Двадцать лет Вадим и Наталья Каспаровы, стоящие во главе дома танца «Каннон Данс», привозят в страну звезд мирового контемпорари. В этом году, в связи с футбольными событиями, даты фестиваля Open Look слегка сдвинулись: он пройдет с 14 по 18 августа. Бессменный директор фестиваля Вадим Каспаров поделился с Натальей Лавринович особенностями юбилейного события.
Фото: Евгений Павленко, Коммерсантъ
— Почему в этом году не проводится Russian Look?
— Мы решили не проводить конкурсную часть как обычно, потому что есть задача по дальнейшему развитию. Мы собираем руководителей российских коллективов для обсуждения всей концепции современного отечественного танца. Нам надо будет очень серьезно поговорить, чтобы понять, что делать и как жить. Если мы сейчас не выработаем концепцию роста, начнется регресс. Мы уже подошли к той черте, когда должны заявить о себе на всю страну. Сказать, что есть такой жанр культуры — современный танец. И его развитие не может идти в вакууме.
— Вы говорите о некоей госпрограмме поддержки?
— Нам нужно разработать своего рода «дорожную карту». «Каннон Данс» 20 лет, фестивалю Open Look 20 лет, но мы уперлись в стенку. Она не кирпичная, а резиновая: мы ее толкаем, толкаем, но при этом продолжаем стоять на месте. Надо эту стенку убрать, надо сказать: «Вот двери, пожалуйста, проходите, перед вами — перспектива».
Поэтому я решил в 2018-м Russian Look как отборочную систему не проводить. Тем более что фестиваль сдвинулся на август: это не наше время, мы не знаем, будут люди в городе или нет. Но то, что российская тема в этом году ключевая, — точно.
— Те, кто следит за афишей, заинтригованы «летающими корейцами».
— Они не совсем летающие, это образное выражение. Год назад я впервые побывал в Южной Корее, где очень хорошо развит современный танец: если говорить о пропорции, там шесть балетных и около шестидесяти компаний контемпорари. Китай, Корея все это время были так далеки от нас, что мы в их сторону особо и не смотрели. А в этом году привозим одну из лучших (если не лучшую) компаний, по статусу она единственная государственная труппа — Korea National Contemporary Dance Company. Спектакль, который они покажут, связан с Россией…
— «Рассуждения о “Весне Священной”. Образ Розы».
— По происходящим событиям это «Весна Священная», но все-таки в корейском отражении. Например, в музыкальном материале нет ничего от Стравинского: музыка написана специально для постановки, с использованием национальных инструментов. Но мне было интересно показать большой формат. В следующем году или через год мы планируем делать упор на Корею и привезем уже три или четыре компании: танцевальные, театральные, перформансные. Сейчас — первый шаг. Хотя корейцы очень горят желанием приезжать к нам, как и весь мир. Но наша задача — повернуть в другую сторону, чтобы и там хотели видеть русские коллективы. Мы создавали фестиваль не только для презентации зарубежного танца в России, сверхзадача-то была другая: чтобы наши хореографы стали работать на том же уровне, что и западные, а танцовщики — танцевать. Мы к этому пришли. Мы готовы продуцировать проекты качественно новые, но… рынок закрыт.
— Почему?
— Во-первых, имидж России.
— А как же «в области балета мы впереди планеты всей»?
— Давайте применительно к Петербургу. Думаете, много людей в мире знает больше, чем Эрмитаж, Петергоф, white nights и Мариинский? О нас до сих пор говорят как о мегаполисе, где медведи ходят по улице в шапках-ушанках, и никто на Западе этот имидж не разрушает.
Я был в Израиле, хотел сделать русскую программу современного танца. На уровне государства за рубеж выезжает либо балет, либо народные танцы. На кого мы работаем? На наших эмигрантов, которые уехали туда и ностальгируют? Современный танец — вот возможность презентовать страну, живущую не только прошлым. Это культурная дипломатия, и ее надо развивать. Открывать каналы, по которым наши компании тоже смогут выступать на Западе. Находить взаимоприемлемые варианты сотрудничества. У нас очень хорошие отношения с Голландией, Израилем, Францией. Но когда мы начинаем считать, сколько хореографов и танцовщиков привезли… За последние годы только из Голландии — около 160 мастеров. Русских же в Нидерландах выступило чуть больше десяти человек.
— Вообще, планы и «Каннон Данс», и Open Look — насколько они далеко верстаются?
— Я, с одной стороны, привык мыслить категориями двух-трех лет вперед. А с другой — реалиями сегодняшнего дня. Мы проведем XX фестиваль, и я не уверен, что «Каннон Данс» сохранится как организация. На Казанской, 7 мы арендуем помещение и платим достаточно большие деньги, чтобы все содержать. Комитет по культуре нас поддерживает, более десятка лет мы получаем субсидии для фестиваля и других проектов. Но, видите ли, в чем трагедия нашей системы… Эта сфера деятельности не является коммерческой априори: чтобы окупать себя, нужно выгнать отсюда всех хореографов, которых мы поддерживаем, поставить пилоны и начать учить танцам живота — фактически убить школу. Я всегда говорил, что «Каннон Данс» либо работает в изначальной парадигме, либо не работает совсем.
Мы сейчас будем обращаться к губернатору и в комитет по культуре с тем, чтобы создать институцию — Дом современного танца как государственную организацию. Потому что в другом виде он просто не выживет.
