В прошедшем месяце состоялась беатификация (причисление папой римским к лику блаженных) Фридриха Йозефа Гааза. Об истории доктора Гааза, написанной Людмилой Улицкой и поставленной на сцене "Геликон-оперы", размышляет известная немецкая журналистка Керстин Хольм.
Фото: Frank Roth
Фото: Emile Alain Ducke/dpa/ТАСС
Фото: Anton Dubrovsky
"Святой доктор"-немец, память о котором в Москве по сей день жива, у себя на родине известен только узким кругам. Врач Фридрих Йозеф Гааз (1780-1853) — один из многих европейских специалистов, участвовавших в модернизации России в XIX веке. Важнее другое: он был истинным образцом гуманизма и христианской самоотверженности. Об этом напоминает, в частности, музыкальная драма "Доктор Гааз", прочно вошедшая в репертуар московской "Геликон-оперы".
Идея создать сценическое "житие" Гааза пришла писательнице Людмиле Улицкой. Улицкая написала либретто о католике Гаазе, которого при Николае I православные сановники ругали за стремление лечить заключенных и улучшать условия их содержания. А молодому композитору Алексею Сергунину принадлежит эмоциональная, ритмичная музыка с обилием ударных, хоровой декламацией и яркими медными духовыми. Фигурой доктора Федора Петровича Гааза, как его называли в России, она заинтересовалась еще ребенком, рассказывает Людмила Улицкая. В советские годы христианские благотворители были не в почете у властей, но на могиле Гааза на Введенском кладбище в Москве, где среди множества знаменитых иностранцев похоронены предки Улицкой, всегда лежали свежие цветы, вспоминает она. А когда в "Геликон-опере" дают "Доктора Гааза", среди публики много молодых лиц.
Католическая церковь дала ход процедуре беатификации только в начале нынешнего тысячелетия. Епархиальная стадия завершилась не далее как 6 мая торжественной церемонией в московском соборе Непорочного Зачатия.
Фридрих Йозеф Гааз появился на свет в Мюнстерайфеле в многодетной семье аптекаря. Он изучал медицину и философию в Кельне, Йене и Вене. Там молодой врач лечил тяжелый глазной недуг российского посла князя Репина, чьи родственники затем уговорили его уехать вместе с ними в Россию. Так в 26 лет Гааз оказался в Москве, где вскоре у него появилась процветающая врачебная практика. Трудолюбие, любознательность, заботливость принесли ему доверие пациентов — многие ехали к нему издалека. В городских больницах он поднял стандарты ухода за больными до уровня своего времени. А когда началась эпидемия холеры, он объяснял медикам, как не заразиться.
Немец изучал целебное действие минеральных источников Кисловодска, Железноводска и Ессентуков, написал глубокие научные статьи о синдроме крупа у детей, а после нападения Наполеона служил в российской армии военным врачом и хирургом. Сделавшись главным врачом Москвы, Гааз настаивал на создании системы неотложной медицинской помощи, койко-мест в больницах для неимущих крепостных и проведении своевременной вакцинации от зверствовавшей оспы. Российским коллегам все это казалось попытками чужака-иностранца "посеять смуту". Гааз не выдержал враждебности собственных подчиненных и четырьмя годами позднее подал в отставку.
В кругах высшего общества лечиться у Гааза было модно. Он обзавелся каменным особняком в самом центре Москвы, у Чугунного моста, купил село, устроил там ткацкую фабрику, освободил своих крепостных от барщины и ездил в повозке, запряженной четверкой орловских рысаков. Но, очевидно, свое предназначение он нашел в 1828 году, став членом учрежденного генерал-губернатором Голицыным и московским митрополитом Филаретом Тюремного комитета.
В то время в камерах Бутырской тюрьмы в Москве царила грязь, не было ни окон, ни нар, ни возможности хотя бы умыться. Гааз превратил Бутырку в образцово-показательное пенитенциарное учреждение со светлыми, чистыми камерами, умывальниками и мастерскими для заключенных. Для этого он залезал в собственные средства и брал в долг, когда их не хватало. Поэтому чиновники, отвечавшие за тюремный надзор, считали его экстравагантным филантропом, готовым баловать роскошью всякий сброд.
