 | ||
Пишу я по поводу того, что иногда в тексте встречаются некоторые неточности, например пробела нет после запятой... (я сам редактор, поэтому замечаю). Но сегодня дочитывал #3 за этот год и наткнулся вообще на безобразие! Чтобы не морочить вам голову, скажу сразу, что на с. 64 внизу второй колонки идет текст "('Штази', от Stadtsicherheit, госбезопасность)". У меня претензия к слову Stadtsicherheit. Дело в том, что Stadtsicherheit — это дословно "городская безопасность", а государственная безопасность в немецком языке определяется не иначе как "Staatsicherheit".
Покорнейше прошу не воспринимать мои замечания в качестве придирчивой критики. Люблю читать ваш журнал и надеюсь, что я внесу свою малую лепту в повышение его практически безукоризненного качества.
Ситуация истерического нагнетания культа личности президента вызывает два смежных чувства. Первое — чувство справедливой брезгливости по отношению к такому однозначно примитивному явлению — можно назвать традиционным. В стране, где существует богатая традиция культа, также существует и традиция антикультового протеста. Поэтому мы даже не станем заострять на нем внимание. Обратим внимание на второе ощущение — свежее, оригинальное и отражающее специфику именно данного конкретного культа. Это чувство — чувство фарса, пародийности происходящего. Ощущение того, что в данном конкретном случае форма культа личности появляется прежде, чем содержание. Реальность словно старательно подражает историческим образцам, копируя при этом лишь их внешние проявления. Копируя преждевременно, с опережением — тарелочки с изображением вождя уже есть, но самого вождя, масштабы власти которого соответствовали бы подобным проявлениям преданности, еще нет, слава богу! Все выглядит так, словно бы многочисленные, стремящиеся перекричать друг друга авторы культа знают, как культ должен выглядеть, и всеми разумными и неразумными способами пытаются дать понять, что он есть. Дать понять и предмету культа, и себе.
Этого не может быть, говорим мы себе. Четырех лет усилий по формированию русофильско-мачистской "национальной идеи", четырех лет усилий по созданию образа "сильного руководителя", четырех лет работы над выстраиванием "вертикали власти" все же недостаточно, чтобы по питерскому ТВ абсолютно серьезным тоном поведали о бездетной семье военнослужащего, которая полумистическим образом зачала тройню, взглянув в кабинете врача на портрет Полковника с дочкой на руках. Всех совокупных усилий СМИ по художественной лепке героя, спортсмена, спасателя все же недостаточно, чтобы с экранов телевизоров Полковника поздравляли воспитанники детского сада, чтобы кондитерши вслед изготовленному к августейшему столу торту пели хвалу его мужской привлекательности, чтобы в его честь называли улицы, сорта помидоров, кафе-бары и собственных детей. Нам, хорошо разбирающимся в культах больших и малых, на уровне вкуса дано представление об оптимальном соотношении скорости усиления власти и скорости канонизации ее воплощения. Сегодня это соотношение явно нарушается — проявления культа опережают свое время, опережают сам культ.
Сталину понадобилось 20 лет единоличного господства и государственного террора, прежде чем возник "отец народов", "великий стратег", "друг всех советских детей", а в "Правде" негласно регламентировалось не менее восьми упоминаний имени вождя на номер. Тот культ развивался по крайней мере логично — поступательно тяжелел идеологический прессинг, последовательно, а не все сразу возникали пропагандистские клише. Ныне все наоборот. Не успел режим невнятно пообещать, что он подарит народу культ личности, как народ возликовал и, вытряхнув из сундука полузабытые воспоминания о правилах поведения в условиях культа, немедленно начал уставлять рабочие столы портретами вождя. Поминутно проскальзывающие ошибки и переигрыши лишний раз доказывают, что игра в культ искусственна и народ по-настоящему к ней еще не готов. Отсутствуют официальные инструкции, бал правит дилетантская инициатива. Некий чиновник из МВД дает интервью одному из центральных телеканалов, поставив портрет Самого вплотную к клавиатуре компьютера, почти перед экраном. Понятно, что при попытке воспользоваться компьютером портрет неминуемо упадет. Это означает, что портрет никогда не занимал именно этого, столь близкого к сердцу, места, а был переставлен сюда специально для телекамеры. Можно предположить дальнейшее развитие этого жанра: некий чиновник крупным планом раскрывает перед камерой кошелек, из-за подкладки которого вместо портрета жены и детишек смотрят мудрые глаза Полковника.
