Юрий Марр Сочинения
Сын знаменитого Николая Марра, востоковеда и создателя яфетической теории — учения о классовой природе языка, бывшего до 50-х годов официальной доктриной советской лингвистики, Юрий был верным учеником отца, изучавшим сквозь призму яфетической теории персидские языки. Еще Марр-младший был искателем приключений, бонвиваном и поэтом-футуристом.
Последнее неудивительно. Яфетическая теория, парадоксальными рывками связывающая фонетику и политику, древнейшую историю и современную повестку, была детищем авангардной эпохи. Логичным образом она волновала многих художников, казалась крайне продуктивной для творчества. Шаг от нее к авангардистской практике напрашивался.
Приобщение к авангарду младшего Марра произошло по не самой очевидной линии. Во время гражданской войны он оказался в меньшевистском Тифлисе и там познакомился с участниками футуристической группы «41°», созданной Алексеем Кручёных, Ильей Зданевичем и Игорем Терентьевым. Под их влиянием он начал писать заумные стихи с элементами восточного колорита, вкраплениями персидских языков и арабской вязи.
Когда не напечатавшего при жизни ни одной строчки Марра-поэта открыли в 80-х, в период активного раскапывания забытых страниц русского авангарда, он как бы оказался приписан к группе «41°» на правах младшего участника. В действительности же этот заумный период составляет недолгую часть его биографии.
Этот двухтомник — самое объемное издание его текстов: стихи, включая довольно наивно-декадентские юношеские опыты, абсурдистские пьесы, наброски прозы, даже письма. Почти академическая рамка издания производит применительно к Юрию Марру впечатление немного курьезное. Кажется, что большая часть написанного им не вполне принадлежит «истории литературы». Длившийся пару лет тифлисский эпизод был единственным пересечением Марра с профессиональными литераторами (насколько это определение применимо к провокаторам-заумникам), моментом, когда у него были амбиции в области искусства.
Написанное в остальные годы — дело предельно частное: игривые послания друзьям, озорные похабные стишки, повести о собственных похождениях, загримированные под восточные сказки. Все это — домашняя, альбомная литература, забава для своих.
Интересной для стороннего читателя ее делает смертная перспектива. С середины 20-х Марр тяжело болеет туберкулезом. Десять последних лет этого жизнелюба и ловеласа посвящены умиранию. Поэзия позволяет обжить территорию смерти, сделать ее приемлемой. Тот преломляющий видимую реальность абсурдизм, которому научили Марра его тифлисские друзья, становится для него прежде всего не методом открытий и преобразований, а частным терапевтическим инструментом.
«Принесли меня в склеп и положили / Будто не жил никогда на свете / Что-то острое — кинжалы ли ножи ли — / В полумраке отражало свет. / Без очков в гробу лежал нарядный / Из-под мертвых век глаза смотрели / Голубой меня окутал ладан / В окруженье из горящих стрел / Трепетало дымное кадило, / Гробовое пение рыдало, / Склеп закрыли. Тихо уходила / Жизнь от склепа навсегда».
Издательство Гилея
Кирилл Кобрин Разговор в комнатах
Новая книга историка, эссеиста и писателя Кирилла Кобрина продолжает выпущенную им три года назад «Modernite в избранных сюжетах». Как и в том сборнике, главная тема «Разговора в комнатах» — рождение современности, но на этот раз — современности локальной, российской.
Ее герои — Николай Карамзин, Петр Чаадаев и Александр Герцен. Как полагает Кобрин, именно эти трое создали в России публичное пространство, заставили русское общество думать о самом себе, поставили вопросы и создали язык, на котором они обсуждаются до сих пор. Карамзин, Чаадаев и Герцен сделали не меньше, чем Петр I,— они придумали современную Россию, вывели ее из безмолвной апатии, заставили мучиться над прошлым и выбирать будущее.