— Если вернуться к нынешнему Open Look: назовите несколько спектаклей, которые вы считаете обязательными к просмотру.
— Я не очень люблю делать проекты на улице, это для меня большая головная боль…
— Потому что непредсказуемые погодные условия?
— Прежде всего. И когда зарубежные компании делают сайт-специфик постановки, они выдвигают райдер, а мы пытаемся понять, как устроить душ там, где вообще нет воды. Но мы привозим Vertigo Dance Company, входящую в топ-3 израильского танца, и их «Рождение Феникса» — именно site-specific. И это, конечно же, must see.
Я бы обратил внимание на британский дуэт Humanhood: это та генерация еще молодых и пока не раскрученных, которых через год-два мы уже заполучить не сможем, гарантию даю. В свое время так же приезжал франко-немецкий дуэт Sebastien Ramirez и Honji Wang, после чего они стали нарасхват, у них все выступления расписаны на пять лет вперед. Когда-то мы привезли и Рассела Малифанта: его особо никто не знал, потом он стал сотрудничать с продюсерами из Sadler’s Wells и сейчас — звезда.
— Из российских выступлений вы кого бы отметили?
— Лично для меня будет интересна работа Олега Степанова: это наш бывший танцовщик, потом он вернулся в Екатеринбург, ставил в «Провинциальных танцах», потом уехал в Göteborg Opera, а сейчас работает в компании Пины Бауш. Мы его видели совсем молодым, он приехал в 19 или 20 лет и начал расти. На этом фестивале он будет делать специальный проект с «Каннон Данс», это премьера.
— Будет выступать и ваша дочь Валерия Каспарова, которая покажет «В ожидании Годо». Какие чувства вы испытываете, когда видите ее на сцене?
— Я абстрагируюсь. На сцене отношений «дочь — папа» не существует, я к ней отношусь чуть-чуть строже, чем к любому другому исполнителю. Задачи продвигать ее нет, просто она сделала очень интересный проект вместе с Ксенией Михеевой, тоже нашим резидентом: всегда, когда два творческих человека встречаются, они создают некое иное пространство.
— Вы анонсировали на сайте, что состав лекторов сменится на 90%, а за некоторыми охотились многие годы.
— Самый простой вариант с точки зрения бизнеса — взять ключевых педагогов и привозить их каждый год, многие фестивали в мире так и делают. Когда ты знаешь, что этот суп вкусный, будешь его заказывать всегда. Но я наших учеников в этом смысле разочаровываю: хочу найти технологии и техники завтрашнего дня. Первый мастер-класс фестиваля, запись на который давно закрылась, — это Дор Мамалия, он впитал и израильскую, и европейскую школы, а главное — пошел своим путем с точки зрения подготовки тела как инструмента. В этом году приезжает и Лиат Вэйсборт, бывшая солистка «Батшевы». Она много лет живет в Голландии и пропустила через себя такое количество материала, что создает совершенно новый микс. Фернандо Тройя должен был приехать в прошлом году, а будет сейчас: испанец, танцевал в NDT, делает независимые сольные проекты.
Основная задача — придумать новые концепции существования на сцене. Я как хореограф не должен волноваться насчет того, что танцовщик не тянет стопы, если надо, он должен уметь это делать. А вот вопрос существования — ключевой: ты выходишь один, и должен доказать зрителям, что они не зря потратили свои деньги, ты должен быть интересен и как человек. Время, когда мы работали над техникой, изучали Марту Грэм, Мерса Каннингема, прошло. Сейчас ты важен как личность, и эти мастер-классы — возможность открыть ее в себе.
— Что вы скажете об «утечке ног» на Запад?
— Мне страшно становится от того, сколько наших танцовщиков уехало. Если в 1990-х годах это можно было оправдать деньгами, то сейчас молодежь уезжает за интересной работой. Они понимают, что за границей у них есть утренние классы, есть помещения, с ними работает педагог, постановщики сменяются каждые три месяца.
В Петербурге нет ни одной государственной компании современного танца. В Екатеринбурге таких как минимум две: школа Сергея Смирнова и «Провинциальные танцы». В Челябинске Ольга Пона и ее государственный театр современного танца, в Перми — «Балет Евгения Панфилова». В Воронеже создали госкомпанию прямо при камерном драматическом театре, это очень интересный опыт и он, в принципе, мог бы распространиться на всю страну. Если существует классический театр, почему не выделить десять штатных единиц, чтобы открыть при нем танцевальную компанию? Был бы сумасшедший бум контемпорари.
— Если попробовать составить рейтинг самых танцующих стран, на каком месте в нем будет Россия?
— Россия на сегодняшний момент в первую десятку не входит, даже близко не стоит. Пока мировой рейтинг выглядит примерно так: Голландия, Израиль, Испания, в меньшей степени Италия, Южная Корея, Китай, Канада, Англия. На этом чемпионате мира мы, к сожалению, еще не играли. Но потенциал есть. Наши усилия с точки зрения подготовки не проходят даром. Наши танцовщики получают работу на Западе, раньше они не могли технически конкурировать с европейскими. Плюс мы бешено работоспособны, приезжаем и начинаем пахать с утра до ночи, не ленивые. Я верю в наши способности. Но без системного подхода делать нечего. А коммерциализация танца в любом случае приводит к его деградации.