Заключенных Гааз не боялся, должно быть, потому, что сквозь внешнюю грубость он всегда видел человеческие судьбы. Больше всего его угнетала мысль о тяжелых железных цепях, которыми сковывали ссыльных, пешком отправлявшихся в Сибирь — дорога занимала месяцы. Приговоренных даже за легкие преступления — беглых рекрутов, крепостных, нарушивших паспортный режим, среди которых было много женщин и детей,— вшестером приковывали к металлической штанге, чтобы исключить побеги. Им приходилось не только идти в такой связке, но и спать, и справлять нужду. Трупы умиравших в пути волокли до очередного этапа. Гааз добился упразднения штанги. Кроме того, ему удалось заменить тяжелые кандалы, истиравшие ноги преступников до костей, более легкими — из полированной стали, которые сам разработал и испытал на себе же. Сегодня "кандалы Гааза" украшают его кладбищенскую ограду.
В либретто Улицкой хоры заключенных формируют своего рода рефрен, и мужские голоса явно преобладают. Желая обогатить спектр красок и выразительных средств, старшую сестру доктора Вильгельмину, которая навещала его в Москве и несколько лет вела его холостяцкое хозяйство, писательница "превращает" в младшую сестру Гретхен, якобы с самого начала сопровождавшую Гааза и славшую оставшемуся в Германии жениху пронзительные письма.
В историческом маленьком зале публика может прочувствовать все происходящее на сцене. Оркестр словно обрамлен помостом, по которому режиссер спектакля Денис Азаров вновь и вновь "проводит" хор горемычных русских людей — то солдат, то инвалидов, то узников ГУЛАГа, "вспоминающих" Сталина и гремящих своими мисками. На тесной авансцене наматывает круги Гааз, испытывающий свои железные кандалы — что в глазах губернатора делает его сумасшедшим.
Уже тогда при рассмотрении уголовных дел суровость приговоров часто подменяла тщательную проверку доказательств. Знаменитый спор между доктором и митрополитом Филаретом, порицавшим его сочувствие участи несправедливо осужденных, воспроизводится в форме речитатива звучным басом Александра Киселева и баритоном Михаила Давыдова в роли старого Гааза. "Невинно осужденных не бывает",— отрезает Киселев. "Вы забыли Христа",— парирует Давыдов, громогласно пристыжая служителя церкви.
В сюжете присутствует и дошедший до нас рассказ о грабителях, которые в ледяную стужу отбирают у доктора его старую волчью шубу. Когда зловещий квартет разбойников под гулкие удары в барабан нападает на Гааза, Давыдов сокрушается, что его дожидается пациент. В этот момент один из преступников узнает благодетеля отверженных. Врачу мигом возвращают шубу, и грабители эскортируют его к дому больного.
Другие биографические эпизоды не нашли отражения в одноактном произведении. Так, Гааз не раз убеждал критиковавших его чиновников, что, заботясь о заключенных, он вместе с тем заботится и об их благе. Ведь на небе, внушал набожный доктор, ведется тщательный учет несправедливости, творящейся на Земле. В возрасте он не раз опускался перед государственными функционерами на колени и со слезами вымаливал у них пощаду для заключенных, которых так опекал. Наконец, он называл свое общество "скучным" для здоровых, счастливых людей и в то же время утверждал, что самому ему не до скуки, когда вокруг он столько страданий, нужды и болезней.
Личность Фридриха Йозефа Гааза, шедшего по жизни с девизом "Спешите творить добро!", по всей видимости, еще ждет достойной художественной обработки. За упорство и моральную твердость современники даже сравнивали его с Мартином Лютером. Впрочем, в отличие от последнего, Гааз "инвестировал" свои солидные знания и силы в заблудших членов инертного, косного общества. У него практически не было подражателей, в глазах современников он был эдаким дурачком. Федор Петрович помогал везде, где только мог, позволял себя обкрадывать и закончил свои дни без средств к существованию. Но когда доктора — за казенный счет — хоронили, в последний путь его провожали 2 тыс. человек.
Память о московском докторе, наконец дождавшемся беатификации в его собственной церкви, хранит Общество имени Фридриха Йозефа Гааза в Бад-Мюнстерайфеле. В России в честь Гааза названа тюремная больница, также его имя носит Московская немецкая школа, а Германо-Российский форум присуждает премию Фридриха Йозефа Гааза за особые заслуги в области германо-российского взаимопонимания. Кроме того, с 2005 года российское государство награждает отличившихся работников в области тюремной медицины ведомственной медалью Федора Гааза. Правда, словно в насмешку над жизненным трудом исторического доктора Гааза, ее получил и тот врач, с горечью пишет Людмила Улицкая, который в 2009 году не оказал медицинскую помощь находившемуся в следственном изоляторе Бутырки юристу Сергею Магницкому и на котором лежит часть вины за последовавшую мучительную смерть арестанта.