Французская барочная певица с мировой известностью и серьезными ангажементами, меццо-сопрано Стефани д’Устрак выступила в Москве на фестивале Opera Apriori. В галерею ее портретов трагических барочных героинь изящно встроились страницы партитур инструментального французского барокко в исполнении оркестра Александра Рудина Musica Viva. Без них программа выглядела бы экспозицией диковинного материала, а так он звучал не чужим, считает Юлия Бедерова.
Стефани д’Устрак совершенно гипнотизирует зрителя, хотя в первый момент на сцене она может показаться излишне деловитой
Фото: Ира Полярная/Опера априори
Пока в Перми идут премьерные показы первой в России постановки лирической трагедии Жан-Батиста Люлли «Фаэтон», московская программа «Французское барокко» со Стефани д’Устрак представила Люлли и его последователей иначе, с другим вокальным и актерским напряжением. Одна из первенствующих певиц французской барочной сцены, вокал которой еще недавно считался по-французски небольшим, сообщала этой музыке феноменальную полетность, как будто действовал не природный резонатор, а технологически виртуозная подзвучка. Окрашенный в светящиеся, то резкие, то матовые тона голос летел так, что казался огромен, а партии — неполные, всего лишь фрагменты, отдельные арии и монологи,— приобретали буквально физический масштаб.
В сегодняшней карьере д’Устрак много небарочной музыки: открытие Уильяма Кристи, изумительная Дидона («Дидона и Эней» Пёрселла) и Кибела («Аттис» Люлли), она теперь много поет Кармен по всему миру в спектаклях самых разных режиссеров от Чернякова до Маквикара и Биейто, в ближайших ангажементах — Кассандра в черняковской премьере «Троянцев» Берлиоза. Но сколько бы ни было в репертуаре д’Устрак романтической музыки, она верна барокко и упрямо демонстрирует на сцене одновременно очень разные вещи: магическое обаяние и аристократическую закрытость, консервативно сдержанную, но мощную экспрессию и деликатную школу, аккуратную культуру. В ансамбле — подчеркнутую самостоятельность и нежную совместность, в образах — темные, плотные, резкие краски и элегантную прозрачность, в характерах — мрачную силу и хрупкость, выспренность и гибкость, в технике — знаменитую феерическую дикцию и в то же время удивительно плавное, текучее звуковедение на кажущемся бесконечным дыхании с тонкой филировкой. Казалось бы, сплошные противоречия и противоположности, но поражает в первую очередь парадоксальная цельность ее искусства. И она совершенно гипнотизирует, хотя в первый момент на сцене д’Устрак может показаться скорее деловитой. Медея Шарпантье, Федра из «Ипполита и Арикии» Рамо, Эрминия из «Танкреда» Кампра, кокетливая Аргия из «Паладинов» того же Рамо и главная героиня программы, всесильная, влюбленная и покинутая волшебница из «Армиды» Люлли,— все они в своих изменчивых ритмических рисунках и пластичных формах предстают не портретами, а сюжетами, огромными и бездонными по смыслу и красоте. Они мифологически универсальны и одновременно конкретны до пронзительности. А бонусный Орфей — ария «J’ai perdu mon Eurydice» (знаменитый мажорный траур потерявшего Эвридику героя из оперы Глюка) — растерян, по-настоящему загадочен и все же понятен.
Как загадочны и ясны в своем простом обаянии концертная пьеса Рамо для клавесина, скрипки, флейты и баса в исполнении Александра Рудина (виолончель), Федора Строганова (клавесин), Владислава Песина (скрипка и концертмейстер всей программы, за исключением одной перемены с Татьяной Федяковой), Ивана Бушуева (флейта); текучая «Пассакалия» Шарпантье для восьми инструментов с ее ансамблевым шелком; сюита из «Кастора и Поллукса» Рамо с танцевальностью и вокальностью, зашитыми в партитуру, и главная героиня инструментальной части программы — девятичастная сюита Люлли из полной музыкально-драматической версии «Мещанина во дворянстве» Мольера. В них Musica Viva, в ариях деликатный аккомпаниатор и партнер, становилась вторым самостоятельным героем концертной истории о путешествии не по неведомым территориям, но едва ли не по родной земле, каким бы она ни была Версалем.