Эти — вылечат

Об инициативе Следственного комитета ввести уголовную ответственность за «ненадлежащее оказание медицинских услуг» и таких разных врачах, которые эти услуги оказывают

Есть известная шутка, дословно не помню. Вроде коммунизм до первого заработанного миллиона, феминизм до первого достойного мужчины, атеизм до первой тряски в самолете.

Это все понятно. Пока гром не грянет, мужик, стало быть, не перекрестится.

Про миллионы, а также атеизм сейчас рассуждать не будем, но есть область человеческой деятельности, которая важна всегда, постоянно, не когда «гром грянет» и независимо от того, грянул он или еще нет. Она является основополагающей для каждого миллионера, атеиста, феминиста и всех остальных с первой минуты жизни — и еще даже до ее начала! — и до самой последней, в каком бы возрасте эта последняя минута ни наступила, хоть в 133 года!..

Врач Денис Проценко о состоянии российской медицины

Это медицина.

Кто не помнит первую осознанную температуру, когда у мамы вдруг делается напряженное лицо, она как-то слишком активно встряхивает градусник и поглядывает на папу?.. Кто не помнит первый поход к зубному, когда передний зуб висит на ниточке, и нужно изо всех сил биться и сражаться за жизнь, потными горячими руками отталкивая человека в халате, пытающегося этот самый зуб вытащить?

Кто забыл унижения первых школьных медосмотров? Очередей к окулисту и ЛОРу, когда нужно получать справку в институт? Кто забыл скорую, которую вызывали бабушке, и сочувственные лица соседей?..

У меня прекрасные воспоминания о нашем первом участковом враче — ее звали Ирина Григорьевна. Когда она снимала всегда одну и ту же куцую шубейку, от ее халата начинало замечательно и немного тревожно пахнуть больницей, мне нравилось. Ирина Григорьевна была человеком всесильным — она могла дать маме больничный. Это если температура у меня или моей сестры была выше 37,3. Греть градусник на батарее тогда, в совсем далеком детстве, нам не приходило в голову, и мы страшно переживали, набежит 37,5 или нет!.. Если набежало — счастье! Мама оставалась дома, и мы читали на диване под пледом «Руслана и Людмилу», ели щи из кислой капусты, считавшиеся лучшим лекарством от всех болезней, вместе полоскали горло, в общем, жили полной жизнью!

Так или иначе, большинство из нас начинает жизнь в присутствии врача и продолжает жить — в окружении все тех же врачей. Кому-то везет, и тогда врачи и походы в медучреждения занимают не слишком много времени и сил, а зарплата не уходит подчистую на лекарства и обследования, кое-что остается на отпуск и брюки. Кому-то везет меньше, и тогда…

Тогда, тогда… пиши пропало.

Ползком по лестнице

О катастрофическом состоянии отечественной медицины всем давно и хорошо известно. Это некое общее место — отечественная медицина в катастрофическом состоянии. Время от времени по телевизору показывают совсем дикие вещи — скорая ехала три часа, и человек не дождался, в роддоме младенцу вместо прививки сделали инъекцию какой-то отравы, и он погиб, в райбольнице пациенту не могли поставить диагноз, давали зачем-то аспирин и анальгин, и к концу недели он умер от перитонита. Ужасающие кадры, снятые на мобильный телефон, где старушка ползет на коленях по грязным ступеням лестницы в поликлинике на третий этаж, потому что именно на третьем кабинет травматолога, а лифта сроду не было, время от времени обходят СМИ, мы привычно ужасаемся, а потом так же привычно перестаем ужасаться — ничего не поделаешь, мы же знаем, что медицина в катастрофическом состоянии. Общее место.

Нас лечат неучи и болваны, это мы тоже знаем.

Медицинские школы все развалились в 90-е, кто-то уехал, кто-то перебрался в платную медицину, большинство же умерло, не пережив «краха империи» и «становления капитализма в России».

Учить стало некому и учит неизвестно кто, как попало и невесть чему — уж точно не лечить людей, мы это знаем, ибо эти самые люди, которых нужно лечить, мы и есть.

