В преддверии открытия Петербургского Международного Экономического Форума было объявлено об открытии «Национальной инжиниринговой корпорации» (НИК), инженерные и технологические активы которой концентрируются в Санкт-Петербурге, руководство стратегической и финансовой деятельностью должно проводиться московским головным офисом. Учредителем компании стал известный российский предприниматель Игорь Чайка, генеральным директором — Алексей Трошин, основатель и до последнего момента бессменный руководитель компании «Элтех СПб», работающей в сегменте промышленного инжиниринга в высокотехнологичных секторах промышленности. НИК уже объявила о своих планах работать в направлении цифровизации и внедрения идеологии Индустрии 4.0 на отечественном промышленном рынке. Редакция ИД «Коммерсант» обсудила с генеральным директором НИК Алексеем Трошиным перспективы новой промышленной революции, возможности Индустрии 4.0 и тот массив цифровых решений, с которым компании предстоит работать.
— Сначала расскажите о вашем новом проекте — «Национальная инжиниринговая корпорация» (НИК): чем он будет отличаться от «Элтех СПб», с чего собираетесь начинать, какие стратегические задачи будете решать?
— Сравнение с «Элтехом», вполне понятно, напрашивается, но, во-первых, сравнивать корректно с «Элтехом» образца 2013 года, когда компания была на пике своей активности, концентрировалась на решении технологических задач, искала актуальные для наукоемких отраслей модели технологического развития и решения сложных инжиниринговых задач, взаимодействовала с десятками инжиниринговых и технических центров компетенций не только в России, но и во всем мире. Уже в 2014 году начался постепенный отказ от этих практик, компания сконцентрировалась на решении тактических задач, зачастую за счет стратегии. Сначала это казалось временной приостановкой, но в конечном счете компания стала трансформироваться в обычного проектно-строительного подрядчика. Поэтому НИК фактически подхватывает те доминанты, который «Элтех» по ряду причин не реализовал. Понадобился более гибкий инструмент, более адаптированный к вызовам внешней среды. С этим связана и вторая причина создания «Национальной инжиниринговой корпорации»: мировая технологическая среда претерпела крайне значимые изменения. Даже в 2013 году цифровая трансформация промышленности, индустриальный интернет вещей, четвертая промышленная революция казались чем-то далеким и фактически нереализуемым с коммерческой точки зрения. Сегодня же, наряду с возрождением работ по трансферу технологий, это направление становится приоритетным для «Национальной инжиниринговой корпорации».
— То есть сфера деятельности «Национальной инжиниринговой корпорации» охватывает технологическое и цифровое развитие наукоемкой промышленности?
— «Национальная инжиниринговая корпорация» — это эволюционировавший проект масштабной мультиотраслевой модернизации промышленности. Технологическая, цифровая и инжиниринговая деятельность здесь сконцентрированы в одной бизнес-структуре. Соответственно, реализуемые через нас проекты будут универсальны с точки зрения актуальных требований промышленности. Нужно даже уточнить — требований глобальной промышленности. Наша сверхзадача (если хотите, миссия) — включить нашу страну в общемировой тренд Индустрии 4.0, и команда, которая сегодня формируется, нацелена на реализацию именно этой задачи, а не отдельных компонентов проектных или строительных работ. Мы начинаем свою деятельность с создания мощнейших цифровых инструментов, которые собираемся отработать внутри собственной организации и в дальнейшем масштабировать для решения вполне прикладных производственных задач.
Направленность на высокотехнологичные отрасли в нашем случае не совсем корректна, так как вся новая цифровая промышленность сложна если не с технологической, то с организационной точки зрения. Деление продукции на «сложную» или «простую» в зависимости от объема используемых технологий в условиях саморегулируемого производства 4.0 в перспективе тоже уйдет в прошлое. Значение будет иметь только информация, эффективность методов ее сбора и анализа, а это сенсорные системы и интернет вещей, искусственный интеллект и большие данные, предикативная аналитика и масса других средств промышленной цифровизации. В инструментальном плане первостепенное значение приобретает скорость внедрения решений, а это, конечно, цифровой инжиниринг, на современном этапе — BIM-системы.
— Конкуренция в вашем секторе большая?
— Индустрия 4.0 сегодня — это фактически «голубой океан», новый рынок, где конкуренция существует в зачаточном состоянии, где определяющее значение имеют новые бизнес-идеи и модели, а не борьба по заданным параметрам конкурентной игры. Здесь еще сложно оперировать понятиями спроса и предложения, поскольку спрос формируют компании-первопроходцы, а предлагаемые продукты и услуги по определению не могут быть типовыми и носят эксклюзивный характер. Пакет этих услуг в компании уже определен, но технические средства пока в стадии отбора лучших продуктовых компонентов и практик.
Можно, конечно, говорить о глобальной конкуренции, но на сегодняшний день Индустрия 4.0 — это на 100% проект, ограниченный либо национальными границами, либо интересами крупных транснациональных корпораций. Купить в будущем некий эфемерный комплект продуктов и услуг, превращающий любой завод в предприятие 4.0, не получится даже по прошествии десяти лет после его появления. Это бизнес: вложенные в НИОКР средства должны окупиться и принести доход, только после этого они будут масштабироваться в качестве доступных рынку решений. А в случае новой промышленной революции мы получим не просто отдельное предприятие, действующее на новых принципах, — мы получим принципиально иное построение всех экономических и производственных отношений. Здесь дело даже не в сверхмаржинальности, а в глобальном технологическом лидерстве, которое с появлением таких предприятий может перевернуться с ног на голову.
