Концертный и театральный зал «Эрарта Сцена», несколько лет действовавший под крышей музея современного искусства «Эрарта», окончательно сворачивает свою деятельность. 30 июня здесь состоится финальный фестиваль «Закрытие» под девизом «Мы больше не будем». Среди участников — Алина Орлова, Optimystica Orchestra, «Полюса», S.P.O.R.T., Женя Любич и другие музыканты, так или иначе сиявшие на «Эрарта Сцене». Несмотря на то, что четыре года подряд площадка приобретала все большую популярность и зарекомендовала себя как одна из лучших в своем разряде, два месяца назад было принято решение о ее закрытии. В интервью МАКСУ ХАГЕНУ программный директор «Эрарта Сцены» Денис Рубин рассказывает о том, что оставалось незаметным обычному зрителю, об особенностях взаимодействия между площадкой и музеем и строит планы на будущее.
Фото: Евгений Павленко, Коммерсантъ
— Первый вопрос самый простой и в то же время сложный. Что случилось? Как известно, новости о закрытии зала «Эрарта Сцена» некоторое время назад оказались неожиданностью даже для его работников.
— Примерно так и было. Самым удивительным для меня стала скорость принятия решения. И оно было неожиданным даже для меня. Меня, правда, предупредили чуть раньше остального персонала — днем раньше. «Денис, ты молодец, к тебе претензий нет. Кризис, покупательная способность народа падает, мы не чувствуем, что проект сможет развиваться в ближайшее время, и не видим перспектив его окупить». Что меня удивило, это то, что раньше говорили: «Старайся, если не будет получаться, то перетерпим». Если бы мне все сказали все в начале года, я бы даже лучше все понял и попробовал поискать какие-то варианты. Но при этом я понимал и то, что «Эрарта Сцене» пошел четвертый год, и если я не «вырулю» результаты, то что-то придется корректировать. Я честно попробовал предложить какие-то варианты, я же тоже всегда об этом думаю. Так не бывает, что тебе дают кучу денег — и делай что хочешь.
Основная версия, которая везде транслируется, — убыточность проекта. В принципе, это правда: проект денег не приносил, и тайну я здесь не открою. Но мы небольшими шагами, но все же шли к выходу на рентабельность. По крайней мере, цели зарабатывать бешеные деньги в обозримом будущем не стояло — все понимали, что это невозможно. Была задача выходить в ноль, причем не только операционный, связанный непосредственно с событиями, но и в ноль, связанный и с амортизацией оборудования, содержанием зала, зарплатами и так далее. Я понимаю, что для акционеров важнее все же музей, и в некотором смысле закрытие «Сцены» — это своего рода оптимизация. Насчет убыточности у меня есть свое мнение. Я считаю, что все равно было много нематериальных выгод: люди, имидж, реклама. Полагаю, какое-то количество партнеров «Эрарты» обращали внимание не только на музей, но и на концертный зал. Возможно, проблемой стало то, что мы даже слишком сильно рванули и разыгрались — слишком ярко стали о себе заявлять.
— Не перевешивала ли, в самом деле, известность «Эрарта Сцены» сам музей?
— Не знаю. Судя по отзывам — хотя это, наверное, трудно назвать статистической выборкой, — многие ходили именно на «Сцену», а не в музей. В пресс-релизе было заявлено о 14% от общего вала. Хотя это усредненные цифры — мы доходили и до 25%. Не думаю, что это явилось реальной причиной. Конфликта на уровне интересов я не чувствовал, мы скорее помогали друг другу. Были рабочие моменты, связанные с логистикой или перекрытием кафе вечером, но это чисто технические вопросы. Объективно я не думаю, что мы как-то мешали. «Сцена» была большим довеском к имиджу. Мало того, что имидж, но это и 20–30 дополнительных инфоповодов в месяц — у музея ведь выставки меняются не так часто. Это и возможность зацепить людей, чтобы они пришли еще и еще. Это и большое количество афиш по городу — у нас был свой большой рекламный бюджет, и везде был логотип «Эрарта». Это и СМИ. Более того, как я помню, какие-то федеральные ресурсы типа Colta.ru про нас писали даже чаще, чем про музей: к нему отношение московское и чуть снобское, а концерты — более свойская тема. Так что это оказался имиджевый проект с надеждами.
— Наверняка концертный зал при музее и обычный клуб будут работать по-разному…
— Возьмем любой клуб. Его прибыль состоит из доходов за билеты. Плюс бар — если он правильно организован. Нет ничего стыдного и в сдаче помещения под корпоративы, что помогает зарабатывать на каких-нибудь понедельниках. И ты можешь найти спонсора, если повезет. К сожалению, у «Эрарта Сцены» все эти направления не учитывались в балансе. Бар считал свою прибыль, корпоративами занимался свой отдел, пусть он и работал с нашим оборудованием и персоналом. Даже их оплата оказывалась очень малой долей в бюджете зала. Задачей «Сцены», по сути, было стать рентабельной самой по себе. Вот площадка на 365 дней в году, все условия — делайте так, чтобы она себя покрыла. Акционерам все равно спасибо за то, что они давали деньги на более дорогостоящие привозы — и здесь можно было заработать. Но можно было и пролететь.
