литература "русская", потому что это язык, словесность,— здесь термин "русская литература" достаточно адекватен. А вот уже "русский балет" — это скорее калька с западного russian ballet, где имеется в виду "российский", но мы переводит как "русский". Хотя, наверное, Майя Плисецкая и другие великие предпочли бы не придавать этому этнический смысл.

В обществознании тот предмет, которым я занимаюсь, должен присутствовать хотя бы такими темами: "Что такое нация?", "Как рождается представление об общности на основе общего гражданства?", "Что такое этнические сообщества?", "Что такое национализм и конфликты, с ним связанные?", "Что такое идентичность, самосознание" (национальное, этническое, религиозное)?" Эти вещи абсолютно точно нужны. Скоро в издательской корпорации "Российский учебник" выйдет моя книга для учителей на эту тему. Надеюсь, она поможет объяснить школьникам сложное простыми словами...

Я не согласен с теми, кто считает, что Россия — это прежде всего цивилизация: не народов много — страна одна, а стран много — народ один. Я считаю и постоянно доказываю, что российский народ — это единая гражданская нация. С общегосударственной точки зрения, с точки зрения целостности и единства важнее сохранять целостность российского народа, нежели целостность "русского мира".

— Как развивалась концепция единой гражданской нации?

— В 2012 году была принята стратегия государственной национальной политики Российской Федерации до 2025 года, которая раскрывает понятие многонационального российского народа именно как гражданской нации. Мы же говорим о "национальных интересах", о "национальной олимпийской команде", а прилагательного без существительного не бывает. Когда спрашивают "Какой нации эта national olympic team?", то сразу начинается дергание. Русская? Российская? Не все выговаривают. А некоторые даже считают, что "россияне" — это либо Ельцин придумал, либо вовсе поганое слово. Станислав Говорухин, человек просвещенный, один из лидеров, так и говорил: "Россияне — поганое слово".

Через полтора-два года после принятия стратегии в Астрахани я выступал на президентском Национальном совете и говорил о том, что нужен закон об основах межнациональных отношений в Российской Федерации. Владимир Путин тогда сказал: "Да, надо эту стратегию изложить законом о российской нации". Возникла большая дискуссия в обществе, очень много было критики: "Не надо нам никакого закона о российской нации". Выступили все: и националисты, и этнонационалисты — и от имени русских, и от имени нерусских народов. Думаю, что просто не разобрались. Например, нерусские народы могли испугаться того, что такой закон их как-то ограничит. Хотя термин "нация" — нация гражданская, политическая — никак не отменяет возможности считать себя нацией в смысле этнической общности. Например, каталонцы бесспорно часть испанской нации, но считают себя нацией каталонской, что записано в конституции автономной провинции Каталония. И в США аборигены считают себя first nation.

— Зачем нужная такая фиксация?

— Закон о российской нации в совсем лобовой форме оказался бы забеганием вперед, если сама его идея столкнулась с неготовностью общества. Но очевидно, что нужны какие-то правовые моменты, связанные с утверждением, формированием и признанием российской идентичности: "Я — россиянин" — что это означает и из чего это складывается. Скажем, в 60-е годы это начали делать и сделали буквально за два десятилетия в Соединенном Королевстве: была создана королевская комиссия по британской идентичности, и был совершен переход от "английскости" к "британскости". И сегодня, если вы спросите "Какая нация у вас?", они ответят — british people, а не english. Специальной декларацией была оформлена british identity, британская идентичность. Другое дело сейчас, в связи с миграционным вызовом, консервативным поворотом и прочим, "английскость" снова заиграла. Так старые англичане из центра говорят: "А где englishness? Мы хотим ее возвратить". Но так всегда бывает при возникновении политических сложностей. Если сегодня отрицать британскость, то уже завтра Британия распадется. Она и так может распасться — Шотландия может отвалиться или Северная Ирландия. Но по крайней мере британскость их сохраняет. И если для нас важно, чтобы Россия была не просто наследием дружбы народов из старой советской формулы, а дружным народом сегодня и впредь, то нужно точно понять и внятно сформулировать, что это такое.

Сама по себе концепция российского народа как гражданской нации не является вновь придуманной. По сути, это продолжение концепции советского народа, который существовал, ибо советская идентичность и советский патриотизм бесспорно существовали. Мы советские люди — это было. А советский народ, в свою очередь, был продолжением российского народа, представление о котором идет как минимум с Петра Великого и Михаила Ломоносова. И оно было достаточно прочным. Николай Карамзин использовал эту категорию как основную — именно российский народ. Понятие "русский" он применял скорее в этнографическом аспекте. Это же верно и для Александра Пушкина. Другое дело, что в период Первой мировой войны и перед революцией 1917 года был тренд на возвращение к русскости. А потом большевики убрали Россию из названия государства, возник СССР, вместо российского народа стал советский. Но он действительно был, и СССР распался не от того, что это была иллюзия, а совсем по другим причинам.

