В Москве, на ВДНХ, открылся международный фестиваль искусств «Вдохновение». Он проходит в четвертый раз, но только в этом году целиком посвящен театру. Старт фестивалю, кураторами которого стали актриса Ингеборга Дапкунайте и театральный критик Роман Должанский, дал спектакль «Situation Rooms» группы Rimini Protokoll. В Сирии, Индии, Сьерра-Леоне, Конго, Германии, Швейцарии и еще ряде стран, уместившихся в павильоне №69, побывала Алла Шендерова.
Фото: Коммерсантъ / Петр Кассин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Петр Кассин / купить фото
Спектакль знаменитой немецко-швейцарской троицы — Штефана Кэги, Даниэля Ветцеля, Хельгарда Хауга — предлагает публике примерно то же, что турбюро в рассказе «И грянул гром» Рея Брэдбери: сафари, во время которого строжайше запрещено хоть на полшага сходить с маршрута. Только у Брэдбери это было сафари в прошлое, у Rimini Protokoll — сафари по горячим точкам, причем не только по сегодняшним, но и по тем, что полыхали пару десятилетий назад.
Случайно сойдя с проложенной тропы, герой рассказа Брэдбери раздавил в мезозое бабочку, и история человечества поменялась: в настоящем на выборах победили фашисты. Герой быстро понимает, что причина катастрофы — его неосторожный шаг.
Современный человек устраивается хитрее. Он предпочитает не знать, на что идут его налоги. И не думать, как используются плоды его труда. Например, о том, что болванки, которые он сорок лет подряд делает на заводе,— детали военного самолета, испытания которого он видел не раз. Но, разумеется, не считает себя соучастником убийства.
Фото: Петр Кассин, Коммерсантъ
«Situation Rooms» (так, только в единственном числе, называется секретный штаб в Белом доме, откуда можно наблюдать за ходом секретных операций, например ликвидацией бен Ладена, в режиме реального времени) — это очная ставка, в ходе которой каждый из двадцати зрителей должен примерить на себя как минимум десять персонажей. И агрессоров, и жертв, и тех, для кого война — хороший бизнес, и тех, кто работает на войну, но твердо знает, что он ни при чем.
Все начинается внутри павильона, где стоит непримечательная снаружи выгородка. Вам выдают наушники и планшет — он станет вашим альтер эго и проводником. Для начала на планшете высвечивается номер двери, которую надо открыть. За моей оказался кабинет директора крупной фирмы. Планшет предложил почувствовать себя начальником: кресло удобное, стол красивый, из окна — настоящие зимние Альпы (мы, напомню, внутри павильона на ВДНХ). Фирма из года в год занимается поставками оружия. Например, в 1999-м она поставляла его Сьерра-Леоне — тут на карте в соседней комнате для совещаний зажигается точка. Планшет ведет дальше. За занавеской просторной переговорной — крошечный полевой госпиталь в Сьерра-Леоне. Планшет предлагает лечь на кушетку. Сверху, на белый потолок палатки, явно направлен прожектор: мне жарко и нечем дышать. На планшете появляется лицо сотрудника «Врачи без границ», он рассказывает про здешние трудовые будни: зашить череп четырехлетнего мальчика, раскроенный с помощью мачете, уже нельзя. Зато можно пришить другому пациенту губу. Раны абсурдны — их часто наносят под наркотой. Врачи присваивают им цвета: красный — срочная операция, желтый — можно подождать, синий — операция бесполезна.
«Situation Rooms» — тотальная документальная инсталляция, при этом от всех подобных инсталляций она отличается не только остротой темы, но и особой слаженностью действий, которая требуется от зрителей-участников. Только я улеглась на кушетку, в палатку зашел человек с планшетом, взял меня за руку и наклеил на нее желтый кружок.
Фото: Петр Кассин, Коммерсантъ
Все в мире очень тесно связано — вот о чем этот спектакль. Убитая бабочка отзовется не в далеком будущем, а прямо сейчас — стоит только отдернуть случайную занавеску, или подняться по лестнице, или отвернуть фото на стене в утлом жилище беженцев. Там тоже душно и пахнет борщом и хозяева — их изображения появляются на планшете — назойливо угощают. А фото с видом на собор Василия Блаженного (его привезла с собой бывшая работница столовой секретного предприятия Ирина) маскирует дыру, через которую видна переговорная, где только что договаривались о поставке оружия.
Достоверность достигается не только обстановкой, запахами, подробностями рассказа, но и сменой климата. После госпиталя я попала в ночной сирийский дворик, где даже белье колыхалось от ветра. Потом мы с планшетом еще много петляли, замеряли деталь вместе с пожилым рабочим, что был у меня на экране. Затем сюжеты переплелись, рабочий заглянул в жилище к беженцам. От духоты он выбрался на крылечко и оказался в том самом сирийском дворике, куда планшет проецировал изображение молодого мужчины, убитого дроном, деталь для которого старательно вытачивал старик.
Впрочем, все это воспринималось через какую-то пелену. И я поняла почему, только когда заметила, что, ослушавшись планшета, спешу в операционную — перепроверить, что значит желтый кружок. Верно, моя рана может подождать до завтра. Но сила погружения такова, что все полтора часа я вела внутренний диалог с немецким доктором, объясняя ему, что откладывать мою операцию никак нельзя. Мало ли у кого там наклейки красного цвета!