Главной проблемой стало, что, хотя все это было направлениями «Эрарты» как единого проекта, мы почти не имели влияния. Например, я прихожу на площадку и понимаю, что бар организован плохо, но ты ничего не можешь поделать. В моих клубах, где бар был одним из основных источников дохода, я всегда мог уйти в минус, но заработать на баре. Здесь же у тебя мог оказаться отличный концерт и билетный вал, а бар копеечный. Мы несколько раз договаривались с акционерами об эксперименте с постановкой своих барменов, но это были разовые попытки, они ничего не дали. В итоге одна из главных составляющих этой экономики оказалась за кадром и неуправляемой. Я управлял только залом, рекламой событий, но никак не окружающей средой. Получалось, что на нашем зале висела задача окупаться только на билетах. У нас была своя касса, свой отдельный вход и своя экономика.
— Как все это отражалось на работе в целом?
— Все это привело к двум важным и сложным вещам. Во-первых, очень плотное расписание. Бухгалтерия считает каждый день, и получается, что тебе надо что-то поставить и получить хотя бы условные пять тысяч, чем не делать ничего и день будет заведомым минусом: зал не должен простаивать. Во-вторых, повышенная доля рискованных мероприятий. Можно каждый день ставить небольшого артиста Васю Пупкина, который будет надежно приносить рубль, и за месяц у тебя скопится 30 рублей. Но этого мало, и с этой суммой ты все равно будешь в минусе. Поэтому вместо Васи ты повезешь Трики — бюджет уже приличный. Если все пройдет хорошо, ты можешь и прилично заработать. Но если плохо — так же прилично влетишь. Были месяцы, когда мы умудрялись выходить в ноль. Пусть это иногда и казалось чудом.
— Но в целом было хотя бы внешнее ощущение, что «Эрарта Сцена» все сильнее раскручивалась.
— Мы понимали, что с каждым годом мы потихоньку улучшали результаты. Я надеялся, что нам хватит трех лет — обычный срок, который дают площадке, чтобы она на что-то вырулила. Еще не дошли, но делали небольшие качественные шаги. И обороты были лучше, и набрали уже почти безусловных артистов, которые гарантировали тебе прибыль и возможность постоянной работы. Повышение лояльности артистов — это очень важно. Сначала не очень хотел, потом все же сыграл, удалось, и тебе уже говорят: «А давай еще разок!» А потом оказывается, что у вас с ним налаженные и исключительные отношения. Недавно у нас, например, впервые был Виктор Шендерович. И очевидцы рассказывали, что он не верил, что оказался на сцене, где до него играл Антон Батагов, а потом Леонид Федоров и кто-то еще. «Хочу делать у вас же следующее мероприятие!» — «А мы закрываемся». — «Неважно. В другом месте, но с вашей командой! Если вы делаете такую программу, стало быть, вы все умеете». Помню, я уговаривал Петра Мамонова два или три года, он сложный артист. Наконец получилось с творческой встречей — и сразу после концерта у меня спросили: «Можно мы еще у вас выступим?» Так это и происходит.
— Зал на 800 человек удобен в петербургских условиях?
—Хитрость у «Эрарта Сцены» была в том, что здесь и 300 человек чувствовали себя комфортно — возможно, из-за конфигурации. Не было ощущения пустого клуба. Скажем так, уютно — 400, комфортно — 600, а при необходимости можно уместить и 800–1000. Почему важен зал на 400 человек — артисты, которые за рубежом или в Москве соберут 1000 человек, у нас соберут гораздо меньше. Но мы таких и брали, чтобы «отбить» их, и нам в целом требовалось как раз 300–400 зрителей. При этом, если тебе в руки плывет предложение на 1000 зрителей, его тоже можно взять. Проблема скорее будет, когда тебе перепадает Борис Гребенщиков, а клуб тесный, народ не уместить или надо «заряжать» билеты. Поэтому я считаю, что формат по вместимости был идеальный, и его еще можно было варьировать. Плюс возможность театральной рассадки. Например, мы делали спектакли театра Derevo — всего 250 мест, но аншлаговая история, которую мы делали сериями по четыре-пять спектаклей. И эта ниша была очень удобна, у нас в Петербурге действительно так и нет «середины». Если 400 человек в здоровенном А2 или «Космонавте» будут смотреться неудачей, то у нас скорее и был формат 400 человек, но с возможностью «расшириться» до 1000.
