Сообщество приемных родителей возмущено законопроектом о приемных семьях, который разрабатывается в Минпросвещения, но еще больше — словами министра просвещения
В детском доме всегда большая компания, а вот в приемных семьях число детей может быть ограничено
Фото: Ольга Алленова, Коммерсантъ / купить фото
Более всего возмутило в этом законопроекте ограничение в три ребенка на семью — и ладно бы речь шла о трех приемных детях (это еще можно было бы хоть как-то объяснить), но нет, министерство предполагает, что семье, воспитывающей, к примеру, двух кровных детей, можно «выдать на руки» только одного приемного и никак не больше. А если в семье есть трое кровных, то ей уже вообще нельзя стать приемной семьей. Чем руководствовались авторы законопроекта, непонятно. Многодетные семьи неплохо справляются с воспитанием приемных детей, у них больше опыта, и они привыкли жить, ориентируясь не на свой личный комфорт, а на потребности детей. Разумеется, я говорю о добросовестных семьях.
Забирая одного ребенка из сиротской системы, приемные родители начинают понимать, в каком аду живут дети в учреждениях, и желают забрать кого-то еще.
Это хорошая мотивация для приемного родителя. Лишать приемных родителей такого права и отбирать у сирот шанс уйти в семью недопустимо.
Министр Ольга Васильева уже 20 августа заявила, что не поддерживает ограничение в три ребенка на семью и что законопроект готовили без ее ведома. Это очень странное заявление: мы все помним, как 15 августа министр пообещала ужесточить правила приема сирот в семьи: «Ужесточим, здорово ужесточим. Очень ужесточим». К тому же появляется вопрос о компетентности руководителя ведомства, который ссылается на то, что подчиненные за его спиной готовят законодательные акты, с которыми он не согласен. После такого нужно либо отправить в отставку этих подчиненных, либо уйти самому.
Кроме всего прочего, норма о численном ограничении детей в приемной семье ставит под сомнение региональный опыт в этой сфере — например, в Москве семья, принимающая 5 детей, среди которых есть дети с ограниченными возможностями здоровья и подростки, получает квартиру от города. И столица своими мерами поддержки приемных семей очень гордится. Теперь выходит, что столичное руководство глубоко ошибалось и сирот из таких семей надо вернуть в детские дома.
Честно говоря, лично я против того, чтобы в приемные семьи массово раздавали по 8 детей с особенностями развития. И да, я за индивидуальный подход, потому что для кого-то и один ребенок — слишком тяжело. Но семьи разные, и воспитание детей — это призвание. Я видела такую семью в Калининградской области, у них 11 приемных детей, а всего вместе с выросшими — 15. Они вытаскивают из тяжелой депрессии глубоко депривированных детей, любят их, водят к логопедам и психологам, встречают у детских садов и школ, и эти дети становятся счастливыми, полноценными гражданами. Я знаю такие семьи в Москве, Петербурге, Оренбургской области. Запретить этим людям воспитывать детей — преступление против сирот.
Да, систему подбора приемных родителей нужно менять, чтобы минимизировать риск попадания в эту категорию некомпетентных, жадных, жестоких людей. Но начинать нужно не с численных ограничений и не с психологического тестирования кандидатов.
Травма системы
Необходимо переобучать сотрудников органов опеки, которые сегодня даже не знают, что такое нарушение привязанности, депривация, синдром дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ).
Не раз слышала от приемных родителей, как сотрудники органов опеки проверяют условия жизни ребенка в семье: они смотрят, есть ли у ребенка спальное место и игрушки и полон ли холодильник. При этом семьи, воспитывающие детей с травмой, знают, что спальное место часто не используется, потому что ребенок спит с родителями, игрушками не играет, потому что не умеет, зато все время виснет на матери или ссорится с домашними, чтобы привлечь недостающее ему внимание. А еще сотрудники органов опеки очень радуются, когда ребенок подбегает к ним, обнимает и болтает без умолку. Они говорят: «Надо же какой доброжелательный ребенок». А у ребенка жесточайшее нарушение привязанности, и то, что он только что продемонстрировал, это настоящий крик о помощи, его привязчивость к чужим людям говорит о том, что ему нужна помощь хорошего психолога. Но чтобы это увидеть, нужны определенные знания в этой области.
И тут мы подходим к главной проблеме, с которой сталкиваются практически все добросовестные приемные семьи. В России нет системы их поддержки. Любая приемная семья знает, что ее будут проверять, и регулярно пишет отчеты. Но если у ребенка или семьи в целом возникнет проблема, решать ее придется самостоятельно. Да, орган опеки может направить вас к психологу в государственный центр социального обслуживания, но этот психолог не имеет понятия о том, как работать с детской травмой. И его незнание — это системная проблема, потому что сегодня ни в одном профильном вузе в России нет курса по работе с детской травмой. Таких специалистов на всю страну несколько человек, и все они проходили повышение квалификации за границей.
