Любовь в иллюминаторе
"Солярис" Стивена Содерберга в Москве
премьера кино
Вчера в московском кинотеатре с космическим названием "Орбита" прошел пресс-показ фильма Стивена Содерберга "Солярис". В предыдущий раз роман Станислава Лема о буднях покорителей космоса экранизировал наш великий соотечественник Андрей Тарковский в 1972 году. ЛИДИЯ Ъ-МАСЛОВА не хотела сравнивать эти два фильма, но как-то само собой получилось.Почти 30 лет бушевал Станислав Лем, потрясенный глубочайшим непониманием его произведения со стороны Андрея Тарковского, и не давал никому экранизировать "Солярис". А потом внезапно снял мораторий, никак особенно это не мотивируя (мало ли там, финансовые затруднения бывают и у 80-летних жителей Кракова). Предвкушая астрономические прибыли, кинокомпания XX Century Fox ассигновала $47 млн на экранизацию культового романа. Наверное, сейчас продюсер Джеймс Камерон (собиравшийся поначалу сам режиссировать) проклинает тот день, ибо денежки плакали горючими слезами: к середине января "Солярис" не собрал еще и $15 млн, шансы хоть на какой-нибудь "Оскар" ничтожны, и последняя надежда на культурных россиян, пассажиров самого читающего метро в мире. Может, у Камерона оно и лучше бы получилось: забацал бы такой межпланетный "Титаник" с песнями Селин Дион и романтическими прогулками в открытом космосе, и зритель бы валом валил. Содерберг же стал углубляться в психологические и духовные аспекты, которые он и для себя-то, кажется, не до конца прояснил, завел нудную полемику с самим собой, и следить за ее поворотами невесело.
В принципе польский роман, русский и американский фильмы вращаются каждый по своей орбите, и сравнение их представляется хоть и неизбежным, но неплодотворным. Книжка рассказывает примерно о том, что человеку не стоит слишком воображать себя покорителем космоса и подходить ко всем встречаемым в бескрайней Вселенной объектам и явлениям со своими земными, человеческими мерками и понятиями. Фильм Тарковского, так взбесивший Лема, по своему пафосу несколько напоминает песню группы "Земляне": "И снится нам трава, трава у дома". А мелодрама Содерберга вообще как бы не о космосе, а о том, что в любви бывает второй шанс.
По стилистике американский "Солярис" похож, естественно, не на Тарковского, а скорее на Кубрика. На Кубрика, нахлебавшегося жидкого кислорода и окоченевшего. Лемовский сюжет (психолог Крис Кельвин прилетает на планету Солярис, где людям являются копии их родных и близких) особенно не тронут мохнатой рукой режиссерского таланта. Добавлена лишь земная предыстория о том, как герой довел жену до самоубийства, да еще несколько деталей подверглись радикальной, но бессмысленной переделке. Так, профессор Сарториус превратился в чернокожую профессоршу Хелен Гордон. Наверное, ее навеял режиссеру описанный Лемом призрак гигантской негритянки, встретивший на станции Кельвина (Джордж Клуни). Жена героя, Хари, переименована в Рею и воплощена в виде артистки Наташи Макэлхон, в облике которой есть нечто пугающее и неземное (особенно по сравнению с симпатичной Натальей Бондарчук). Так что опасения героя, что симулякр его покойной жены не является человеком и состоит не из белковых молекул, выглядят вполне оправданными.
Однако сам Крис Кельвин сделан из чистейшего белка — чтобы никаких сомнений не оставалось, Джордж Клуни в одной широко обсуждавшейся сцене лежит на животе совершенно голый. Причем не просто лежит, а эдак еще пошевеливает ягодицами, слегка колышущимися, как поверхность океана Солярис в ясную погоду. Это уже не Солярис, а солярий какой-то получается. Но в остальном фильм обескураживает изобразительной бедностью. Ну ладно, Тарковский представлял мыслящий океан Солярис как горы манной каши, среди которых затерялась папина дача, однако его финансовые и технические возможности были сильно ограничены. Почему Содерберг, при всех своих авторских амбициях функционирующий в голливудской коммерческой системе, так сердито пренебрег зрелищностью,— загадка. Для того ли Станислав Лем заливался соловьем и тратил целые страницы на описание закатов и рассветов над играющим самыми невероятными оттенками океаном, чтобы теперь одураченный кинозритель любовался веселеньким ситчиком в голубую и розовую полоску, который иногда мелькает в иллюминаторе в качестве перебивки между любовными сценами?