Это эксперимент вполне в лефовском духе — опыт в остроумной игровой социологии. Основной материал выставки — анонимные записки, переданные слушателями Владимиру Маяковскому на его выступлениях 1920-х годов. На их основе кураторы Александра Селиванова и Марина Краснова собирают несколько обобщенных фигур и дают их портреты: студент, рабфаковец, служащий и пишбарышня, представитель новой пролетарской интеллигенции и интеллигент из бывших, нэпман, рабочий, чекист. Чтобы придать этим образам плоти, в ход идут предметы быта и архивные фотографии. Получается срез советского городского общества 20-х — по крайней мере, той его части, с которой сталкивался на своих выступлениях Маяковский.
Фото: предоставлено пресс-службой музея
Фото: предоставлено пресс-службой музея
По сути, тема этой выставки — пресловутое «поэт и толпа», писатель и читатели. Ее особенность в том, что поэт здесь в пассивной роли. Его спрашивают, и он должен держать ответ. Сами ответы не сохранились, поэтому фигура героя не заслоняет хора.
Впрочем, этот коллектив притязательных читателей не навязан поэту извне. Он — органическая часть проекта Маяковского. Собственно записки и дошли до нас благодаря тому, что Маяковский не только собирал и хранил их, но и каталогизировал, перепечатывал на машинке. Они должны были стать основой так и не созданной книги под названием «Универсальный ответ записочникам».
В этом заголовке можно увидеть определенный снобизм, пренебрежение, но чего здесь нет, так это отношения к самой ситуации диалога писателя и публики как к несущественной. Не только для кураторов выставки, но и для самого Маяковского анонимные авторы записок символически представительствовали за весь советский народ. Их вопросы, какими бы нелепыми они ни были, помогали определить место, которое должен занять поэт в социалистическом государстве. Ответы на них были делом — буквально — поэтической ответственности.
Вопросы эти можно с некоторой условностью поделить на два типа: этико-политические и эстетические. Почему Маяковский не в партии и почему он пишет лесенкой? Почему его стихи непонятны простому народу, а любимы интеллигенцией? Не продается ли он, работая для рекламы? Зачем он так часто ездит на Запад? Почему он плохо одевается перед выступлениями, не хочет выглядеть красиво? Почему не хочет нравиться, как нравился Есенин? Зачем ругает недостатки, но мало хвалит достижения? Почему думает, что лучше и нужнее классиков? Почему он призывает к самоотверженной работе на государство, но в его стихах так много индивидуализма, его, Маяковского, «Я»?
Среди этих записок много откровенно смешных, курьезных. В другой ситуации речь шла бы о непонимании писателя публикой, о промахе, невстрече. Сам Маяковский, построивший свою репутацию на эпатаже дореволюционной буржуазии, был мастером такой невстречи. Его раннее искусство питалось недопониманием. Однако Маяковский 20-х уже не мог с полным правом разыгрывать эту богемную карту.
Он искал другой роли. И хотя вопросы, упреки, комментарии, которые посылали поэту его новые читатели, вряд ли должны были стать для него прямым указанием к перемене, они обнаруживали всю проблематичность, смутность его позиции большого социалистического поэта. Кто он — агитатор, красиво изъясняющийся посланец власти? Представитель иного, прекрасного мира высоких чувств и слов? Ответственный работник, обязующийся поставлять народу качественную и понятную поэтическую продукцию? Звезда, озаряющая публику своим блеском? Сомнительный пережиток, вынужденный постоянно искупать себя?
При всей своей комичности диалог с публикой действительно был необходим Маяковскому, чтобы прояснить ее требование, заказ — и оказаться тем самым нужным народу поэтом. В каждой из возможных интерпретаций этого требования записки выявляли его провал. Но подобный провал был запрограммирован в самой системе Маяковского. Его письмо держалось экстазом взаимной обиды автора и адресата — будь то женщина, партия или публика. Если читать эти записки не как свидетельство культурных нравов эпохи, а как необходимую часть искусства самого Маяковского, как пространство реакций, в котором оно разворачивалось, то в них можно увидеть именно такой любовный документ, драматическое письмо отказа, которое народ шлет своему поэту, закрепляя двусмысленную интенсивность их отношений.
«Маяковский. Универсальный ответ записочникам». Объединение «Выставочные залы Москвы», галерея «На Шаболовке», до 12 августа