В Третьяковской галерее открылась выставка «Архип Куинджи», объединяющая более 180 работ художника и представляющая его творчество в новом ракурсе — как предтечу модернизма, обнаружившего в живописи возможности световых эффектов, которые волнуют искусство и сегодня. Рассказывает Игорь Гребельников.
Фото: Коммерсантъ / Александр Миридонов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Александр Миридонов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Александр Миридонов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Александр Миридонов / купить фото
Экспозиция на двух этажах Инженерного корпуса условно делится на «земного» Куинджи с его пейзажами, написанными в основном днем (валаамские и крымские виды, одиночные сосны, березовые рощи, темные дубравы, различные состояния природы после дождя), и «возвышенного», таинственного, мистического. Тут сумерки, вечера, закаты, «ночи на Днепре», радуги, облака и совершенно выбивающийся из общего пейзажного ряда «Христос в Гефсиманском саду». Большие картины окружены сериями этюдов. Из-за этого, с одной стороны, возникает ощущение подробного метеорологического пособия, невольно составленного автором. С другой — эти этюды выявляют исключительное пристрастие Куинджи к тем нюансам переменчивой природы, которые цветом и фактурой мазка будут так усилены и обобщены в готовом произведении, что покажутся зрителю чудом. Световой иллюзией, которая заставит подозревать художника в использовании светящейся краски, фольги, а то и невидимых осветительных приборов.
Внимание этюдам уделяла и выставка 2008 года в Русском музее, приуроченная к 165-летию художника. Нынешний показ, хоть и не привязан к круглым датам, шире (более 180 произведений, включая прибывшие из региональных и ближнезарубежных музеев) и к тому же делает важный акцент: центральная работа экспозиции — неоконченное полотно «Крым» (1900–1905). Оно, действительно, уверенно тянет на заглавное в новом прочтении Куинджи как предтечи модернизма, да и вообще, «на Крым» у художника все законные основания. Тринадцатилетнем подростком из мариупольского предместья он пешком отправился в Феодосию учиться живописи у Айвазовского (тот его послал, но какие-то уроки у его ученика Куинджи все-таки получил), а будучи уже знаменитым автором, он купил там большой участок земли, где и создал многие произведения.
Выучившись вольным слушателем при Петербургской академии художеств, Куинджи довольно скоро снискал громкий успех своими пейзажами. Настоящей сенсацией стала его «Лунная ночь на Днепре» (1880), показанная в затемненном помещении при свете ламп. Посмотреть на ярко-зеленую полоску Днепра, освещенного луной, выстраивались огромные очереди. По сути это была световая инсталляция, и ее эффект был настолько силен, что Крамской, обеспокоенный потемнением красок, предлагал составить детальный протокол впечатления, которое производит картина. До этого не дошло, но на выставке можно рассмотреть целый ряд ее повторений, где свет луны, слегка высвечивающий деревенские крыши, не оставляет сомнений: целью Куинджи был не конкретный пейзаж, а новый зрительский опыт восприятия света, пусть и на картине.
В таком же световом антураже Куинджи вскоре покажет и «Березовую рощу». Ее местонахождение неизвестно, о ней можно судить по авторской фототипии, передающей тот оптический эффект, который привел биолога и мистика Николая Вагнера в восторг: «Трудно теперь предсказать, куда пойдет пейзажная живопись, но перед ней распахнулось что-то широкое, светлое, совершенно новое, небывалое... о чем никто не смел думать».
Дивясь картинам Куинджи и собственным ощущениям, современники подозревали художника чуть ли не в алхимических опытах, поводом к чему служила его дружба с химиком Дмитрием Менделеевым и физиком Федором Петрушевским, изобретателем оптических приборов, исследователем отражения света поверхностью картин и физических свойств масляных красок. На самом деле занятия ученых посещали и другие художники. А исследования, проведенные в Третьяковской галерее, ничего сверхъестественного в красках Куинджи не обнаружили.
На выставке есть более ранний вариант той же «Березовой рощи», окруженный целым рядом этюдов. И как бы кому не виделся в ней Моне (это отмечали еще современники), Куинджи явно опередил импрессионистскую манеру, выведя живопись к тогда еще неведомым берегам символизма, фовизма, экспрессионизма. Особенно в этом убеждают работы «позднего» Куинджи (их по большому счету публика узнала после смерти художника) — закаты, горы, облака, радуги, очевидно тяготеющие к философии русского космизма. В них переживание природы сродни духовному, мистическому.
На пике славы и коммерческого успеха в 1882 году (картины за огромные деньги приобретает Павел Третьяков, а «Лунную ночь на Днепре», например, еще до ее завершения за небывалые 5 тыс. руб. покупает великий князь Константин Константинович) Куинджи отказывается от выставочной деятельности и закрывает двери мастерской даже для коллекционеров. Покупает большой участок земли в Крыму, где подолгу живет с женой, приобретает три доходных дома на Васильевском острове, сдает квартиры внаем, а потом его выгодно продает. Вырученные деньги тратит на благотворительность, жертвуя огромные суммы на создание Общества поддержки молодых художников (позже названное в его честь), организует выставки, учреждает премии, вывозит учеников на пленэры в Крым. Живет при этом довольно скромно: в Петербурге — на съемных квартирах, в Крыму — в дощатых постройках посреди дикой природы, и даже, бывает, ночует прямо на дереве, да что там — пытается соорудить летательный аппарат, чтобы лучше рассмотреть закаты и рассветы.
За годы «затворничества», а это почти три десятилетия, Куинджи создал около 500 полотен и 300 произведений графики: что-то он показывал лишь близкому окружению, большой выставки они удостоились уже после его смерти, а самые важные из них есть на нынешней выставке. Глядя на них, остается только гадать, какой свет искал неутомимый Куинджи, выросший из сироты и подсобного рабочего в одного из важнейших художников в истории русского искусства.