В Шереметевском дворце, одном из филиалов Санкт-Петербургского государственного музея театрального и музыкального искусства, открылась временная экспозиция «Мода — народу! От конструктивизма к дизайну». Это выставочный проект, который состоит более чем из 40 реконструкций костюмов, созданных дизайнерами-волонтерами под руководством историка моды Наталии Козловой и художника Сергея Васильева, а также из оригинальных театральных костюмов, тканей, платков, спортивной одежды, фотографий, афиш и обложек журналов, архитектурной графики 1920-х годов из российских музеев и частных коллекций. Все это дизайнерское великолепие рассматривала Кира Долинина.
В музейном контексте реконструированная конструктивистская мода 1920-х теряет в убедительности
Фото: Евгений Павленко, Коммерсантъ
Выставка эта передвижная. То есть она ездит по городам и весям, варьируя размеры и состав, но костяк ее остается неприкосновенным — везде она должна поражать реконструкциями легендарных платьев от Надежды Ламановой, прозодеждой от Варвары Степановой и спортивными костюмами от Александра Родченко. Она и поражает. И на ВДНХ, и в ГУМе, и во время своих гастролей в Нижнем Новгороде. Промышленный дизайн 1920-х — материал совершенно беспроигрышный, так высоко в этом деле мы больше никогда не поднимались, что уж правду скрывать.
Проблемы у выставки начинаются тогда, когда она помещается в музейный контекст. Музей диктует свои условия, и в них как раз весь этот тотальный новодел бьет по глазам нуворишеским шиком, слишком хорошими для беднейших лет советской власти тканями, слишком яркими цветами, слишком ровным швом.
На эскизах (даже пусть они современная репродукция) Родченко, Ламановой, Степановой, Поповой, Эйзенштейна, Экстер, Маяковской, Веснина и многих других вещи вызывающе радикальные и живые. Сшитые вчера, они превращаются в мертворожденные копии, которым, может быть, и хотелось бы верить (ведь они так похожи на то, что изображено на эскизах и фотографиях), но почему-то не верится. Художественный интерес тут оборачивается чисто антропологическим: были ли фигуры женщин, на которые шила Ламанова, такими, как доскообразные современные манекены? Не слишком ли яркие краски использованы при печати на копиях тканей? Некоторые по насыщенности ближе к стилистике олимпийской формы от Bosco, а не к эскизам знавших все нюансы использования красного (революционного) цвета Поповой или Степановой. Как во всем этом смотрелись коренастые работницы — бывшие крестьянки, когда по всем пропорциям это впору только совслужащим из бывших?
У выставки хорошая идея — воспеть русский конструктивизм, течение яркое, оставившее после себя, как ни старались стереть, большое наследие, с великими именами и великими произведениями. Нужна ли ему сейчас реабилитация? Вряд ли. А вот последовательное изучение ему бы явно не повредило, не так уж много о нем толкового написано, куда меньше, чем про его немецкого старшего брата Баухаус. Однако размашистый почерк журналистских текстов, сопровождающих выставку, с необязательными, но красивыми лозунгами и к месту и не к месту употребленными утверждениями, что мы «самые первые» то в том, то в другом, с интимным обращением с героями выставками (у Ламановой в коллегах все время ее «подруги»), с расхожими цитатами, взятыми из «Википедии» (тут и Ган, и Арватов, и Маяковский с его «впервые не из Франции, а из России прилетело новое слово искусства — конструктивизм…»),— все это способно свести усилия искренне влюбленных в свой материал кураторов на нет. Потому что любовь в исторической науке совсем не всегда залог профессионального качества.
В 1925 году в Париже на Международной выставке декоративного искусства и современной индустрии новые советские произвели фурор — тем ли, что привезли нечто совершенно иное, да еще из неведомых «бедных» материалов вроде пеньки, льна, холстины и т. д.? Или тем, что красные смогли создать искусство сверхмодное, актуальное, идущее в ногу, а иногда и впереди европейских течений? И тем, и тем. Этих «большевиков» осыпали призами и медалями, а по возвращении домой быстро съели. Конструктивизму в СССР было дано жизни чуть больше десяти лет. Зато память о нем жива — в первую очередь у западных архитекторов, до сих пор учащихся у Мельникова, Леонидова и Черникова. Но выставка не об этом. Здесь все бравурно и очень красно. Футбольный такой стиль, оптимистический, под стать официозу этого лета.