…Областной медицинский центр в ближнем Подмосковье, люди съезжаются отовсюду — область большая, три Бельгии, как мы проходили в школе, или что-то такое. Дочка моих лет, то есть такая не слишком молодая дочка, сует в окошко регистратуры совсем уж пожилую маму. Мама едва держится на ногах. Они ехали из Волоколамска. Встали в три утра, автобус, электричка, пересадка на вокзале, вновь электричка, вновь автобус… Но без мамы получить талончик нельзя, необходимо, чтоб мама присутствовала. «Приезжайте завтра к восьми пятнадцати,— распоряжается регистраторша.— Сегодня талонов не выдаем, доктор не знает, в котором часу начнет принимать!» Дочка преклонных лет начинает рыдать. Совсем уж пожилая мама, которая не понимает, что происходит, пугается, ей делается нехорошо, а со всех сторон напирают, давят, лезут — отойдите от окошка, вон на улице рыдайте, меня, меня запишите, мужчина, куда без очереди?! Вроде нет войны, нет разрухи. Голодомора тоже вроде нет. А все вышеописанное — есть.

…Или мы не люди и нас не нужно лечить и учить?..

Говорят, появилась платная медицина, но на нее никакой надежды. Во-первых, она стоит совсем уж несусветных денег. Во-вторых, нет гарантий, что за несусветные деньги нас хоть от чего-то вылечат, даже «от зубов», как говаривала моя бабушка. Ибо удалить все имеющиеся зубы, включая здоровые, и на их место впихнуть дивные фарфоровые американского производства гораздо выгоднее, чем лечить натуральные. Всего пара-тройка миллионов, и во рту у вас будет так же прекрасно, как во рту у Дональда Трампа.

Хотите?..

Беда в том, что мы не знаем, хотим или нет, и нужно ли удалять все зубы, менять имеющиеся суставы, делать ПЭТ-КТ, оперировать щитовидку или почки — мы же не врачи!.. Нет, мы стараемся, вникаем, изучаем вопрос в интернете, советуемся с друзьями, но — не врачи мы! А врачей почти не осталось — их некому учить, медицинские школы развалились еще в 90-е, см. выше.

Очень интересный вопрос, где лечатся богатые и знаменитые. Естественно, за границей!.. Рожают они в Майами или на Бали, вроде бы это сейчас модно, анализы крови и мочи им делают в Лондоне, зубы — в Нью-Йорке, операции на сердце — в Германии, все прочее — в Израиле. Богатые и знаменитые с удовольствием рассказывают о том, как их волшебно излечили в одном из этих прекрасных мест. Мы внимаем, замирая, как в 20-е годы старушки внимали рассказам о Торгсине. Вход в магазины Торговли с иностранцами был заказан, но некоторые счастливцы, кто сдавал золото и драгоценности, попадали внутрь и потом рассказывали, рассказывали, каково там, внутри, словно в раю!.. По рассказам мы знаем, что в заграничных больницах нет никаких очередей, там все строго, стерильно, красиво и по часам, что в реанимацию пускают родственников, что внимательный хирург излагает семье и пациенту ход будущей операции и ее продолжительность, а на лестничной площадке и в коридоре непременно пальма в кадке! И мы так завидуем!.. Сама мысль о пальме в коридоре внушает нам радость и оптимизм, хотя, по идее, мы знаем, что лечиться следует не там, где пальма, а там, где хорошие врачи!..

Следственный комитет РФ предлагает ввести уголовную ответственность «за ненадлежащее оказание медицинской помощи» и «сокрытие нарушений при оказании медицинской помощи», и, должно быть, это правильно, хотя зачастую кажется, что вся отечественная медпомощь ненадлежащая!.. И та немолодая женщина с совсем уж пожилой мамой из Волоколамска, должно быть, со мной согласятся!..

Бегом по лестнице

И вот на всем этом фоне я решусь… нет, не пугайтесь, не хвалить. Рассказать!.. Возможно, мой рассказ принесет кому-то пользу. Или даже поможет!..

Московский клинический научный центр был создан относительно недавно, в 2013 году. На самом деле давно, и раньше он назывался Научно-исследовательский институт гастроэнтерологии им. Логинова, а потом к институту присоединили клиническую больницу № 60 и преобразовали в Центр.