Искусство историка в том, чтобы видеть и субъективные, и объективные вещи, факты в прошлых интерпретацияхНаша задача — чтобы студент нашел для себя мотивации, которые его при- влекают в работе, дать возможности

Фото: Эмин Джафаров, Коммерсантъ

— В нашей стране часто говорят: "Нет ничего более непредсказуемого, чем наша история". Иногда говорят и о том, что этому способствует отсутствие фундаментального осмысления некоторых исторических событий. Эта точка зрения обоснованна?

— Скорее нет. История — профессиональное занятие, наука. Может, не столь точная, как математика или физика, но, как и другие социальные науки, она имеет свой метод и требует специальной подготовки. Правда, особенность истории в том, что она не является исключительной областью профессионалов, привлекает людей самого разного типа: культурных деятелей, просто любителей. И все же в истории есть определенный объем знаний, которые являются доказанными, апробированными — общее разделяемое профессионалами знание. Например, о том, что была древняя новгородская государственность, там действительно писали на берестяных грамотах и они не были закопаны специально гораздо позже. Никто не подвергает сомнению, что в 1812 году было нашествие Наполеона и что был пожар в Москве.

С другой стороны, история обладает специальным свойством: каждое новое поколение пишет свою версию истории. Не заново переписывает, а открывает для себя какие-то темы, которые более значимы именно сегодня. Или же открываются новые источники, совершаются открытия археологические, архивные, которые дополняют наши знания. Поскольку история не свободна от идеологии и политики, в этих версиях присутствует политическая составляющая, социальный заказ. Кстати говоря, и средневековые хроники, и наши древнерусские летописи тоже были писаны по заказу правящих в то время монархов. И историки раскрывают эту интерпретацию в угоду правящим монархам. Искусство историка в том, чтобы видеть и субъективные, и объективные вещи, факты в прошлых интерпретациях.

Даже в самые "нормальные" времена существует временная дистанция между событием и тем, когда историки начинают его описывать. Правда, в каждом обществе это может быть по-своему. Когда праздновали 200-летие французской революции, пошла байка: "А китайцы сказали: это слишком рано, мы пока воздержимся от интерпретации". С их позиции это еще не та дистанция. С нашей позиции два десятилетия может быть достаточно, чтобы включать в учебники истории.

Есть традиционное разделение для такого включения: конец деятельности предыдущей администрации. Скажем, закончил правление Обама: Трампа пока в учебники рано, а Обаму уже можно. Но иногда общество переживает глубокие трансформации, геополитические потрясения — такие, как, скажем, распад СССР и возникновение новых государств. Это, конечно, сразу вызывает более радикальные пересмотры в истории. Когда я учился, для нас Великий Октябрь, 17-й год — это было начало новой эпохи всемирной истории. А для моей бабушки это было "до переворота" и "после переворота". Нынешнее поколение в своих оценках находится где-то между. При этом юбилей, столетие революции 17-го года, мобилизовал силы историков, что позволило утвердить обновленную концепцию — концепцию Великой российской революции 17-го года. То есть это и великая, и революция (а не переворот), и она 17-го года, что объединяет и октябрь, и февраль, и даже Гражданскую войну. Что будет на 200-летие — я не знаю. Возможно, новое поколение найдет что-то новое или вообще забудет.

— Но дети выходят из школы уже сейчас. В этой связи что такое "правильный" или "хороший" учебник истории? Он должен быть один или их должно быть много?

— Тут нет сомнений: учебников должно быть много или хотя бы несколько. Единым должен быть стандарт. Но единый стандарт — это не единый учебник. Эта аксиома должна быть отлита, как говорил Дмитрий Медведев, в граните. Один учебник — просто монополия, риск. Многие страны предпочитают единый стандарт и принимают даже специальные законы. В Голландии, например, есть исторический канон — набор обязательных фактов. При этом он содержит и оценку, и интерпретацию.

— У нас есть историко-культурный стандарт. Он удовлетворяет текущую общественную потребность в историческом знании, которым должны обладать школьники на выходе из школы?

— Во-первых, этот стандарт учел все предшествующие наработки, он готовился в основном профессиональными историками из Института российской истории. Во многом обновив предыдущую программу — с учетом всех трансформаций, добавив последний период. Этот стандарт на сегодняшний день вполне достаточен. При этом стандарт должен периодически обновляться — как любой стратегический документ. Та же стратегия государственной национальной политики сейчас проходит стадию новой редакции: появились некоторые новые аспекты в нашей сфере, как говорят, "новые вызовы".

Фундаментальная наука — это не только некое ядро знаний. Как раз фундаментальная наука предполагает передовую черту линии знания, поисковую составляющую, ревизии, дискуссии. Чем отличается вузовский учебник от школьного: в нем должны быть изложены разные точки зрения, дискуссионные моменты. Студент должен думать, выбирать, может выносить свои суждения. Вузовский учебник уже должен быть приближен к состоянию современного профессионального знания. Фундаментальная наука имеет прежде всего ареол — это развивающаяся вещь. Если только на ядре сидишь и никого не подпускаешь к этому ядру, то это не наука.

Термин "нация" — нация гражданская, политическая — никак не отменяет возможность считать себя нацией в смысле этнической общности

Фото: Эмин Джафаров, Коммерсантъ

— Как должны соотноситься знания и ценности в общественных науках?