Поэтому конкурентная среда в нашем случае ограничена не только отсутствием готовых решений и принятых стандартов и моделей, но и самим характером глобальной конкурентной борьбы в этом направлении. Отечественных компаний, готовых работать в такой среде, я не знаю, хотя есть вполне сильные игроки, которые потенциально способны выйти на этот рынок. Надеюсь, появление «Национальной инжиниринговой корпорации» подстегнет российский рынок к некоторой эволюции в данном направлении. Наш предыдущий опыт, по крайней мере, такой прецедент имел: трансфер технологий, промышленный инжиниринг, инженерное оснащение предприятий электроники — все это те направления, в которых когда-то мы были пионерами.
— Вы говорите об очень сложных вопросах, понятных экспертному сообществу, но слабо доступных большинству читателей, поэтому попрошу сначала объяснить азы современного инжиниринга.
— Понятие инжиниринга вошло в профессиональный обиход совсем недавно, и связано это с усложнением технологичности продуктов и систем. В общих чертах — это деятельность по созданию нового коммерчески успешного продукта. Далее идут уровни: технологический инжиниринг должен определять параметры техпроцессов изготовления нового продукта, с ним тесно переплетен продуктовый инжиниринг, который дополняет технологию вопросами дизайна и маркетинга, то есть, по сути, отвечает на вопрос, как сделать продукт наиболее привлекательным для потребителя: от его внешнего вида до функциональных возможностей. Следующий уровень — это промышленный инжиниринг, он связан уже не столько с продуктом, сколько с созданием производственной базы для его выпуска, хотя первые два этапа, естественно, становятся важнейшими составными для определения параметров будущего производства. Наша ключевая задача — объединить весь кластер инженерных работ, ориентируясь на выпуск нового продукта, а не на реализацию отдельных работ. Принцип подрядной организации: сдал свой кусок работы, а дальше хоть трава не расти — это, конечно, прошлый век. Инженер должен быть ответственен за продукт, а не только свою работу.
— Почему речь вообще идет об инжиниринге, ведь все процессы, которые вы описали, типичны для любого производства?
— Инжиниринг подчеркивает междисциплинарный и именно нетиповой характер деятельности. Если, например, вы разработали том проектной документации, то вы занимаетесь проектной деятельностью. Но если вы дополняете проектный аспект работы, например, проработкой технологических вопросов либо объединяете какие-то другие виды деятельности, где задачи не ограничиваются реализацией стандартных работ или схемой «купил — продал», если ваша деятельность направлена на создание востребованного продукта или промышленного объекта, способного выпустить целую группу таких продуктов, то это уже инжиниринг.
— В вашем случае речь, насколько я понимаю, идет о комплексном инжиниринге?
— Да, суть нашей деятельности — в объединении не двух или трех видов работ: мы закрываем весь комплекс проблем, связанных с созданием производственных мощностей для выпуска новой продукции. При максимальном охвате услуг схематично это выглядит так. Вы приходите к нам с идеей выпустить условный продукт А. Вы провели некий мониторинг рынка и знаете, что продукт востребован и инвестиции на производство потребуются в пределах 1–2 млн условных дензнаков. Это этап инвестиционного замысла, и наша задача — перевести его в практическое русло, то есть провести технологический аудит: проверить, насколько ваше представление о технологии изготовления продукта соответствует его современному состоянию в России и в мире. Замечу, что в реальности почти в 70% случаев не соответствует совершенно, примерно в 20% может быть взято за основу, но требует значительной корректировки, и есть только небольшая доля проектов (как правило, технологически довольно простых), которые на этапе аудита претерпевают изменения только в компоновке отдельных установок в составе производственной линии. Далее следует выяснить, какие производственные цепочки должны быть задействованы: от поставок сырья и комплектующих до срока изготовления партии продукта и логистики его реализации. В результате становится ясна себестоимость товара.
— Это только первый этап проекта? Но ведь это скорее задача маркетологов того самого инвестора?
— Это еще даже не проект — это предпроектная проработка. Вся сложность — в технологической составляющей, в которой авторитетных специалистов крайне мало. И их нужно еще найти и мотивировать на работу, когда сам проект еще не запущен. А маркетинг на данном этапе и в отсутствие технологических компетенций имеет очень ограниченные возможности, из-за чего многие проекты и оказались провальными. Маркетинг определяет текущее положение рынка и спрос, конкуренцию (как правило, ограничиваясь отечественным рынком) и характеристики конкурентной продукции — все это некое статус-кво на момент исследования. Этого мало, необходимо понимание перспективы технологического развития как минимум на ближайшие три года. В современном мире технологические изменения слишком стремительны: вы начинаете строить завод, основанный на самых передовых технологических решениях, а к моменту первого выпуска продукции эти технологии уже устарели. Без технологической оценки при таком положении риски слишком велики. Следует и учитывать международную конкуренцию, и трезво оценивать сроки строительно-монтажных работ, состояние отечественного проминжиниринга, которое у нас далеко не впереди планеты всей, так как зиждется на давно устаревших принципах и моделях.