Я прекрасно помню это место, мне было лет пятнадцать, когда я туда попала впервые. Мне делали очень противное исследование, именуемое гастроскопией, живот у меня болел безостановочно, изматывающе. Нынче это исследование всем известно и никого не удивляет, а тогда было в новинку! Я прекрасно помню больничные коридоры, стены, крашенные до половины зеленой краской, зашарканный паркетный пол — почему-то в больницах часто был именно паркет!.. Помню очереди. Нынче принято обо всем советском вспоминать с энтузиазмом и восторгом — никаких восторгов. Все то же: давка в регистратуре, очередь в гардероб — обувь не принимаем, вы что, женщина, в уличной нельзя, переобувайтесь! И вот очередь, все в тапочках, принесенных из дому, сбоку от каждого ожидающего — сапоги или ботинки, с которых непременно натекает лужица, уборщица возит серой тряпкой, покрикивает. Все смиренно ждут. Но это же не просто больница, это научный центр, а значит, тут помогут, скажут, что делать, чтоб не болело так изматывающе и постоянно, они же знают!..

О да. Они знают. Знали тогда, знают и сейчас.

Удивительное дело, но институт сохранился, устоял, уцелел в революциях и воспоследовавшей фазе «дикого капитализма»! Не случилось «смены собственника», на его месте — в прекрасном старом парке — не открыли площадку аттракционов, конный клуб, тратторию и солярий. Как была, так и осталась больница. Больше того, больнице — то есть научному центру! — выделили бюджетные деньги, и, чудо из чудес, их не разворовали, а пустили на перестройку, ремонт, перепланировку, закупку оборудования, которые полным ходом идут и сейчас.

Нет, неправильно. Не полным ходом, а бешеными темпами!..

Потребовались чудеса организации, чтобы, не прерывая работу Центра ни на один день, увеличить количество пациентов в два раза (!!!), а операций — в пять.

Великий хирург Пирогов утверждал среди прочего, что «врач на войне — прежде всего администратор». Если врач не умеет моментально организовать вокруг себя… технологичный, четко работающий конвейер по спасению жизней и излечению от ран, грош цена такому врачу.

Директор МКНЦ И.Е. Хатьков, член-корреспондент РАН, профессор,— отчасти «врач на войне», и организовать лечение сотен разноплановых больных здесь и сейчас он умеет. Институт перестраивается на ходу, в прямом смысле слова.

На территории работают краны, экскаваторы, бетономешалки. То и дело закрываются привычные пути к корпусам и открываются другие. Все недовольны — и доктора, и пациенты, когда это кончится?! Везде таблички «Приносим свои извинения за временные неудобства, связанные с капитальным ремонтом и т.д.». Что нам ваши таблички?! Нам нужно, чтоб все было новое, самое лучшее, правильное, специальное и чтоб прямо сейчас!.. Так не бывает, но нам хочется, чтоб было, мы же смотрели по телевизору сериал «Скорая помощь» и другие прекрасные сериалы!

Ах, как это трудно, когда повсюду стройка, оборудование перетаскивают оттуда сюда, а потом отсюда туда, когда переезжают целые отделения, когда нужно отвечать не только за качество лечения — и за само наличие этого лечения! — но и за строителей, сроки, крышу, за то, чтобы привезенные космического вида приборы для операционных не простаивали во дворе, а немедленно устанавливались, налаживались и начинали работать, то есть лечить больных.

Ничего, у Хатькова как-то получается.

Кстати, о космосе.

«Я очень люблю космические программы,— говорит Игорь Евгеньевич.— Ничего так не люблю, как планы по запуску планетолетов к Марсу! Не потому, что мне хочется на Марс, а потому, что в результате таких программ, как правило, появляются новые медицинские технологии! Никаких врачебных задач космические программы, разумеется, не решают, но попутно медицина получает нечто ранее невозможное — начиная от лазерных скальпелей и заканчивая лапароскопическими стойками с системами визуализации высокого разрешения».

Не спрашивайте у меня, что это такое, я не знаю!.. Я просто человек, то есть пациент, больной, хоть бы и потенциальный. А в данную минуту — вроде бы журналист, пытающийся «своими словами» описать работу гигантского научного института и его директора.

Вообще, технологии — любимое слово директора Московского клинического научного центра Игоря Хатькова. Втолковать ему, что медицина у нас в катастрофическом состоянии, невозможно. Нет, он нормальный человек и знает, разумеется, о сложностях, недостатках и проблемах, но — именно как руководитель лечебного учреждения! — совершенно убежден, что сложности преодолимы, недостатки можно искоренить, а проблемы решить.

Спорить с ним трудно, честно сказать.

