«Кислота» Александра Горчилина, одна из двух картин-победительниц дебютного конкурса «Кинотавра», дошла до проката. При несовершенствах первой режиссерской работы этот фильм все равно останется в числе важных кинособытий года и даже десятилетия, считает Андрей Плахов.
Фото: ПРОвзгляд
В обстоятельствах, когда фактически вернулась цензура и говорить о современности удается только языком поэтических аллегорий, авторы и продюсеры этого проекта не прячутся за дымкой «ретро» и выводят на экран персонажей сегодняшнего дня. Юные герои «Кислоты», хоть и страшно далеки от народа, несомненно, пришли из жизни, из подлинной социальной среды, из эпохи санкционных и депрессивных десятых годов XXI века.
Один из них, Саша (Филипп Авдеев), робко мечтает о музыкальной рок-карьере, живет с все понимающей бабушкой (снайперская Роза Хайруллина), изредка встречаясь с томно-игривой матерью (Александра Ребенок). Другой, Петя (Александр Кузнецов), чувствует себя униженным перед успешным отцом, оставившим семью (Алексей Агранович): опять острый дефицит мужского начала. Оба парня болтаются по богемным тусовкам, пьют, курят, ни в чем себе не отказывают, обживают московские мансарды и крыши. Их сопровождают девушки; несовершеннолетняя Карина, падчерица мента (Арина Шевцова), претендует даже на романтическую роль в жизни Саши. Однако нерв фильма — в отношениях между молодыми мужчинами: эти отношения «больше чем дружба», во всяком случае, с одной стороны. Мужественность героев, и без того ущербная, подвергается некоторому моральному испытанию, когда они зависают на ночной гулянке в мастерской демонического художника-гея Василиска (Савва Савельев) и получают очередной кислотный ожог.
Эти герои, которых можно назвать «новыми кислыми», на поколение моложе «новых тихих», забивших на все в тучные и почти беспроблемные нулевые годы. Впрочем, как раз тогда, еще будучи детьми-актерами, главные создатели фильма прошли через теракт на Дубровке. Теперь атмосфера вокруг куда более ядовитая; еще не загрубевшие сердца реагируют на коррозию окружающего мира с эксцентричным нарциссизмом и отчаянным эгоцентризмом. У каждого из героев — свой радикальный жест, свой способ самоедства и членовредительства. Один невесть зачем делает себе обрезание, другой бросается в резонерство и самооговор, третий, их общий друг, наевшись «кислоты», выходит на улицу через балкон.
Все они — и Авдеев, и Кузнецов, и Петр Скворцов, играющий самоубийцу,— ученики Кирилла Серебренникова, занятые в его спектаклях, в фильмах «Лето» и «Ученик». В «Ученике» фигурировал и сам Александр Горчилин, сыгравший также памятного «кислого» персонажа в фильме «Да и да». Теперь он выступает в роли режиссера, обобщая и суммируя опыт поколенческого портрета. Добавим к упомянутым фильмам черную комедию «Папа, сдохни», где главную роль исполнил тот же Кузнецов, картины Ивана И. Твердовского, где играли и Авдеев, и Горчилин.
Все они уже готовые профессионалы, прошедшие отличный тренинг. Что еще важнее, они не циничны, сохранили преданность искусству и ту подкупающую искренность, которую совсем не обязательно именовать новой. Они живые, и проблема возникает там, где это спонтанное естество вступает в противоречие с искусственными схемами поведения и назидательными декларациями — вроде ставшего уже пресловутым: «Что мы можем дать миру, кроме зарядки от айфона?»
Во многом в силу внешнего давления, а не художественной необходимости субстанция кислоты чрезмерно разрастается и становится всеобъемлющей. Мы уже поняли, что это эвфемизм для обозначения веществ, расширяющих сознание. Мы уже приняли кислотность как характеристику общества, разъедающего это сознание. Но авторы дают еще один, уж совсем лобовой наезд на главную тему, превращая метафору в метафорище. Художник-гей создает арт-объекты, деформируя и деконструируя скульптуры эпохи соцреализма путем погружения их в кислоту. Для этой цели была собрана целая коллекция бюстов вождей, фигур пионеров и прочего подобного добра. Если смысл этой коллизии в разоблачении гнилой сущности совриска, она не имеет внутренней связи с сюжетом фильма. Если речь о том, как цинично потомки поступают с наследием предков, это совсем небезынтересная, но тоже немного другая история.
Пути героев до самого конца остаются неисповедимы и погрязают в облаках тумана. Зато предфинальная, действительно сильная сцена, разыгрывающаяся в церкви, во многом искупает грехи и недоработки всего построения. Своей парадоксальной энергией она сводит воедино главные мотивы фильма — коллективное одиночество и наивное богоискательство. Это словно бы сюжет «Ученика» Серебренникова, только вывернутый наизнанку.