Тройка, семерка, фарс

Второй год подряд на почетном месте среди премьер Зальцбурга оказывается русская опера. Ансамбль с абсолютным преобладанием российских певцов под управлением маэстро Мариса Янсонса пел в «Пиковой даме» Чайковского, которую поставил почтенный скандалист немецкого режиссерского театра Ханс Нойенфельс. Рассказывает Сергей Ходнев.

На самом деле первоначально фестиваль разверстывал программу 2018 года с расчетом на то, чтобы возобновить прошлогоднюю аншлаговую «Аиду». Но Анна Нетребко снова петь эфиопскую царевну не захотела, Риккардо Мути тоже не выказал достаточного энтузиазма, а потом и прямо отказался: без этих двух главных приманок возвращать на сцену заунывный спектакль Ширин Нешат попросту не имело смысла. Пришлось в авральном порядке придумывать «план Б», который, однако, сложился самым эффектным образом.

Марис Янсонс и Чайковский — сочетание не менее надежное, чем Риккардо Мути и Верди; Лизу и Германа нашли в составе прошлогодней «Леди Макбет Мценского уезда», где молодая мариинская солистка Евгения Муравьева с блеском заменила заболевшую Нину Стемме в партии Катерины Львовны, а американский тенор Брендон Йованович пел Сергея. Ну а в постановщики удалось залучить Ханса Нойенфельса — семнадцать лет спустя после эталонно-оглушительного скандала вокруг его зальцбургской же «Летучей мыши». Вполне достойная компания Ромео Кастеллуччи и Кшиштофу Варликовскому. Да и сама «Пиковая» как влитая (по крайней мере уж получше, чем «Волшебная флейта») вписалась в проблематику фестиваля-2018, чей слоган на сей раз гласит: «Желание. Страсть. Экстаз».

Плакатными страстями и экстазами дирижерское решение маэстро Янсонса не изобиловало: это глубокая, вдумчивая, невероятно сбалансированная и деликатная работа, как было и в прошлом году с «Леди Макбет», изумительно поддержанная игрой Венских филармоников и отменно подобранными солистами. При всей своей выносливости Брендон Йованович, правда, по ровности, культуре и красоте вокала все-таки проигрывал князю Елецкому в исполнении Игоря Головатенко, зато Евгения Муравьева и в роли Лизы была превосходна. Удался и зальцбургский дебют баритона Владислава Сулимского, чей властный и по-мефистофельски жовиальный Томский — находка и вокальная, и актерская.

Не сказать, правда, что в актерском смысле персонажи «Пиковой» были поставлены в особо выгодные условия. Почти весь спектакль разыгрывался в абстрактно-зальном оформлении гигантской декорации Кристиана Шмидта, которую оживляли то проезжающие по сцене могильного вида тумбы, то крутящиеся на поворотном круге столь же схематичные интерьеры, то сияющая лампочками сцена для пасторали «Искренность пастушки», то, сообразно надобности, игорный стол. А то и платформа с гигантским скелетом, череп которого венчал кокошник: такая уж к гостям Елецкого явилась Екатерина II. Костюмы постоянного соавтора Нойенфельса, Рейнхарда фон дер Таннена — привычный кэмп, соотношение претензии и безвкусицы в котором утомляет довольно скоро. Наряжая массовку то в старомодные купальные костюмы, то в вычурные одеяния со «скелетным» декором, художник прискорбно мало выигрывает в осмысленности — как и даря игрецкой компании мохнатые шубы и патлы а-ля Распутин, а Герману расхристанный красный гусарский ментик.

Пригоршня отличных эпизодов в неуловимо фарсовой «Пиковой» Нойенфельса, безусловно, есть. Такова пантомима, сопровождающая арию Елецкого: картина потенциального «счастья» является Лизе в виде рутинного семейного застолья — и вызывает у нее не то ужас, не то гадливость. Таково прогрессирующее безумие Германа в третьем акте: мимо него пробегает один деловитый прохожий, другой, а дальше — такие же граждане, но со звериными головами. Но в целом режиссерское прочтение выглядит до странного хладнокровным и даже вялым, а персонажи — лишенными объема, глубины и обаяния. За исключением разве что Графини (Ханна Шварц). Состарившаяся «Венера московская», полубезумная и трогательная, в своей идеально белой комнатке ворчащая, предающаяся воспоминаниям и умирающая,— та карта, которая так и не оказалась битой.