«Пойдемте посмотрим операционные!» — и мы идем смотреть.

Угнаться за ним тоже нелегко — в прямом и переносном смысле слова. Он мчится по лестницам и коридорам, я пристраиваюсь за ним, как Остап Бендер за главным редактором в знаменитом романе Ильфа и Петрова. Записная книжка прыгает и мотается у меня в руках, мне же нужно все как следует записать, а я не успеваю, не успеваю!..

Через три ступеньки — лифты нужней больным, да и ждать их некогда — мы мчимся наверх, вот и лестничная площадка, уф, наконец-то, я не умею летать по лестницам, как на крыльях, вот дверь, тамбур, короткая команда: «Переодевайтесь!»

Я должна облачиться в стерильный халат, шапку и бахилы, и, сопя и обливаясь потом, я облачаюсь. Директор института в это время беседует с кем-то из молодых врачей. Беседуют они совершенно спокойно, словно никто и не мчался по лестнице минуту назад!.. И на молодых врачей внезапное появление директора не производит никакого оглушительного впечатления. Ну да, начальство, а при начальстве еще какая-то тетка с блокнотом, и что?.. Должно быть, визит директора в оперблоки — дело привычное, ничего особенного.

Мы входим в коридор, делаем два шага, и тут я останавливаюсь, как та самая коза из поговорки, обнаружившая перед собой новые ворота.

…Как бы все это описать получше?..

Вот представьте себе помещение космической станции — опять космос вмешался! — из голливудского фильма. Представили?.. То есть слева и справа некие отсеки, доверху набитые оборудованием, и оно — работает. Лампочки мигают, индикаторы бьются, синусоиды искривляются, экраны светятся. Инопланетяне в масках и специальных костюмах произносят инопланетные слова, на нас даже не смотрят, и только сейчас я замечаю, что в центре их космической деятельности и пристального внимания — человек. Обычный человек на высокой кушетке.

Человек спит, идет операция.

«Они такие молодцы,— говорит мне профессор Хатьков, и глаза у него блестят пиратским блеском. Это он про своих инопланетян так говорит.— Молодые ребята, с научными степенями, конечно, но пока еще не все. Они высококлассные специалисты! Мы отправляем их на разные курсы, они учатся работать на таком сложном оборудовании, возвращаются, и вот… работают».

Здесь работает Da Vinci

Я возражаю, я же знаю, что отечественная медицина в катастрофическом положении! Это общее место.

«Позвольте,— говорю я директору.— Всем известно, что нынче у нас никаких высококлассных молодых специалистов нет! Их плохо учат, они ничего не умеют!»

«Кто вам сказал? — искренне удивляется Хатьков.— Нет, разумеется, они разные, в том числе и бестолковые, но так везде, не только в медицине. Бестолковых мы на работу не берем».

Я кошусь на него. Мне кажется, он надо мной смеется.

«На этом оборудовании,— продолжает профессор,— 70 процентов онкологических операций делается лапароскопически. То есть малотравматично! 70 процентов — это много,— находит он нужным пояснить, ибо я все никак не выйду из состояния козы, рассматривающей новые ворота.— У нас один из самых высоких показателей в мире!»

И я понимаю, как директор гордится институтом, молодыми учеными и врачами, как ему важно обеспечить им эти самые «высокие технологии», чтобы они лечили больных так, как и следует в XXI веке!..

«То есть вы понимаете, да? — продолжает он.— Вот этот человек, который сейчас на столе, через час проснется и вечером или завтра утром уже сможет ходить. А через три дня, если все пойдет по плану, его можно будет отпустить домой!.. Без многонедельных мытарств в больничной палате!»

И я представляю себе, как человек проснется, и все самое страшное уже будет позади. А вечером, ну хорошо, завтра утром он сможет налить себе чаю или дойти до туалета. Все, кто болел сам или у кого болели родные, помнят и знают эти «многонедельные мытарства»! Мы были бы счастливы обойтись без них, но не получается, а в этой клинике, видимо, получается…

Но мне некогда предаваться философствованиям, мы мчимся дальше.

«А здесь робот Da Vinci!»

Как и большинство людей на свете, я знаю только того Да Винчи, которого звали Леонардо, но старательно рассматриваю очередной отсек космической станции, оборудованный как-то особенно.