Три героя-путешественника дополняют друг друга. Первый в русской литературе профессиональный прозаик, Карамзин в «Письмах русского путешественника» обращается к еще не существующей русской публике и тем самым изобретает ее. Он впервые делает русского читателя причастным европейским проблемам, ставит Россию перед Европой, этим воображаемым другим. Не считавший себя литератором, сноб, денди и проповедник Чаадаев становится героем первого в России скандала, связанного с общественным мнением, и — на свой парадоксалистский лад — развивает Карамзина, заставляет Россию напряженно думать, часть ли она Европы или нечто другое, порочное и нуждающееся в исправлении. Наконец, меланхолический социалист Герцен сам принес современную европейскую политику в российскую общественную мысль, а идею России — в европейскую повестку.
Течение мысли Кобрина сложно пересказывать. Масса остроумных мелочей и тонких нюансов сочетаются здесь с впечатляющей широтой обобщений. При этом «Разговор в комнатах» — книга совсем не академическая. Это, как всегда у Кобрина, язвительное, немного лукавое, наполненное неожиданными скачками и трюками письмо. Говоря о вроде бы архивных сюжетах, Кобрин все время показывает: его герои изобретают ту самую современность, в которой мы обнаруживаем себя сейчас. Поэтому почтительная дистанция по отношению к ним — лишние церемонии. Они до сих пор наши собеседники.
Издательство НЛО
Антуан Лилти Публичные фигуры
Книга французского историка Антуана Лилти принадлежит к тому же полю, что и кобринский «Разговор в комнатах». Она тоже об изобретении современности, точнее одной ее составляющей — фигуры знаменитости. Принято думать, что звезды — люди, которые известны прежде всего тем, что известны,— персонажи ХХ века; что исключительно благодаря современным медиа политики, писатели, музыканты превратились в актеров общества спектакля, стали пустыми фигурами, играющими роли самих себя на радость публике. Другая версия: знаменитости были всегда, и герои телеэкранов занимают в обществе то же место, что древние воины и поэты. Лилти доказывает: то и другое — неправда. Знаменитость — исторический феномен, вместе с другими главными явлениями современного общества он появляется в Европе XVIII веке и достигает расцвета в эпоху романтизма. Подробно разбирая случаи Вольтера, Руссо, Марии-Антуанетты, Наполеона, Байрона, Листа и других, Лилти обнаруживает в их историях постепенное рождение знакомой нам всем культуры знаменитостей, узнаваемых стратегий поведения любимцев публики, манеры, которыми общество превращает звезду в фетиш, идентифицируется с ней, обожает и разоблачает. Как и Кобрин, Лилти деархивирует историю, заставляет увидеть в ней аналоги и корни сегодняшних страстей, но его книга — более основательная. Это не изящные эссе, а объемный труд.
Издательство Ивана Лимбаха Перевод Павел Каштанов
Сай Монтгомери Душа осьминога. Тайны сознания удивительного существа
Известная американская натуралистка Сай Монтгомери почти 30 лет пишет о встречах с гепардами, тарантулами, акулами и тапирами. Но даже для нее осьминоги, самые умные и опасные в мире моллюски,— непривычные партнеры по диалогу. «Партнеры» тут — уместное слово. «Душа осьминога» — не исследование и даже не научпоп, это скорее дневник, эпизод из жизни. Монтгомери приезжает в бостонский океанариум и по очереди сводит знакомство с четырьмя самками осьминога — Афиной, Октавией, Кали и Кармой. Она не столько изучает их повадки, сколько налаживает контакт. Рассказывает об устройстве осьминожьего организма, об истории отношений моллюсков и человека, о чудесах, на которые способен этот, столь далекий от нашего разум, но больше — делится впечатлениями о неожиданно возникающем понимании, близости. Выходит обаятельная, немного сентиментальная книга о межвидовой женской дружбе.
Издательство Альпина нон-фикшн Перевод Ирина Евстигнеева