В реальности же весь анализ зачастую ограничивается описанием ярких перспектив будущего производства, скопированными из интернета результатами исследований, которые чаще всего никогда и не проводились, а за идеал принимается уже существующий производственный аналог в России, а он, как правило, устарел лет на десять, — но ведь никто об этом не станет говорить. В результате завод запустили, причем не за два года, как рассчитывали, а за четыре. В Китае за это время открылось пять более современных предприятий аналогичной продукции. Ну и после торжественного открытия садимся и думаем, что же с нашим новым заводом теперь делать.
— Как этого можно избежать?
— Избежать, к сожалению, невозможно: высокотехнологичный бизнес — самый рискованный, самый сложный, но при этом и самый прибыльный. Можно минимизировать — требованиями более детальной проработки на предпроектном этапе, обязательным технологическим аудитом. Собственно, это дело инвестора, проблема в том, что у нас основной инвестор — государство, что само по себе вроде бы и не плохо, но чаще всего оно же и единственный инвестор. Соответственно, принятие решений мотивировано политически, а не экономически. Соответственно, направление инвестиций зависит от общего курса, а он только за последние десять лет менялся трижды: от нанотехнологий и инновационной экономики, через странноватое импортозамещение, во многом перечеркивающее завоевания предыдущего периода, к нынешней цифровой экономике. Госуправление экономикой не такое гибкое, как частный бизнес: не успели разобраться, получить нужный опыт, набить шишек в одном — на пороге уже следующий курс. Опять же скорость принятия решений: в частном бизнесе видишь проблему, находишь специалиста, платишь, он проблему решает; в госуправлении, если проблема возникает в ходе работ или просто не учтена на прединвестиционном этапе, то принимающий решение должен ее согласовать с десятком инстанций или рисковать попасть под нецелевое расходование средств, и только после — поиск специалиста и так далее.
— Вы считаете импортозамещение ошибкой? Почему?
— Нет, cам по себе курс при сложившихся политических обстоятельствах разумен. Импортозамещение стало таким своеобразным консенсусом, когда стало понятно, что инновационная экономика быстрых результатов не даст, инвестиции в наукоемкие сектора со стороны иностранных инвесторов ограничатся, а надежды на технологический рост стали больше связываться с госсектором. Да и в целом протекционистская политика дает хороший шанс для подъема национальной промышленности, единственный ее недостаток — ориентация на внутренний рынок за счет мирового. У импортозамещения должны были быть два равнозначных приоритета: создание производств, которых до сего момента не было в стране, и конкурентоспособность продукции на мировом рынке. Второй компонент в реальности довольно редко учитывался. К тому же дьявол в деталях: что хорошо для агропрома, не всегда хорошо для высокотехнологичного сектора, который должен дышать одним воздухом с остальным миром, поэтому дело не в курсе как таковом, а в смещении акцентов.
— Хорошо, но мы несколько ушли от первоначальной темы. Кажется, остановились на предпроектной проработке и определении себестоимости продукта?
— Да, соответственно, затем в дело вступает уже маркетинг, иногда одновременно инжиниринг продукта. Если это происходит на предпроектной стадии, то и параметры проекта более прозрачны. Для нас же наступает время формирования техзадания на проектирование, включаемся в процессы составления бизнес-плана, иногда при недостаточном финансировании мы же занимаемся и поиском дополнительных инвестиций. Особенно это характерно для проектов, инициированных на уровне регионов или для отдельных предприятий, научных центров.
— Получается, вы сами для себя готовите техзадание?
— Не полностью, конечно, но если мы заинтересованы в проекте, то делаем все необходимое, чтобы он «пошел». Техзадание — наш прямой интерес, если не помогать в его составлении, то не будет учтено множество факторов, о которых заказчик даже не подозревал. В результате на этапе реализации появляются неучтенные направления работ, что иногда вообще останавливает весь проект и, конечно, увеличивает сроки согласований и риски простоев. По сути, ТЗ — это результат предпроектной работы, определяющее основные параметры будущего производства.
Что касается финансового вопроса, со всеми основными отечественными инвесторами мы когда-то работали по другим проектам, наша деятельность постоянно пересекается, поэтому мы знаем, как «упаковать» проект, каким аспектам придают первоочередное значение те или иные институты развития, инвесторы. Ведь не секрет, что многие проекты не получают финансирования далеко не по причине своей несостоятельности: зачастую просто некорректно оформлена заявка, не в тот институт обратились, поскольку у инвесторов свои приоритеты, и они тоже меняются.
— Мы достаточно подробно остановились на предпроектном этапе — давайте все-таки двинемся в сторону вашей профильной работы.
— После согласования техзадания начинается этап проектирования. Это составление нескольких томов проектной документации и смет, затем согласование в госэкспертизе, затем детализация для строителей в рабочей документации. Это общий алгоритм, но всегда существуют нюансы: часто требуется эскизный проект, некоторые проекты требуют детальной сметы, в простых проектах стадия П и вовсе пропускается — сразу делается рабочая документация. Все зависит от требований заказчика и инвестора и от характера самого контракта.
— А какими бывают контракты?