«У нас три основных направления деятельности,— говорит директор, опять выручая меня, потому что я правда не знаю, какой бы умный вопрос ему задать,— лечение, образование и наука. У нас проходят практику студенты и курсанты, которых потом мы берем на работу. В прошлом году училось четыре с половиной тысячи человек. А вообще число врачей, которые проходят в МКНЦ обучение, выросло в десять раз».

Я опять кошусь на него с подозрением. Как — четыре с половиной тысячи человек обучалось?! Это же так… много! И все это обучение нужно организовать, наладить, собрать, привести к общему знаменателю! Это такое сложное дело!..

Впрочем, «врач на войне — прежде всего администратор». Так Пирогов считал.

Индекс доверия

Я пишу все это, потому что мне хочется… поделиться. Историй о том, как все плохо, а дальше будет только хуже, и без меня навалом. Историй о том, как люди делают дело, стараются, упираются, добиваются — маловато, маловато. Особенно в такой области человеческой деятельности, которая касается каждого из нас и называется медициной!..

Я сознательно не стала перечислять регалий и заслуг Игоря Хатькова, директора Московского клинического научного центра. Список научных работ — отсюда и до знаменитой клиники Майо, что в Соединенных Штатах. Кому интересно, тот может посмотреть в интернете. Дело не в регалиях и научных работах. Дело в поразительном умении организовать пространство, подходящее и врачам, и пациентам, в умении найти и собрать специалистов из самых разных областей медицины — онкологии, хирургии, ревматологии, пульмонологии, эндоскопии!.. Оперирующий хирург не должен думать о том, где ему взять оборудование для операции, кто-то должен за него подумать и решить, и у директора МКНЦ это получается — и решать, и думать, и привлекать лучшие силы.

Да, и еще!.. Индекс Хирша у института за последнее время вырос с 20 до 50. Не спрашивайте меня, что это означает, я не знаю!.. Кому интересно, тот может в интернете посмотреть. Я понимаю только — мне объясняют врачи,— что это такое… всеобщее признание. Научная общественность не только в нашей стране, но и во всем мире признает заслуги специалистов данного учреждения. Повышение индекса означает, что специалисты на самом деле хороши.

Медицина обязана быть технологичной, идущей в ногу со временем!.. Определять болезнь по цвету ногтей и лечить ее кровопусканием, как было в средние века, сегодня — преступление. Не просто халатность или некомпетентность, а именно преступление. Против нас, больных. Должно быть, правильно СК собирается ввести уголовную ответственность! Но дело-то не в некоей статье в УК. Врач точно так же имеет право на ошибку, как любой другой специалист, но у него ответственности куда больше, он имеет дело с человеческим здоровьем, а иногда и жизнью. Дело в том, что врач должен быть компетентен, хорошо подготовлен, образован. Он должен деятельно сочувствовать больным — не на словах, что нам его слова, а в работе!..

У них такая работа — лечить людей. Иногда, прямо скажем, не позавидуешь.

А иногда…

Охранник в воротах Московского клинического научного центра все время при деле. Я обошла вокруг будки несколько кругов, наблюдая. Он пропускает машины такси, на которых приезжают больные или родственники за теми, кто уже выздоравливает. Он, насупив брови, строго сверяется со списком, если под шлагбаум ломится какая-то посторонняя машина. Он на посту и очень занят.

Я наблюдаю.

Вот подъезжает очередная машина, и начинается процедура поиска номеров. Охранник водит пальцем по списку, тетенька в салоне нервничает. По всей видимости, ее привез сын или племянник, и она здесь в первый раз, оглядывается по сторонам растерянно. Охранник находит номер машины, шлагбаум поднимается. Машина медленно переваливает через «лежачего полицейского», притормаживает.

— Боитесь? — по-свойски спрашивает охранник у пассажирки. Стекла опущены, жара, сзади никого, можно поговорить.

— Да как вам сказать,— отвечает пассажирка охраннику. Ей тоже хочется поговорить и не хочется в больницу, а шлагбаум вот-вот опустится, и это будет означать, что уже приехали, а дальше приемный покой, госпитализация, палата.— У меня болезнь такая… сложная. А здесь, говорят, специалисты хорошие…

— Эти-то? — уточняет охранник. — Наши-то? Эти вылечат, не бойтесь!

И машина заезжает на территорию, в старый парк.

…Может, и вылечат? Эти-то?..

Татьяна Устинова, писатель