В парижском Fondation Louis Vuitton — новая экспозиция. В новом здании в Булонском лесу, к которому мы все уже успели привыкнуть, бывают выставки двух типов. Во-первых, гастроли, во-вторых, домашняя работа
Фото: Matthew Barney/Regen Projects, Los Angeles
Фото: Maurizio Catellan 2018
Фото: Adagp, Paris, 2018
Фото: 2016 Takashi Murakami/ Kaikai Ki Co.Ltd
Гастроли всегда большие и шумные. Начиная с трехлетней давности «Ключей к страсти» из первоклассных музеев с Мунком, Малевичем, Мондрианом — через коллекцию Щукина из ГМИИ и Эрмитажа — к недавно закрывшейся великолепной подборке из нью-йоркского МоМА. Трудно представить себе, сколько стоили такие выставки и как трудно было получить такие работы. Это бюджет «Титаника», и не зря эти зрелища теперь принято называть «музейными блокбастерами».
«Домашние» выставки другие. Их не назовешь камерными, не для камерных показов строил свой стеклянный корабль Фрэнк Гери. Не назовешь и скромными, хотя они и формируются в основном из собственной коллекции фонда (с периодическим привлечением других источников, конечно). Не назовешь, потому что в этой коллекции — имена первого ряда, музею впору. Правда, уже никому не надо платить ни за прокат, ни за страховку. Здесь у фонда и его кураторов развязаны руки.
«В диапазон мира» («Au diapason du monde») укладываются все страны: от Франции и Америки до Китая и Японии — и все эпохи: от Джакометти и Матисса, с которых начинается история на первом этаже, через классиков разной степени современности вроде Ива Кляйна, Филиппа Паррено, Герхарда Рихтера, Дэна Флавина на втором и до современных веселых хулиганов итальянца Маурицио Каттелана или японца Такаси Мураками, которому на сей раз отдан в пользование верхний этаж.
Но для того, чтобы подняться на его третий этаж, надо пройти первый и второй, начать с повторения пройденного. И эти «сборные» этажи оказались едва ли не самыми интересными. Первый зал, с которого начинается выставка, посвящен человеческому телу, реальному и воображаемому.
Лишенные плоти скульптуры Джакометти соседствуют со щедрыми отпечатками натурщиц на холсте Ива Кляйна, декупажем с обнаженной Матисса. Мало того, что здесь собраны самые разные техники. Тут задан и принцип рассказа, всегда прерывающего хронологию. Каждый раз среди классиков показываются более современные вещи — в зале про человека это «Благовещение» («Annunciation») американки Кики Смит 2010 года и компьютерное видео про придуманную эволюцию американца Яна Ченга «Эмиссар» («Emissary» (2015).
Второй принцип — точки-паузы между залами с одной-двумя крупными и эффектными работами: идеальным фоном для селфи с подписями. Сначала — подвешенная лошадь Маурицио Каттелана (работа 1996-го года называется «Прогулка Троцкого», «The Ballad Of Trotsky») и стена, на которой висят буквально «стописят» (так утверждает подпись, кто их считает) резиновых масок художника, изображение улыбающихся носатых головок сперматозоидов («Spermini», 1997).
Следующая пауза — собранная из 36 синих неоновых трубок «Лавина» мастера поп-арта и кинетизма Франсуа Морилле («L’Avalanche», 2006). Она служит заключением к целому залу, рассказывающему про окружение человека, отчасти про природу, отчасти про электроволны, отчасти про медиа. Тут и живопись Зигмара Польке, и флуоресцентные трубки Дэна Флавина, светящие с 1963 года. Интересно, кстати, меняют ли осветительные элементы в инсталляциях и будет ли ввинчивание новой покушением на аутентичность работы?