— Да, это важный момент. Естественно, перед фактическими работами заключается контракт. По сути, отечественная юридическая практика для инжиниринговой деятельности абсолютно не приспособлена: есть только договор подряда и договор генподряда. Вот и вклинивайте в них всю инженерную, строительную, проектную практику, и если эта практика чуть отличается от элементарной деятельности, то инструментарий придумывайте сами и будьте готовы к десятку проверок самыми разными инстанциями. При этом сами игроки рынка привыкли к существующим уже 50–60 лет моделям, и пусть они неэффективны, но зато понятны, поскольку о других моделях представление крайне смутное, их в вузах не преподают. Да и доля технологически сложных проектов не так уж и велика. Доля сложных инфраструктурных проектов сокращается уже три года, в 2017 году госинвестиции в инфраструктурные проекты почти на четверть упали по сравнению с 2014 годом, о частных и говорить нечего. Рынок при сложившейся конъюнктуре не заинтересован в изменениях: мы научились торговать, и именно поставщики компонентов и оборудования во многом определяли технологический рынок на предыдущем этапе, отраслевые проектные институты в этот же период постепенно деградировали в гражданский сектор и просто растеряли компетенции. Короткий промежуток примерно 2010–2013 годов, когда в стране действительно началась эволюция промышленного строительства, быстро затих, и большинство инжиниринговых компаний сегодня к предметной деятельности относятся только модным понятием «инжиниринг».
Между тем весь мир работает по EPC / EPCM моделям. Хотя это самые распространенные формы договорных отношений, всего их насчитывается более тридцати под различные обстоятельства. EPC / EPCM — это как раз та форма контрактинга, которая специально разработана для реализации сложных инжиниринговых проектов, сложных технологически или конструкционно. Для нас она наиболее приемлема, поскольку как раз охватывает практику комплексного инжиниринга. EPC позволяет в объединить работы по проектированию, строительству, поставке и пуско-наладке оборудования, EPCM фактически делает то же, но с упором на управление полным циклом работ по проекту.
— Что мешает вам их использовать?
— Ну прежде всего — тот факт, что юридическую силу они иметь не будут. Фактически можно под EPC-формат приспособить сложный договор подряда, такие прецеденты были, но это все-таки своеобразный эксперимент, требующий огромной работы юристов, экономистов, бухгалтеров.
Сегодняшние наукоемкие проекты фактически на 100% идут с госучастием, а с государством работать сложно: корректировки первоначальных планов и графиков, проверки, где каждой ревизирующей инстанции нужно подтвердить, что их работа была эффективной, непропорциональное финансирование, зарегулированность сектора, антимонопольное законодательство, неприспособленное к реализации высокотехнологичных проектов.
Как-то нет у нас «золотой середины». С коррупцией бороться необходимо, но у нас получается, что мы с ней боремся за счет собственного будущего, реализации сложных высокотехнологичных проектов. Итог ведь уже виден: вроде бы технологические проекты идут, заводы строятся, да вот только доля конкурентной в мировом масштабе продукции только снижается. Почему? Да просто потому, что бизнес не в состоянии справиться с двойным ударом: с высокими технологическими и рыночными рисками по выпуску действительно конкурентной продукции и с рисками, связанными с зарегулированностью экономики. Поэтому легче отказаться от первого компонента и запустить «условно технологичное» производство, а потом выпросить у государства преференции на госзакупки. Все довольны: предприятие работает в русле импортозамещения, 223-й и 44-й законы соблюдены, отчеты написаны правильные, регламент выдержан, продукция внутри страны продается… Только вот с точки зрения технологического роста и развития конкурентоспособности российской продукции на мировом рынке весь проект совершенно бессмысленный.
— Насколько знаю, сейчас разрабатывается закон об инженерной деятельности.
— Он, если не ошибаюсь, с 2014 года разрабатывается, и основной его смысл — признать профессиональных инженеров и установить некую профессиональную инстанцию для контроля их деятельности. С практической точки зрения закон ничего не меняет, кроме создания очередной бюрократической структуры, да еще и с регионально-федеральной вертикалью. Проблемы отрасли в подобной трактовке закон не решает.
— В каком тогда виде закон может повлиять на ситуацию в отрасли?
— По сути, проблемные зоны российского инжиниринга мы уже определили — соответственно, на решении этих вопросов и нужно остановиться. Да, рынок крайне инертен, поэтому и выдает довольно странные законопроекты, но ничто не мешает законодательно разграничить вопросы промышленного инжиниринга и гражданского строительства. Ясно ведь, что если сегодня кардинально изменить правила игры, то вся отрасль просто обрушится, но и еще пятьдесят лет работать по этим же моделям означает фактически отказаться от сложных проектов в наукоемких отраслях. Соответственно, необходимо внедрять мировые практики: это комплексные модели EPC / EPCM, возможно, какие-то другие форматы, тот же энергосервисный контракт фактически легализован в прошедшем году. Офсетные контракты в широкой трактовке — достаточно перспективный формат. Опять же цифровизация, BIM-проектирование как обязательный элемент инженерных решений. BIM — это специализированная платформа инженерного моделирования. Она дает возможность разрабатывать 3D-модель объекта, где изменение одного из компонентов автоматически меняет все связанные с ним параметры: чертежи, спецификации, календарный график, бюджет.