В обществе, которое еще совсем недавно присягало идеалам демократии, такие проявления верноподданнических чувств кажутся чересчур поспешными. Не невозможными, не в корне противными нашему существу, а именно в данный момент преждевременными. Нас, рожденных и выросших в этой стране, никогда не оставляет окопавшееся где-то в глубине сознания видение тюремных нар. Мы можем теоретически допустить то, что наши отравленные вирусом демократии и гражданского общества западные собратья не смогут даже представить. Однако даже нам, ко всему на свете готовым и со всем заранее согласным, отчаянно звучит позывной вкуса: рановато даете финал! Еще первый акт не кончен, еще ружье не повешено на стену, еще ничего не подозревающие герои по сценарию пьют чай — ан уже повсюду стрельба! От преждевременности культа терзается наше эстетическое чутье. Необходимость худо-бедно, на живую нитку сращивать зияющую пропасть между демократическим вчера и авторитарным сегодня-завтра делает неубедительной риторику миссионеров нового агитпропа — центральных телеканалов. Слишком быстро, кажется нам, "Вести", "Время" и "Сегодня" из хотя бы номинально беспристрастных комментаторов новостей превратились в официальных глашатаев режима. В золотые годы сталинской пропаганды любые переборы и нелепости смотрелись естественно, потому что покоились на мощной идеологической базе. У нашего же нынешнего культа нет базы, нет идеологии. Есть сумбурная попытка ее создать, есть мечта о вожде, есть желание опередить время, проскочить несколько "культообразующих" лет одним махом, сдать пятилетку за два года и, захлебываясь от восторга, преподнести перевыполненный план в рекордно короткие сроки... Кому? Ему? В том-то и дело, что нет.
Столь страстное стремление выдать желаемое за действительное объясняется сильным социальным спросом на авторитарную власть, который покамест не удовлетворяется наличествующим предложением. Перекрикивающие друг друга авторы культа словно хотят сказать: мы уже готовы. Мы хотим сильного, бескомпромиссного руководителя, дайте нам его! Они уже сейчас как будто репетируют свои будущие роли. Попытка объяснить это тем, что россияне будто бы повально восхищаются своим президентом, столь же нелепа, как и утверждение, что солдаты любят своего сержанта. Солдаты зависят от его капризной воли, в его власти отправить их на гауптвахту или в увольнение. Если они высказываются о нем без злобы или даже с уважением, это означает одно: они хорошо усвоили правила системы, в которой вынужденно оказались. Они рассчитывают, выполняя эти правила, перейти в данной системе на следующий уровень. Каждый из них завидует сержанту в том, что роли начальника и подчиненного распределены именно так, а не иначе. Редко кто из них возмущается авторитарным подчинением как таковым. Они готовы подчиняться в надежде, что завтра сами будут подчинять себе других. Причина возникновения нынешней пародии на культ — неспособность нашего менталитета выйти за рамки схемы "отдаю приказы — выполняю приказы". Будучи авторитарной нацией (авторитарной в смысле согласия существовать в авторитарной системе отношений), в унизительном подчинении вышестоящему мы видим залог того, чтобы в будущем занять его место.
