Открытие Фестиваля польского кино в Петербурге почтил своим присутствием Роман Поланский, собравший в Европе все возможные награды за фильм "Пианист" (The Pianist, 2002), а в США выдвинутый на "Оскар" и уже четверть века считающийся в США "растлителем несовершеннолетней" в бегах.
В общении с прессой 70-летний господин Поланский корректен и уклончив. У него есть свои принципы. Никогда не отзываться о чужом творчестве. Когда его спрашивают, например, о тенденциях и талантах в современном польском кино, он начинает долго рассказывать об успешном преодолении его вековечного бича алкоголизма и о чудесном техническом оснащении варшавской студии. Никогда не говорить о политике. Никогда не вспоминать времена, когда он был завсегдатаем богемных вечеринок. Никогда не снимать автобиографическое кино и не дописывать мемуары.
Известный риторический вопрос, с 1950-х так и не нашедший ответа, можно ли вообще снимать фильм о холокосте, то есть о невообразимом, ему не понятен: "Я его пережил, располагаю информацией из первых рук и никаких сложностей с описанием не испытываю. Описать нельзя только масштаб события. Масштаб — абсурдное понятие. Слова о том, что в Ленинграде во время блокады погибло 800 тыс. человек, никого не взволнуют, в отличие от фотографии матери с умирающим ребенком на руках". Журналисты же, тронутые таким уважением режиссера к памяти блокады, в свою очередь, щадили его чувства, не спрашивая ни о гибели в 1968 году его жены Шэрон Тейт, ни о пресловутом "растлении", ни о проблемах с правосудием, возникших у польского продюсера "Пианиста". Единственной трагической страницей жизни Романа Поланского отныне принято считать детство в гетто.
Корреспондент Ъ спросил, не является ли "Пианист", экранизация мемуаров выжившего в военном варшавском аду пианиста Вольдемара Шпильмана, основанным на опыте всей жизни режиссера пособием по выживанию, рекомендацией не обращать внимания на происходящее вокруг, даже если происходит мировая война. Ответ был безупречно обтекаем: "Я не могу давать никаких рецептов выживания. Выбор книги объясняется тем, что она оптимистична, написана во славу позитивных сил в человеке, таких, как страсть к музыке. У меня лично много общего со Шпильманом. Я пережил военную трагедию только благодаря доброте некоторых людей, которые рисковали своей жизнью. С другой стороны, я часто мог потерять жизнь из-за дурных людей". И только один раз он не то чтобы дал волю эмоциям, но выразился предельно определенно. "Я не знаю, в чем состоит политкорректность, и плевать на нее хотел с высокой башни". И это были именно те слова, которых все ожидали от автора "Ребенка Розмари" (Rosmary`s Baby, 1968).
Накануне приезда режиссера российские организаторы фестиваля делали страшные глаза и пугали журналистов тем, что он даже на пресс-конференцию не придет. Прийти-то он, конечно, пришел, чем организаторов очень расстроил. Расстройство свое они скрыть не смогли и корреспондента Ъ едва не отлучили от фестиваля, заявив: "Если вы будете задавать вопросы только Поланскому, мы прекратим пресс-конференцию". Имелось в виду, что спрашивать надо также польских официальных лиц, которым, как знать, может, тоже есть что вспомнить.
МИХАИЛ Ъ-ТРОФИМЕНКОВ