В ближайшие годы начнется эра индустрии 4.0, это неизбежно, фактически все компоненты уже разработаны. В нашей стране курс на цифровизацию объявлен. Для нас, инжиниринговой компании, это что значит? Еще большее усложнение инженерных систем, систем автоматизации, роботизации, их подключение к промышленному интернету вещей, сбор, анализ и выдача интерпретируемых человеком данных и пр. То есть на первый план выходит запрос на интеграцию оборудования, инженерной инфраструктуры и цифровых систем. Вот если все это будет несколько компаний делать, без единого центра координации, который как раз предусмотрен EPCM-моделью, то результат будет на уровне 2.0 с расходами 5.0.
— Довольно грустная картина, но рынок ведь как-то работает?
— Ну вот в том-то и дело, что «как-то»: чуть не каждый проект как новый бой без правил. К тому же хотелось бы все-таки выходить на внешние рынки, а с существующей системой это фактически невозможно.
С другой стороны, каждое изменение — это прекрасный шанс для бизнеса. Индустрия 4.0 — еще не принятая гибкая концепция. Уже сегодня можно разработать ту же BIM-платформу, нацеленную на задачи реализации объектов 4.0, включить в нее стандарты EPC / EPCM, энергосервис, «умные» контракты. Это как наноиндустрия — возможность войти в мировой технологический мейнстрим, минуя провал в отечественной микроэлектронике, который мы уже никогда не преодолеем. По крайней мере в сегменте крупносерийного производства. Вот потенциально востребованный продукт, который можно предложить мировому рынку. Выведите такую платформу, условно назовем BIM 4.0, в Азию, которая определяет весь рост промышленного строительства в мире, сделайте дистрибутив бесплатным с коммерциализацией за счет поддержки технологической информации, — и наши инжиниринговые компании получат огромный рынок. Еще и инструмент для продвижения своих технологий на внешние рынки, которого у нас фактически нет.
— Почти готовая стратегия. Не совсем понял ваше отношение к курсу на цифровизацию, сначала показалось, что вы его критикуете?
— Нет, ни в коем случае. Направление совершенно верное. Возможности цифровых решений для промышленности грандиозны: от контроля производственных систем до прямой связи покупателя с производителем — соответственно, изготовление продукции по индивидуальному заказу. Конечно, вся эта цепочка будет развиваться не сразу, но нужно отдавать себе отчет, что с появлением полнофункциональных предприятий 4.0 вся современная промышленность с ее долго и сложно настраиваемыми производственными процессами станет неконкурентоспособной. Серийное производство останется, пожалуй, в производстве каких-то ключевых компонентов, хотя развитие аддитивных технологий и это ставит под вопрос. 4.0 обеспечит автоматическую настройку систем на их оптимальное использование, но это только первый этап: в развитом состоянии продукция сама станет собирать данные о предпочтениях своего пользовать и настраивать производство на желаемые для потребителя свойства. Изменится вся структура промышленности, приоритеты потребления, в конечном счете поменяется и вся иерархия социально-экономических отношений. Не обращать сегодня на это внимание просто невозможно.
— Насколько готова промышленность к Индустрии 4.0?
— Я уже говорил, что все базовые компоненты фактически работают. Что нужно для индустрии 4.0? Быстрый интернет, а это сети 5G, которые уже внедряются, единые стандарты и протоколы взаимодействия между машинами и системами разного уровня. И хотя общий стандарт 5G еще не утвержден, нет и согласованных архитектур взаимодействия между разными системами IOT, но уже идет тестирование и применение стандартов, используемых для интернета вещей, в том числе промышленного, LoRaWAN и NB IoT, например. То есть уже сегодня сервисы IIOT можно внедрять в промышленность. Технические ограничения распространяются на взаимодействие между различными системами и в реализации массового взаимодействия с потребителем, но в действительности, я считаю, эта задача будет реализована далеко не на первом этапе. Сначала наступит период исключительно межмашинного взаимодействия, не предполагающего какого-то значительного участия людей. 5G должна стать привычной для потребителей, укрепиться в сознании, обрасти удобными приложениями, и вот когда 5G-сервисы станут обыденностью, тогда можно постепенно внедрять их и в новую промышленную идеологию. Сегодня для 5G утверждаются спектры частот передачи данных, и здесь вполне могут быть территориальные расхождения. Если помните, на старте LTE у нас не все телефоны поддерживали работу в наших сетях.
Следующий компонент — сенсорика. Все современные станки оборудованы достаточным количеством датчиков, обеспечивающих мониторинг, самодиагностику и связь. До недавнего времени я считал, что должна появиться некая сенсорная надсистема, позволяющая доработать любую производственную установку или целую линию до достаточного для взаимодействия машина-машина и машина-человек уровня. Буквально на днях поступило сообщение, что на нашем рынке появилось отечественное решение. Конечно, нужно еще проверить, но создание такого продукта логично.
Далее Big Data. Понятно, что количество данных от устройств IOT и тем более IIOT далеко превзойдет способности человека их интерпретировать. Соответственно, нужны алгоритмы, классифицирующие массив данных по фиксированным признакам и либо предлагающие уже интерпретируемую информацию человеку, либо — в развитом варианте — отсылающие команду напрямую другой машине или системе. Грубо говоря, это некий этап расширения уже достаточно давно существующих автоматизированных систем управления (АСУ) для технологических процессов — АСУ ТП. Это как раз некое связующее звено с третей промышленной революцией, начавшейся в свою очередь параллельно с полупроводниковой революцией, в свою очередь повлекшей развитие числового программного управления ЧПУ. При этом межмашинное взаимодействие М2М в целом устраняет необходимость вмешательства человека в процесс создания и отладки новых техпроцессов.