Разумеется, безымянные льстецы по всему пространству РФ не могут всерьез лелеять надежду занять место президента. Но каждый из них хочет стать и станет его уменьшенной копией — в масштабе главы областного центра или директора бани. Разумеется, копией не реального человека по фамилии Путин, о котором мы мало что знаем (да и как можем знать больше!), но идеальной авторитарной личности, которую, как дух, эти заклинатели отчаянно зовут войти в путинское тело. Культ личности Сталина ощущался по всей стране не только за счет материалов радио и газет, тем более что в колхозе "Красный лапоть" Тмутараканского района наверняка и газет-то не получали, и репродукторы не работали. Культ личности транслировался посредством трансляции сталинского стиля управления. Маленькие Сталины восседали под портретами своего большого образца повсюду — в кабинетах директоров заводов и завучей школ, за столами завотделов НИИ и продовольственных магазинов. Сверху нам спускали идеологию, а с культом мы управлялись сами, плодя бесчисленные ремейки нашей большой мечты. Самые подобострастные рабы есть одновременно самые страшные угнетатели. Гениальное "страна рабов, страна господ" показывает, что этими двумя категориями описание нашего общества исчерпывается. И эти категории относительны: для одних раб, для других — жестокий господин. В Кремле он презренно лизоблюдствует перед президентом, а в своей волости требует поклонения себе. "Государь, отец мой! Раб твой Гришка челом бьет" — подобные самоуничижительные обращения со стороны думских бояр (по сути — членов парламента!) были возможны только на Руси, где личность традиционно ценилась невысоко. Такое невозможно представить в феодальной Европе, где самодержавной власти противостояла сильная аристократия и король всегда был только первым среди равных.
Если на федеральном уровне проявления культа хотя бы отчасти регулируются вкусом центральных СМИ (который, кстати, резко портится) и уравновешиваются осторожно-шутовской иронией (группа "Поющие вместе", провокационная песня группы "Белый орел" и проч.), то на уровне региональном эти проявления до дрожи серьезны. Обыкновенно здесь соседствуют два культа — культ кремлевского сеньора и его местного вассала. Раздувание культа первого при этом служит как бы оправданием для культа последнего. Портрет Полковника на рабочем столе — это как бы живой Лик Господень, именем которого региональный барон (полпред, директор рынка, начальник милиции и проч.) возводит памятник самому себе. Портреты Самого, вознесение хвалы по поводу и без повода воспринимаются как некая индульгенция, заранее оправдывающая все инициативы нашего локального героя. В свою очередь, вассалы предоставляют сеньору выражения своей преданности как основание для обретения им еще больших прав и полномочий.
Знакомство с подарками, преподнесенными Самому на его юбилей (ТВ отнюдь не лишило нас этого удовольствия, даже наоборот), дает наглядное представление о степени демократичности дарителей. Почти наверняка каждый из них являет пример авторитарного руководителя. Все эти локальные созидатели глобального культа вовсе не обязательно преисполнены искреннего восхищения к своему предмету. Скорее всего, что нет. Они лелеют систему отношений, которая так свойственна нам и так не похожа на западную (обратите внимание на усиление пропагандистского науськивания на США и невнятный культ "русской идеи") и которая дает им возможность реализовывать близкий им командный стиль руководства. Старательно "прогибаясь" перед Путиным, они желают стать маленькими Путиными на местах.
Рабы, господа, мы являемся кем угодно, кроме граждан. Этот редкий тип личности не желает унижаться, потому что не имеет вкуса унижать. Равенство членов гражданского общества предполагает, что личность руководителя вообще не должна оказывать никакого влияния на жизнь этого общества — ни хорошего, ни плохого. Ее просто нет, а стало быть, нет ни юбилея, ни подарков, потому что и то и другое относится к человеку, но не к государственному чиновнику. Личностей в гражданском обществе нет вообще, есть всесильный Закон и общественные единицы. То есть демократия — это правильно, но неинтересно. Авторитаризм — это красиво, поэтично, это захватывающе, но как-то рисково. Очевидно, рискованные игры русской душе ближе, чем (скучная?) уверенность. Если это в самом деле так, то нам и впрямь не приходится рассчитывать на перемены к лучшему.