Психолог в центре социального обслуживания вряд ли признается в том, что некомпетентен. Скорее всего, он сделает в итоге заключение, что родитель не смог выстроить контакт с ребенком и не справился со своими обязанностями. Думаю, не надо объяснять, чем это грозит приемной семье и ребенку. Именно поэтому люди не сообщают органам опеки о своих проблемах. И очень неохотно идут к психологам. В Москве я знаю лишь несколько специалистов, успешно работающих с травмированными в раннем детстве детьми. Они ведут прием в благотворительных фондах, у них нет свободных окон, и мечта каждой столкнувшейся с такой проблемой приемной матери — записать ребенка на курс к этому психологу. Причем важное условие приема ребенка на курс — параллельная работа другого психолога с приемными матерью и отцом. Потому что решать проблемы адаптации, расстройства привязанности или СДВГ можно только вместе с семьей.
Пока у нас не начнут готовить таких специалистов, пока они недоступны приемным семьям, пока люди боятся сообщать о своих проблемах органам опеки и пока органы опеки не умеют понять, хорошо ребенку в семье или плохо, детей будут возвращать в учреждения из семей, на детях будут срываться, и, к сожалению, случаи насилия не прекратятся. Эту проблему не решить ограничительными мерами.
Приемные родители — не ангелы с крыльями, это обычные люди, которые отчаиваются, устают, выгорают, и им нужна поддержка. И даже психологическое тестирование кандидатов в приемные родители не поможет — в начале пути люди часто готовы свернуть горы, у них прекрасная мотивация и устойчивая психика, они полны сил и желания помочь ребенку. А через полгода, когда ребенок крушит все вокруг, бьет сверстников, ворует, ругается матом, они впадают в отчаяние. Им стыдно выходить во двор и приходить в детский сад. И вот тут им очень нужна профессиональная, комплексная помощь. Если ее нет, то лет через 5–6 на всех школьных собраниях приемный родитель превращается в грушу для битья, его пугают опекой и инспекцией по делам несовершеннолетних, и он начинает ненавидеть весь этот жестокий и равнодушный мир вокруг себя. И вот тут ему тоже очень нужна помощь. Если и в этот раз ее нет, то через несколько лет, когда ребенку становится 13, с ним не работал психолог, детская травма не прожита, начинается маленький семейный ад в чистом виде: подросток начинает курить или, может быть, употреблять какие-то смеси, сбегать из дома, шататься по подворотням, драться до переломов, красть, врать, ненавидеть. Это именно тот возраст, когда подросток может драться с родителями, оскорблять их, провоцировать. И вот тогда ненависть может стать взаимной. В этом случае помочь еще можно, но гораздо сложнее — кроме опытного психолога нужен еще родительский ресурс, а он закончился. Потому что все эти годы, когда семья воспитывала тяжело травмированного ребенка, ей никто не помог.
Так называемые?
Но возмущение приемных семей вызвал не только законопроект, подготовленный явно непрофессиональными людьми. Его, как выясняется, еще будут обсуждать, и тут есть шанс, что сообщество приемных родителей не даст принять документ в таком непотребном виде.
Если встать на позицию приемной семьи, то можно понять те эмоции, которые вызвали и слова министра Ольги Васильевой. Министр назвала приемных родителей «так называемыми родителями». На самом деле это как раз та самая оговорка, которая демонстрирует отношение государства к приемным семьям.
На протяжении последних лет приемная семья фигурирует в федеральных СМИ в основном как источник зла — она зарабатывает на детях деньги, она морит детей голодом, использует их труд, а потом бьет или убивает.
К слову, моя знакомая приемная семья в Оренбургской области получает пособие 7 тысяч рублей на ребенка, в этой семье шесть детей, все они — абсолютно домашние, любят родителей, хорошо учатся, привязаны друг к другу, социализированы. То есть семейное воспитание шести детей обходится государству чуть больше 40 тысяч рублей с учетом одного родительского пособия. В детском доме на каждого из этих детей тратилось около 60 тысяч рублей, плюс расходы на содержание здания, амортизацию и прочие расходы. Действительно, содержание одного ребенка в учреждении обходится государству в среднем в 1 млн рублей, а если учитывать дорогостоящие дома ребенка, то и дороже. Например, в той же Калининградской области в прошлом году содержание в доме ребенка в городе Гусев обходилось в 1,2 млн рублей. При таких расходах государство получает несоциализированных, запуганных, неадаптированных к жизни людей, которые, выходя из детского дома, становятся жертвами квартирных аферистов и наркодилеров, пополняют ряды бездомных или правонарушителей.
Отдельный разговор об усыновителях — они во многих регионах вообще никаких пособий не получают. В Москве, например, усыновители получают пособие только в том случае, если забрали ребенка из московского сиротского учреждения. Семья москвичей, усыновившая четверых детей из регионов, получает в Москве только обычные детские пособия — порядка 6 тысяч рублей на всех своих четверых детей. Напомню, что эти люди дали детям свою фамилию, прописали их в своем жилье, отказавшись тем самым от права ребенка-сироты на государственную квартиру и льготы при поступлении в вуз, они платят за образовательные кружки, психологов и арттерапевтов, возят детей на море, ходят на родительские собрания, переживают вместе с детьми их первые неудачи, радуются их первым победам, читают им на ночь сказки, встают в 6 утра, чтобы проверить уроки, приготовить завтрак и отвести в сад-школу,— и вот эти люди слышат теперь, что они не настоящие родители, а «так называемые».
Трудно придумать оскорбление, которое могло бы их ранить сильнее.