Аппаратные решения для обработки Big Data уже несколько лет работают, но пока на старых принципах, то есть увеличение вычислительных узлов, ядер процессоров, памяти и прочего. По сути, это мощные компьютеры, поэтому здесь наиболее перспективными направлениями являются методы машинного обучения, искусственные нейронные сети, глубинный анализ данных Data Mining, с которым тесно переплетена и предикативная (то есть предсказательная) аналитика. Это тоже компонент индустрии 4.0, позволяющий прогнозировать, например, уровень потребления того или иного продукта в следующем месяце или квартале и, соответственно, заранее обеспечить производство всеми комплектующими и ограничить уровень перепроизводства. Только Data Mining часто путают с простой аналитикой, но здесь все несколько сложнее: любая аналитика — это все-таки определенный математический алгоритм, здесь же вся хитрость в том, чтобы машина сама нашла в существующем огромном массиве данных новую или ценную с практической точки зрения информацию. Такое своеобразное пересечение методов матстатистики и искусственного интеллекта. Пожалуй, об остальных элементах уже достаточно сказано, чтобы останавливаться на них: облачное хранение, искусственный интеллект, роботизированные производственные комплексы доступны уже сегодня.
Сегодня происходит своеобразная сборка всех перечисленных компонентов в единый рабочий концепт. Вызов современности — это стандартизация и взаимодействие всех элементов, вопросы безопасности тоже несколько замедлят процесс, поскольку политические процессы идут в направлении дезинтеграции мировых систем, что предполагает разработку если не национальных, то региональных систем безопасности промышленного интернета. Ну а дальше только реализация на практике. Причем на мировом рынке, при достаточно низкой информационной прозрачности процессов развития, я думаю, год-другой — и мы встретим старт первых проектов Промышленности 4.0.
— Я так понимаю, стартует Индустрии 4.0 не в нашей стране?
— Отдельные компоненты внедряются и у нас, что вполне соотносится и с курсом на цифровизацию, но как целостная система, объединяющая все перечисленные технические решения, — вряд ли. По крайней мере, наши разработки только начинаются, и зачастую даже понимания, что есть четвертая промышленная революция, нет. Не встречали еще заявлений наподобие «мы уже внедрили на наш завод 4.0»? Ну вот, могу вас удивить, они уже существуют, хотя, конечно, речь идет всего лишь о каких-то элементах. В мире же разработки начались еще пять-шесть лет назад, а само понятие в современной его интерпретации появилось в Германии еще в 2011 году. Однако, опять же повторюсь, вызов рынка — это не повод в очередной раз поплакаться о нашем технологическом отставании, а причина попытаться его преодолеть уже на новых принципах. Правда, масштаб задач огромен и потребует привлечения профессионалов из самых разных областей: инженеры, технологи, программисты, системные интеграторы, ученые по широкому спектру направлений: от кибернетики до робототехники, специалисты по кибербезопасности.
— Кажется, вы 3D-принтеры не назвали в качестве компонента Индустрии 4.0?
— Сегодня существует огромное количество новых технологических инструментов, которые либо разрабатываются, либо уже внедряются на рынке. Аддитивные технологии, то есть 3D-печать, в том числе. Я бы их вообще отнес к сфере, скорее антагонистичной умному производству. Сами посудите, зачем вам какое-то массовое производство, когда дома самому все можно напечатать? Мы сейчас в музыке подобные процессы наблюдаем. Помните, когда-то были золотые и платиновые диски? Вот их больше нет, все есть в интернете, альбомы никто не покупает. Результат — музыканты лишились базового источника дохода, деньги можно получить только с концертной деятельности, отнимающей много времени и физически затратной, затратной за счет творческого процесса. Следующий результат — много чего-то принципиально нового мы услышали в последние десять лет? Да меньше, чем за один год в предыдущем периоде.
В целом же все-таки нужно разделять массив новых технологий и принципиальные компоненты Индустрии 4.0, которая все-таки базируется на возможностях интернета вещей, генерирующих поток информации от оборудования и производимой продукции, межмашинном взаимодействии, обработке больших объемов данных.
Результат — самонастраиваемое «умное производство», взаимодействующее с потребителем за счет собственной выпущенной продукции. А какая это машина — промышленный 3D-принтер, робот или старый станок, модернизированный под современные сенсорные системы — не составляет значительной разницы. То же относится и к блокчейну, на базе которого перспективны новые принципы договорных отношений. Могут они являться элементом 4.0? Бесспорно, любая самонастраиваемая система будет ограничена, если не сможет закупать детали для собственных нужд, а это уже товарно-денежные отношения, они должны быть подкреплены юридически обоснованным контрактом. Но принципиален ли блокчейн для «умного завода»? Конечно, нет. Это же относится к квантовым, спинтронным компьютерам, искусственному интеллекту и прочим вероятным сценариям развития вычислительных систем. Без них запуск невозможен? Big Data традиционными вычислительными системами не сможет быть обработана? Может, решения на рынке есть. Дороговатые и с ограничением по объему показателя «Big», но ведь есть.