— Насколько в целом такой зал с довольно специфической программой сочетался с концепцией самой «Эрарты» и не становилось ли это проблемой?
— Если честно, концепция для меня самого долго была загадкой. В общем, мне знакомые говорили, что «Эрарта» застряла на перепутье: до московского какого-то концептуализма мы недотягиваем, но и не слишком классические. Сейчас, однако, музей обрел, как мне кажется, свое лицо. Мне даже самому стала нравиться такая провокационная в чем-то концепция, что это современный масс-маркет, чтобы музей превратился в хороший культурно-досуговый центр. Приходит семья — кто-то отправляется на попсовую выставку Дали, кто-то на Копейкина или петербургский авангард, а кто-то ко мне на концерт.
Когда я восемь лет назад пришел в «Эрарту», то как честный наемный работник спросил, что за аудитория. Естественно, я не ждал, что от меня попросят Стаса Михайлова, но пласт все равно получался широким — можно делать классику, можно авангард, можно медиаискусство. И было сказано, что это музей «для всех». Для меня это означало, что можно делать все, что можешь, и выруливать на какую-то более конкретную концепцию. И с некоторым основанием можно говорить, что «Эрарта Сцена» потом уже делалась с учетом того, что я могу. Но я все равно держал в уме то, что это музей, то есть зал имеет свою специфическую оболочку. И сами артисты тоже встраивались в эту игру. Группы придумывали программы поинтереснее, делали специальное видео. Мультиформатность здесь как раз сильно играла нам на руку.
— В рамках «Эрарты» вы были вполне свободны в организации программы зала, но, при этом все равно были привязаны к частному музею и его бюджетам…
— Скажем так, работа в частном музее имеет свои плюсы и минусы. Ты можешь делать, что хочешь, и ты независим. При всем моем сложном сейчас отношении к закрытию «Сцены» люди, тратящие деньги не на бензоколонку, а на культуру, все равно вызывают уважение. Правда! Еще один респект — то, что мне открыли сцену, я отчитывался по финансам, но никогда не спрашивал, можно ли поставить того или иного артиста. При этом еще была возможность иметь свой бюджет и приглашать кого-то поинтереснее. Это, конечно, сказка. Но любая сказка рано или поздно заканчивается. Может, не хватило чего-то мне, или так сложились обстоятельства, что финал оказался несчастливым.
Я понимаю, что такая свобода может оборачиваться и проблемой. Люди, дающие деньги, не вникают в твои процессы, им кажется, что все происходит само. Но ты торгуешься с артистом, уламываешь на более выгодные для себя условия или, наоборот, переплачиваешь, чтобы оторвать от конкурентов. И все так же стараешься беречь деньги, ищешь решения всяких историй. Я год назад привозил Red Snapper, и в посте в «Фейсбуке» решил использовать не «мы», а запанибратское «я». Это был личный пост, могло показаться, что мне просто захотелось: «О, Red Snapper! Для себя привезу!» А на самом деле мы их делали год назад, почти отбились, и им очень понравился наш зал. Что происходит дальше и как думает промоутер? В прошлый раз мы недобрали, но группа нас полюбила и хочет приехать к нам снова. Мы слегка ужимаем ее по условиям, напираем на эксклюзивный концерт, заранее готовим рекламу. Во второй раз инфоповод интереснее: 25 лет группе, стало быть, можно рассчитывать на лучшие сборы, сделать круче и заткнуть еще те прошлогодние расходы. А со стороны кажется, будто пролетел один раз — нормально, можно и еще раз пролететь. И твоя свобода действий выглядит так, будто ты просто отрываешься в свое удовольствие.
— Фестиваль «Закрытие», которым закончится эта эпоха «Эрарта Сцены», в чем-то выглядит красивой фигой в кармане…
— Не сказал бы, что это так. Во-первых, мы хотели закрыться красиво. Хотя бы чтобы самим было приятно. Кто-то шутил, что Денис Рубин стал мастером закрывания проектов. Ну, кто ничего не открывает, тот ничего и не закрывает. Но всегда все мои клубы закрывались большим концертом, где играют друзья. С самым последним большим фестивалем тоже получилось забавно. Я подумал, что мне уже лень всех звать, сколько можно уговаривать людей на авантюры, и я был готов бросить эту идею. И тут ко мне подходит группа «Полюса»: «Что, концерт заключительный будем делать?» — «А надо?» — «Так мы уже собрались». И тут же S.P.O.R.T.: «Мы тоже хотим». Понял, что надо что-то устроить, опять стал всех обзванивать, и собралась целая грядка. Женя Любич, Вася В. из «Кирпичей», Optimystica Orchestra, «Сегодня ночью», Zero People и моя маленькая победа — Алина Орлова, которую я пригласил, даже не рассчитывая на ее согласие.
