премьера кино
Состоялась московская премьера фильма "Гололед". Особенность его не только в том, что он снят коллегой — кинокритиком Михаилом Брашинским, но и в том, что он требует от зрителя перестроить привычный способ восприятия. Не легче и рецензенту, от которого требуется не выдавать сюжет, но при этом передать странность "Гололеда". Не поскользнуться старалась ЛИДИЯ Ъ-МАСЛОВА.
На самом деле напрасно автор "Гололеда" просил не рассказывать сюжет, чтобы не испортить заключенный в нем сюрприз. Может быть, режиссер немножко издевался, прекрасно понимая, что сюжет "Гололеда" принципиального значения не имеет. Если есть в этом фильме неожиданность, то она связана не с внезапным поворотом истории, а с той ловкостью, с которой автор вообще избавился от истории в банальном смысле — как от последовательности событий, связанных причинно-следственными связями. Режиссеру Брашинскому удалось переплюнуть Жан-Люка Годара, считавшего, что начало, середина и конец фильма необязательно должны располагаться именно в таком порядке: в "Гололеде" их вовсе нет. Сюжет его и под пытками выдать трудно, потому что каждый может изложить лишь свои субъективные ассоциации. У меня последний кадр "Гололеда" оставил ощущение, что фильм завершен, а сюжет — еще только начинает формироваться.
С уверенностью можно сказать, что в "Гололеде" есть герои и с ними нечто происходит. Очевидно, что происходит это в сегодняшней Москве, показать которую с максимальной динамикой и энергией — одна из успешно решенных режиссерских задач. Однако остальные задачи гораздо менее откровенны. По этому фильму нельзя уверенно пройти, все время ощущая руководящую и направляющую руку режиссера,— по "Гололеду" можно только проскользить, использовав несколько произвольных точек опоры, несколько моментов, когда фокус зрения твой и авторский случайно совпадают, когда из стремительного мелькания образов выпадает нечто и тебе хорошо знакомое, будь то ползущий по столу таракан или рюмка текилы в гей-клубе "Центральная станция".
Режиссер "Гололеда" не только отказывается вести зрителя твердой дорогой, но наоборот, постоянно сбивает, толкает на скользкий путь, заставляет отключать сознательное восприятие и включать неконтролируемые реакции. Кому-то мучительно смотреть, как вставляют контактные линзы и вообще ковыряются в глазах, у кого-то идут по коже мурашки от скрипения маркера по стеклу. Можно в попытке все-таки выстроить сюжет хотя бы у себя в голове вслушиваться в диалоги и стараться сообразить, что угрожает блондинке-адвокату (Виктория Толстоганова), обнаружившей компромат на своего клиента. Но как только вам покажется, что вы начали что-то понимать, в ход ваших мыслей вторгается громкое шипение пепси-колы, которую открывает посторонняя девушка за соседним столиком, а вместе с этим звуком — страх облиться сладкой водой.
Агрессивному звуку в "Гололеде" соответствует коварное изображение. В прессе встречаются сообщения о непристойности "Гололеда", которыми не стоит особенно обольщаться. Там есть небольшая вставка из немецкой порнухи, но вообще слово "порнография" интеллигентный Брашинский употребляет в сугубо искусствоведческом смысле. Для него порнография — это любой слишком крупный план, которых так много в "Гололеде", и вообще все, на что трудно долго смотреть, не отрывая глаз. Но по-моему, главное неудобство зрительного восприятия этого фильма не в бесстыдстве цифровой камеры, а в ее грамотно срежиссированной неразборчивости: глядя на экран, часто невозможно определить, что важнее, куда смотреть, чтобы чувствовать себя уверенно, и глаза разбегаются, как ноги расползаются на льду. Не каждому нравится гулять по катку с постоянным риском шлепнуться. И у большинства критиков после просмотра были кислые лица — наверное, многие надеялись, что фильм их коллеги окажется гораздо типичнее и уязвимее. Есть, конечно, типовые и уязвимые места в "Гололеде", заменяющем традиционную русскую "душевность" на психоделичность более современного, модного и несколько заграничного толка. Тем не менее ставить его в ряд претенциозно-гламурных экспериментов типа "Одиночества крови" было бы не совсем правильно: "Гололед" сделан все же из более густого теста, не из самоценных картинок, а из закодированных в картинки нестерпимых ощущений, неосознанных желаний, необъяснимых страхов.