Суть в том, что фактически уже сегодня можно начинать построение промышленных систем 4.0 и в России. Да, это будет эксперимент, во многом ориентированный на будущее, поскольку пока обеспечить связь продукта и производства между различными предприятиями будет сложно. Но для таких областей, как производство микро- и радиоэлектронных систем, телекоммуникационного оборудования, а также тех отечественных высокотехнологичных производств, которые уже имеют хорошие показатели конкурентоспособности в мировом разрезе, уже нужно начинать тестирование новой промышленной системы.
— Извините, но как руководитель промышленно-инжиниринговой компании, заинтересованной в таких проектах, насколько вы объективны?
— В расширении портфеля заказов мы, без сомнений, заинтересованы. Что ж, давайте прибавим объективности. Сегодня на отечественном рынке проминжиниринга, при отсутствии национальных и мировых стандартов индустриализации 4.0, игроков просто не существует. Более того, сам высокотехнологичный сектор — небольшой, на нем действует всего несколько компаний, как правило, достаточно серьезно ассоциированных с конкретными отраслями. То есть весь рынок обладает крайне слабыми компетенциями в той сфере, которую ему предстоит освоить. Это объективно, я не говорю, что какие-то конкретные компании тут чем-то выделяются, только единицы пытаются действовать на опережение.
Кроме того, вызов в том, что будет необходимо взаимодействие целого ряда компаний, работающих по параллельным направлениям: автоматизация, робототехника, системная интеграция, информационные технологии,— далеко не полный перечень. Объединить их и руководить подобной структурой фактически невозможно, уже не говоря о том, что издержки на содержание такого офиса будут просто колоссальными, а занятость — непропорциональной. То есть в определенный период треть офиса работает в штатном режиме, треть — в аврале и ничего не успевает, а треть просто неваляшку пинает. В «Элтехе», к слову, были объединены как раз три направления работы: технологическая, проектно-архитектурная, строительная,— и такие ситуации нередко возникали. А компания, реализующая единолично весь объем работ по Индустрии 4.0, должна примерно семь-восемь направлений сконцентрировать. Издержки на содержание такой структуры не обеспечат никакие сверхдоходы, с практической точки зрения модель совершенно нерентабельна.
— То есть силами одной компании задачу не решить? Какие варианты? Какие угрозы?
— Давайте искать выход. Попробуем создать формат, где над одним проектом работает несколько компаний. Каким будет формат их взаимоотношений? Генподряд и договоры подряда из-за сложности и многоаспектности проекта не подойдут, мы к нашим-то проектам их с трудом приспосабливаем, здесь же сложность и пересечение задач, взаимосвязей различных этапов работ будет на порядок выше. EPCM — да, подошел бы. Но он у нас не принят. Можно, конечно, помечтать, что вот его в срочном порядке введут, но опыта-то ни у кого нет, пройдет года два, прежде чем компании освоят новый формат. Тем более разумно не ломать сложившиеся договорные отношения, а сделать комплексные договоры некоей надстройкой над уже существующим, ведь для стройки жилых зданий, любых простых объектов генподряд вполне пригоден. EPC/EPCM необходим в промышленном строительстве, в создании сложных объектов.
Теперь давайте посмотрим на типичную реакцию рынка: в стране Х внедрили производство 4.0. Сначала на одном предприятии, оно показало свою эффективность, через год стартовало некое связанное предприятие на тех же принципах. Результат — продукция стала дешевле за счет сокращения издержек, качественнее за счет почти полного отсутствия брака и автоматизированного контроля всех процессов, фактически устранила конкуренцию, поскольку быстро и гибко может переориентировать технологические линии и в автоматическом режиме учитывать предпочтения покупателей. Здесь конкуренция создается не рынком, а концентрируется в рамках одного производства. Да, конечно, это произойдет не сразу, но в развитом состоянии именно так и случится — конечно, с корректировками по мощности самого предприятия и, возможно, по каким-то региональным предпочтениям. Думаете, после этих первых стартов кому-то нужны будут производства нынешнего типа? Нет, спрос на 4.0 станет ажиотажным.
При этом маржинальность проектов для компаний, вступивших в гонку за проектирование и стройку заводов 4.0, будет беспрецедентной, впрочем, как и сложность их реализации. А как показывает опыт предыдущих переходов на новые принципы организации производства, от рождения конвейерных линий до полупроводниковой революции, такая ситуация продлится как минимум первых десять-пятнадцать лет, и это с учетом ускорения переходных процессов в современности. Отсутствие российских игроков на этом направлении — при благоприятном сценарии — отдаст рынок иностранным инжиниринговым подрядчикам с соответствующим многократным увеличением расходов российских производственных компаний — заказчиков. При неблагоприятном, наподобие развития санкционной модели и последующей маргинализации экономических связей, производство в стране сначала будет жестко ограничено внешним рынком, а в среднесрочной перспективе — и вовсе исчезнет. В долгосрочной же — останется только копать лопатами нефть и продавать за бесценок, поскольку в добывающей промышленности, в геологоразведке 4.0 тоже никто не отменял, а с развитием новой промышленной революции стоимость ресурсов должна снижаться.