— Вы, дорабатывая последний месяц в «Эрарте», организовали небольшое агентство Happy New Ears. Надежды и расчеты большие?
— Все просто. Есть некоторое количество артистов и промоутеров, перед которыми у меня есть некоторые обязательства. Планирование важных концертов или спектаклей происходит сильно заранее. Это, кстати, тоже было показателем роста «Эрарта Сцены»: если сначала все происходило за два месяца до события, то сейчас у нас уже весной расписывались ноябрь и декабрь. Закрытие зала означало, что уже были договоры, которые ложились просто на меня, — и неудобно просто извиниться и все поотменять. Накопилось некоторое количество проектов, и если бы я в них не верил, то, наверное, и в сетку «Эрарты» не ставил бы. Другое дело, что эта вера во многом касалась моей площадки, где я знал свои ресурсы, где был бюджет на авансы и рекламу. Сейчас я в них по-прежнему верю, но мне уже сложнее. Я должен выискивать средства, арендовать площадки и привлекать партнеров — а времени мало.
Сейчас будем делать Марка Ланегана. Скажем так, это мои обязательства. На момент, когда зал закрылся, несколько десятков билетов уже было продано. Будет Laibach — и здесь как раз включилась проблема с залом: они так настроились на «Сцену», что мы недели три пытались им найти что-то более или менее подходящее. А они хотели именно театральный или музейный зал с экраном, хорошим звуком и подходящей атмосферой. Остановились на клубе Opera, где сейчас стал рулить Саша Яковлев: это старый ДК на Обводном, слегка заброшенный — короче, декаданс. Привезем Coldcut, причем вдвоем с живым концертом. Точно в следующем феврале везем Dälek — помните ту грустную историю, когда в последний момент пропал промоутер и их отменили? Эта история группу настолько перепугала, что в этот раз они потребовали полный гонорар больше чем за полгода вперед, и я просто заплатил сам из своего кармана.
Как я писал в «Фейсбуке», Happy New Ears пока условное агентство. Мы не регистрировали никакого товарного знака. Я не хочу называться «Денис Рубин ТМ», к тому же там есть еще ребята, с которыми я хочу попробовать дальше поработать. Надо отдать им должное: они пока не требуют зарплат и, понимая, что все довольно тяжело, просто пытаются помогать. Еще один момент — и, может, это мальчишество — я все же хочу показать музею, что умею работать и никого не обманывал. Это артисты, в которых я уверен и которые просто хотят со мной работать.
— «Эрарта Сцена» стала уже вторым таким заходом музея...
— Скорее было развитие. С первым залом было три главных проблемы: размер, слабоватая техническая приспособленность и другая модель финансирования. С ним мы за редкими исключениями работали только на проценте от входа. Я понимал, что во многом это все равно местечковая история, хотя и плюсом «Эрарте». Спустя три года у музея появилось целое новое крыло, и когда стало понятно, что с его постройкой все складывается, у меня спросили: «Малый зал — это наш потолок?» Я объяснил, что зал не резиновый, что вместимость так себе и что модель работы с артистами тоже можно разнообразить — если работаешь от процента, то привозить кого-то поинтереснее сложнее.
«Эрарта Сцена» строилась с нуля, что очень важно. Это не было «освоением имеющегося пространства». Получилась отличная подготовленная площадка, причем от музея ее отделяла просто дверь. В силу режиссерского образования и своей работы арт-директором мне еще очень нравилось, что зал получился действительно мультиформатным — можно было проводить и концерты, и спектакли, и показы, и лекции. Честно говоря, в городе таких площадок я больше не знаю. Даже у Новой сцены Александринского театра будут свои ограничения из-за основного предназначения. И я думал, что зал в «Эрарте» действительно придаст некоторую «изюминку» музейной истории.
— Все это еще и в дальней части Васильевского острова…
— В какой-то момент я понял, что расположение «Эрарты» людей пугало все меньше. На мой взгляд, сейчас вообще происходит некоторое отползание культурных пространств от центра города. По этому поводу мы волновались, может, только в первый год, все оказалось не так сложно. Как ни парадоксально, иногда людей отпугивал сам музей: группа могла не ассоциироваться с современным искусством или музейными историями. Здесь же не будешь совсем как в клубе отрываться и бухать. Как ни смешно, мы долго думали, как донести до людей, что бар все-таки есть и можно выпить. И курилка на балконе. Это оказалось целой задачей. Кому-то было интересно — джаз в музее, что-то особенное! Кому-то, наоборот, обстановка могла казаться слишком серьезной. С другой стороны, помогало, что в музее свой поток людей — и вдруг перед ними концертная афиша, можно сходить и на музыку. На самом деле, музей как таковой и «Сцена» работали друг на друга, по возможности.