— Ценностный подход очень важен. Нужно с младых ногтей прививать определенные ценности: что такое ценность мира и зло войны, что такое суверенитет, свобода. Надо не историю рабовладения изучать — на американском опыте, а вообще феномен рабства: что это, почему это плохо. Но ценностный подход нельзя помещать в центр: мол, важны не факты, а ценности. В книге "История и историки в США", которая вышла в 85-м году, я писал, что у них тогда возникло повальное увлечение value approach: все старые учебники почти готовы были сжечь, такая "подсечно-огневая" система была у них тогда. И даже выходили пособия учителям по темам, которые связаны с определенными ценностями, а не с событиями, этапами развития человеческой истории, страны или же какого-то института.

В то же время история должна быть воспитывающей наукой. Поэтому история России должна прививать не только знания об истории, но и чувство привязанности, сопричастности: "Моя Россия — это моя родина, моя страна. Может быть, я с чем-то не согласен, отношусь критически к ее прошлому или ее настоящему, но я в этом участвую". Это patrio.

Страна существует не потому, что есть охраняемая граница, конституция, столица с символикой, а потому, что каждое ныне живущее поколение людей проводит свой внутренний референдум на сопричастность — о том, что "мы — это наша общая страна". Если общей лояльности и общего чувства "мы россияне, наша страна Россия" нет, то и страны нет. Подчеркну: сопричастность — это не обязательно безграничная любовь. Это не всем, к сожалению, понятно. Многие трактуют любовь к родине как обязательную норму для всех, но это нереально, утопично. Критическая и ответственная сопричастность — залог развития общества и страны.

Как разобраться в море информации о современных образовательных проектах

Самый наглядный инструмент навигации по морю — карта. Она помогает охватить взглядом все пространство, которое нужно пересечь, найти желаемый пункт прибытия, понять, с чем предстоит встретиться по пути. Именно поэтому формат карты был использован для того, чтобы систематизировать знание о существующих в России образовательных проектах.

Их число постоянно увеличивается, они становятся все более сложными и многофункциональными, их все труднее вписывать в определенную систему координат. Но это только увеличивает потребность в грамотной навигации. Ее отсутствие чревато "изобретением велосипеда": увлеченные люди считают свою идею единственной и неповторимой, не учитывают ни существующее конкурентное окружение, ни возможности кооперации. В результате время, энергия, средства тратятся не самым оптимальным образом:

бюджетные деньги расходуются на решения, у которых есть рыночные аналоги;

запускаются стартапы, повторяющие ошибки своих предшественников;

инвесторы чувствуют перспективу рынка, но не видят достаточного количества проектов с высоким социальным и экономическим потенциалом...

На решение этих проблем мы и нацеливались, наполняя представленную здесь карту образовательных проектов. Мы хотим, чтобы игроки образовательного рынка получили наглядное представление об устройстве всей экосистемы, основных тенденциях и рыночных нишах.

О каких игроках идет речь? Это предприниматели — создатели образовательных проектов, венчурные фонды и бизнес-ангелы — инвесторы в образовательные проекты, институты и органы государственного управления — заказчики и контролеры системы образования (образовательных и инфраструктурных решений). Карта может быть интересна и тем, кто пользуется этими ресурсами: директорам школ, педагогам основного и дополнительного образования, родителям и учащимся.

Структурно мы поделили все многообразие проектов на три условных сектора — в соответствии с их отношением к образовательному контенту: создание, управление и распространение.

Управление — к этой области карты относятся инструменты, влияющие на образовательный процесс со стороны (аналитика, контроль качества, организация процессов).

Распространение — ресурсы, предоставляющие в первую очередь не контент, а информацию о производителях контента, освещающие саму область образования, а также обеспечивающие взаимодействие участников экосистемы, включая педагогов и учащихся.

Создание — это собственно разработка образовательных материалов и их доставка учащимся как напрямую, так и с помощью систем управления и агрегации контента.

Границы у этих трех секторов зачастую размыты. Чем кластер ближе к границе, тем ближе свойства его проектов к свойствам соседнего сектора.

Уже в этом — первом — варианте карта решает практическую задачу поиска существующих на рынке игроков и решений. При этом мы пока не претендуем на ее полноту и приглашаем к сотрудничеству в ее развитии заинтересованных экспертов: на адреса start@s-ol.ru и map@rosuchebnik.ru вы можете присылать предложения по ее элементам и структуре.

В следующем варианте карты мы постараемся снять некоторые существующие сегодня ограничения. В частности, найти оптимальное решение для позиционирования многофункциональных проектов: пока, например, ЦСИО СОЛь представлен только в разделе "Акселерация и поддержка", но отсутствует среди "Экспертных центров", а "Российский учебник" не представлен ни в "Онлайн-контенте", ни в "Контенте для педагогов", хотя компании активно работают в этих секторах. Мы также думаем об адекватном отображении масштаба каждого проекта.

Андрей Андрусов, ЦСИО СОЛь

Александр Брычкин, корпорация "Российский учебник"

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...