— Почему?
— Сегодня разработки 4.0 кто ведет? Производители телекоммуникационного оборудования, что понятно, так как их же продукция и станет основой для внедрения концепции 4.0; автопроизводители и приборостроение, которым чем более автоматизированы типовые сборочные процессы, тем меньше издержки. Для оборонного комплекса перспективы огромны. Но с развитием внедрений 4.0 в промышленности процесс в обязательном порядке затронет разведку, добычу и переработку полезных ископаемых. Соответственно, после достаточно крупных инвестиций издержки должны сократиться. При этом само производство 4.0 более эффективно по уровню потребления ресурсов: оптимальные технологические процессы, минимизация брака, опять же отслеживание жизненного цикла продукции увеличивает шансы на ее послеэксплуатационную переработку.
— Давайте итоги подводить. Начнем, пожалуй, с основных проблем. Что препятствует технологическому прорыву российской промышленности?
— Не хочется повторять всем известный постулат, но он в этой теме основной: науку нужно развивать. Это факт. Нет науки — нет технологий и нет развития промышленности, сажаем кукурузу. А 200–250 тысяч ученых за рубежом, как РАН оценила российскую академическую диаспору, — это, конечно, за гранью. Можно, конечно, отмахнуться — мол, преувеличение, а РАН обиделась на реформу… Но если периодически просматриваете научные новости, то количество упоминаний наших ученых в составе зарубежных научных групп заметно увеличилось. Квалифицированных специалистов: инженеров, технологов, проектировщиков — тоже острейший дефицит, и это огромный стимул развивать цифровизацию, максимально менять типовые операции на цифровые модели, поскольку если с учеными есть надежда, что грант отработают и обратно вернутся, то с инженерами ситуация почти патовая. Десятилетиями инженерно-технические специальности были непрестижны, сейчас положение меняется, но все равно по результатам 2017 года конкурсы на экономистов, политологов, журналистов в три раза выше.
А в целом — давайте вопрос ретроспективно рассмотрим. Несколько лет усилий построить инновационную экономику с акцентом на наноиндустрии сегодня трансформировались в сторону цифровизации. Я думаю, здесь у нас шансов больше. Ведь с чем связано довольно инертное развитие инноватики в стране? Если объективно, то это, бесспорно, два экономических кризиса, это «голландская болезнь», которая при отсутствии опыта в технологическом бизнесе не давала и стимула к его развитию. Результат — cтоль необходимая среда развития и коммерциализации технологических инноваций так и не возникла. А в цифровой парадигме ее роль не столь критична: акцент на развитие большого числа технологических стартапов, который в инноватике так и не состоялся, здесь смещен на вполне доступные для крупной промышленности и, более того, именно для нее и адаптированные процессы. При этом и «болезнь голландцев» уже не так остра.
Следующий момент, о котором не раз уже говорилось: правила игры в промышленном секторе инжиниринга нужно менять, они к реализации современных объектов не приспособлены, уже не говоря об объектах промышленности 4.0. Это касается в первую очередь антимонопольного законодательства, запрещающего выполнять несколько видов работ одним подрядчиком, из чего следуют и анахроничные договорные отношения, в рамках которых мы работаем, отсутствие комплексных форматов наподобие EPC/EPCM. Я считаю, что этот фактор был одной из существенных помех предыдущих попыток технологического прорыва. Это как раз те грабли, которые постоянно игнорируются, и об которые постоянно набиваются одни и те же шишки в виде сроков и не совсем тех результатов, которые планировалось достичь на старте проекта.
Здесь же и проблема грубейших маркетинговых просчетов, допущенных на этапе проработки инвестиционного замысла. Именно они привели к целому ряду запущенных «вхолостую» производств с устаревшими технологическими решениями или заведомо неконкурентоспособной по качеству или цене продукцией. Недостаток технологических компетенций как со стороны промышленности, так и проектных организаций попытались компенсировать за счет новых институтов, что не всегда приводило к целевым результатам. Например, многие технопарки на деле были простыми бизнес-центрами, региональные корпорации развития действовали стандартными схемами заполнения пустующих промышленных мощностей. Хорошо показали себя научно-технические советы, объединившие промышленность, проектные организации, ведущих ученых и региональные власти, но они были внедрены фрагментарно.
Конечно, цифровизация промышленности должна учесть ошибки предыдущего периода. Прежде всего, эти изменения должны учитывать ситуацию с кадрами, уровень сложности проектов, необходимо включать инжиниринговые компании в маркетинговую оценку инвестиционных замыслов, нужно проводить тщательный технологический аудит и проработку проектов на ранней стадии. Без серьезных изменений в политике проектного управления, без усиления роли инжиниринга цифровизация экономики будет иметь достаточно ограниченные перспективы. Должны развиваться BIM-системы, что, впрочем, уже происходит, но здесь нужна помощь государства, первоначальные инвестиции довольно существенные. Пусть это даже не субсидирование, хотя в рамках крупных инвестпроектов — почему и нет, но хотя бы какие-то существенные послабления в процессе согласований и экспертизы, сокращение проверок, вносящих порой достаточно серьезные сбои в рабочие процессы. Разработка собственного продукта, включающего контрактинг на базе EPC/EPCM и решения Индустрии 4.0, потенциально могла бы стать значительным прорывом.