 | ||
| Фото: AP | ||
| По теории Франческо Бонами, современное искусство спать зрителю не дает: замечтаешься — и угодишь под прицел очередного конфликта | ||
Биеннале в Венеции откроется летом, а зимой Франческо Бонами приехал в Москву. С тех пор как наше современное искусство не выбирается из глубокого кризиса, художественные функционеры такого ранга в Россию не заглядывали.
47-летний Франческо Бонами — полный генерал, причем не в отставке, а в зените своей карьеры. Он генеральный куратор Венецианской биеннале. Это даже не как олимпийский чемпион, а как сам Зевс Олимпийский, особенно если учесть роль куратора в современном искусстве. Профессиональный куратор — человек, который профессионально ставит художникам задачи, а потом профессионально выслушивает их ответы, как начальник экзаменационной комиссии. Вообще, только очень наивные люди вроде тех же художников могут полагать, что в современном искусстве главное — художники. Без них, конечно, никуда. Но они всего лишь кирпичики, винтики, из которых куратор собирает здание большой выставки, увенчанное собственным проектом.
 | ||
| Фото: ЮРИЙ МАРТЬЯНОВ | ||
| Франческо Бонами готов диктовать современному искусству свою волю — разумеется, в интересах простого зрителя | ||
В Москву Бонами приехал по приглашению Министерства культуры России и музейно-выставочного центра "Росизо" на симпозиум "Большой проект для России". Симпозиум посвящен организации в Москве международного биеннале современного искусства.
"В Москве наверняка найдется нечто абсолютно уникальное"
— Какой совет вы могли бы дать организаторам предполагаемой Московской биеннале?
— Тут нет особенных секретов. Прежде чем раздавать интервью и устраивать пресс-конференции, нужно просто сесть и хорошо обдумать специфику выставки, понять, чем она может цеплять. Скажем, есть случай Венеции — древнего, дряхлого города. Дряхлости хотели создать противовес в виде выставки современного искусства. Это была действительно радикальная мысль, и вот уже больше века она остается жизнеспособной. Надо отталкиваться от самого города, он должен диктовать неповторимость такого проекта. То есть нет ничего проще — поймайте специфику Москвы. Я убежден, что здесь наверняка найдется нечто абсолютно уникальное. Вот с этим чем-то и нужно строить диалог, чтобы превратить замысел в событие международного значения.
— Не собираетесь ли вы приглашать кого-то из русских художников? Все-таки это первый раз, когда куратор Венецианской биеннале лично приезжает в Россию, и здесь на вас наверняка возлагают надежды.
 | ||
| Фото: НИКОЛАЙ МАЛИНИН | ||
| На международной выставке в помещениях венецианского Арсенала (на фото) русских художников показывают крайне редко. В этом году они там будут | ||
— Как вы думаете, чем вообще именно русское искусство может быть интересно мировой общественности?
— В принципе тем же, что и любое другое. Мне кажется, что вопрос адекватности художника — это не вопрос того, насколько он русский, или европейский, или китайский. Интересно ведь видеть тех художников, которые хорошо ложатся в международный контекст всей выставки, а не собирать какую-то карту мира — по одному художнику с каждой страны. Конечно, всегда интересно узнать, откуда появился тот или иной художник, но это уже во вторую очередь.
— То есть вы, выходит, глобалист от искусства?
— Ну уж нет! Я не говорю о том, что нужно отвергать собственную идентичность. Нужно просто создать такой язык, на котором можно общаться с миром, чтобы тебя хоть как-то поняли. Такой язык интернационален, но это не просто интернациональный "стиль", который везде выглядит одинаково плохо. Все мы откуда-то появились, к чему-то привыкли, мы неминуемо отражаем контекст, из которого произошли. Но чтобы быть интересным другим, надо трансформировать свой контекст так, чтобы тебя ясно поняли, а не так, чтобы это казалось экзотикой. Это как в литературе. Вот, к примеру, Достоевский. Он, безусловно, локален, он описывает специфический контекст, но при этом отражает какой-то высший уровень реальности, который интересен всем и всегда.
 | ||
| Фото: AP | ||
| Путь к вершинам кураторства сложен и извилист, как лестница чикагского Музея современного искусства (на фото), где Франческо Бонами занимает солидный пост | ||
— Для нынешней биеннале вы выбрали заголовок "Сны и конфликты: диктатура зрителя". Пока что звучит довольно загадочно. К кому относится эта диктатура?
— К нам — к кураторам, к ним — к художникам. И к вам, журналистам, тоже. Насчет роли зрителя сейчас бытуют две точки зрения, и обе неверны. Вот, например, в Соединенных Штатах музеи молятся на зрителя. То есть, создавая программу выставки, музей всегда думает прежде всего о том, как зритель ее воспримет. Это может быть весьма интересной отправной точкой, но затем это становится, на мой взгляд, довольно порочно — получается, что музей делает все, чтобы развлечь зрителя, абстрактного зрителя. А абстрактный зритель — это просто публика, так что все банально сводится к диктатуре плебса.
И есть обратная точка зрения. Она состоит в том, что последние несколько десятков лет искусство изменяется и не хочет работать на зрителя — пусть зритель сам отработает. Тут главное — это диктат самого произведения, которое распоряжается эстетическим опытом зрителя как хочет. И не только опытом, а еще и его силами и временем. На примере видеоинсталляций это заметнее всего. Скажем, если для ознакомления с произведением искусства вам нужно зайти в отдельную комнату и просмотреть фильм, который длится целый час, это, конечно, более глубокий опыт, чем обычный музейный. Но знаете, сколько таких видеосюжетов бывает на большой выставке? Это же сотни и сотни часов. То, что я стараюсь сделать в отношении зрителя, та диктатура, о которой я говорю,— это не диктатура публики. Это попытка восстановить ту ситуацию, при которой индивидуальный зритель и индивидуальное произведение искусства вступают в равноправные отношения.
— А что насчет первой части — "Сны и конфликты"?
— Сны и конфликты — это, если хотите, метафора того, что может происходить на любой выставке современного искусства.
— То есть либо зритель засыпает, либо подвергается агрессии?
— Ну, не упрощайте. Речь о первоосновах общения человека с искусством. Что мы сегодня видим на больших международных выставках вроде Венецианской биеннале или даже лучше — Documenta в Касселе? Documenta ведь изначально задумывались как проекция реальности со всеми ее конфликтами в художественную выставку. Так вот сейчас они, эти выставки, становятся все более документальными по духу. Это скорее набор неких замкнувшихся на себе документов — знаете, как в архиве,— чем сложно устроенный художественный опыт. Конечно, я не думаю, что сегодня возможно построить выставку, основываясь только на конфликтах. Но нельзя построить выставку на статике, на снах и мечтах индивидуального опыта.
— А как общий заголовок отразится в национальных экспозициях?
— Честно? Понятия не имею, как павильоны будут реагировать на придуманный мною заголовок. Но по идее само сосуществование национальных павильонов с их собственной жизнью и интернациональной выставки — это очередной конфликт, и потому мне интересно, что получится.
— Что нового вы планируете привнести в жизнь биеннале?
— Прежде всего биеннале несколько изменится по своей структуре. Я не приглашал сокураторов для своей собственной выставки в Арсенале, как это было раньше. Я просто позвал шесть человек, чтобы они сделали совершенно независимые выставки в дополнение к моей. При этом я совершенно ничего не буду им навязывать; хотят приглашать русских художников — пожалуйста. Конечно, я рискую: если они сделают какую-нибудь гадость, то отвечать придется мне. Зато, как мне кажется, это придаст выставке большую спонтанность.