Здесь есть вещи, которыми гордятся, но которые надо долго растолковывать, вроде «Кембрийского взрыва 10» («Cambrian Explosion 10», 2013) француза Пьера Юига. Доисторический булыжник мокнет в аквариуме, окруженный мелкой фауной из якобы переживших века морских тварей. Конечно, речь здесь идет о тайне зарождения жизни, феномене времени, искусстве без человека, настоящее наслаждение для экскурсовода, которому есть что рассказать. Но для меня, как ни хорош Пьер Юиг, эта работа стала примером того, каким не должно быть современное искусство: лежит булыжник в воде, а за ним открывается скрытый докембрийский мир. Спасибо, конечно, но если бы нам не сказали, мы бы никак не догадались и прошли бы мимо.
Герхард Рихтер. «Lilac», 1982
Фото: Gerhard Richter
Или лежащее в центре зала бронзовое дерево Мэттью Барни «Водный состав» («Water Cast», 2015). Оно получилось из расплавленного металла, вылитого в воду и застывшего в подобие веток и листьев. Если объяснить — это, конечно, Барни, да еще какой, интересный, нехарактерный. Но если не объяснить — спокойно пройдешь мимо, приняв вещь за работу известного производителя скульптурных деревьев Джузеппе Пеноне.
Зато никак не пройти мимо двух работ Кристиана Болтанского. В темном зале показаны «Придорожные памятники» («Animitas», 2014), колокольчики, звенящие в пустыне, а за его дверями на белой стене горит надпись из красных лампочек «APRES» («После», 2010). Эти вещи задают вопросы и провоцируют на ответы. После них, а не перед,— можно начинать говорить. Вещь обладает своим голосом, вместо того чтобы мокнуть в воде в ожидании объяснения. Возможно, я пристрастен к Болтанскому. Но ведь в таком отличном наборе мастеров каждый найдет художника, к которому он давно неравнодушен.
Отдельные залы, почти отдельная выставка, отданы Мураками. Конечно, после выставки в «Гараже» он для нас как родственник, тем приятнее встретиться с ним снова в Париже. Это совсем другая система экспозиции, которая не нуждается в таких тонких сопоставлениях разных мастеров и времен, это художественный тотал-лук, серия комнат-инсталляций. Они завершаются новым, типично муракамиевским мемориалом «Осьминог, пожирающий собственное щупальце» («The Octopus Eats Its Own Leg», 2017), ну а начинаются огромной картиной «Ноев ковчег» («Noah’s Ark», 2016). Здесь, кажется, японец подмигивает авторам выставки, собравшим на нее всякой твари по паре.
Кики Смит. «Благовещение», 2010
Фото: Kiki Smith / Davide Bordes
Идея главы LVMH Бернара Арно и его советников — сделать музей не витриной для взятых напрокат призовых сокровищ (как работают сейчас многие китайские или арабские музеи), а образовательным учреждением. Приходишь и изучаешь авангард, как-то к нему привыкаешь, слушаешь художников и кураторов, становишься терпимее к современному искусству. Ну и конечно, у этих выставок есть еще и понятная цель — похвастаться тем, что собрал Fondation Louis Vuitton. Как же без этого.
Именно так рассуждала куратор выставки и художественный директор Фонда Сюзанн Паже: «Большая часть этих работ давно не появлялась на публике. И все они были выбраны не по критериям истории искусств, а по удовольствию, с которым мы на них смотрим».
На «В диапазоне мира» не стоят часовые очереди, билеты не расхватывают в интернете, но по сравнению с гастрольными выставками они требуют даже большего внимания, они сложнее для восприятия. Это не блокбастер, а художественный артхаус, хотя и собранный из элементов нового искусства, уже ставшего классическим. В таких выставках есть особый интерес. Эти вещи не виданы, они не прогуливались по музеям, они еще долго не появятся на поверхности. Это очередь, но это очередь к нам. Другие шедевры уже толпятся, чтобы попасть на выставку. С утра занимали.
«В диапазоне мира». Fondation Louis Vuitton, до 27 августа