Из чего состоит опера: ложи

Джордж Крукшанк. «Посетители лондонской Всемирной выставки в оперных ложах», 1851

Фото: DIOMEDIA / Science Museum London

Ложи — отгороженные части зрительного зала с отдельным входом, обыкновенно располагающиеся в несколько ярусов. В оперных театрах новейшего времени иногда отсутствуют (не считая технических лож для светового оборудования), но исторически были неотъемлемой частью и оперного зала, и оперного представления как социального феномена.

Когда в 1858 году в лондонском Ковент-Гардене было построено нынешнее здание Королевской оперы, там были ложи, и ложи, и ложи в несколько ярусов — общим числом более сотни. В 1920-е, после очередной реконструкции лож, стало вполовину меньше. Наконец сейчас, после переделок второй половины прошлого века, лож осталось всего двадцать с небольшим (да и те теснятся по бокам от сцены) — то есть большая часть зрительских кресел во всем зале размещена просто рядами, безо всяких перегородок. Выглядит так, будто именно в этом театре, опекаемом (формально во всяком случае) самой церемонной из уцелевших монархий, решили в меру сил прислушаться к горлопанам-уравнителям времен Великой французской революции, кричавшим не только "долой короля!", но и "долой ложи!".

Что забавно, венецианские импресарио XVII века, с подачи которых в оперных залах появились ярусы лож, о социальной стратификации как раз не очень-то и думали. Хоть многие из них были аристократами, но венецианская знать была торговой, а не феодально-рыцарской, и придумывание нового оперного быта было для них операцией чисто коммерческой. Разместить зрительские места галереями в несколько этажей (а не амфитеатром) — простая экономия места. Если же кусок этой галереи выделить перегородками, то его значительно проще продать или сдать внаем — а это было жизненно важно, потому что на одной только торговле билетами бюджеты категорически не желали сходиться. И это было не запредельно дорого: поначалу порядка 25-30 дукатов за сезон, в то время как гонорар композитора за оперу (и художника за большую картину) исчислялся сотнями.

Постоянно иметь к своим услугам собственное (точнее, семейное) приватное пространство с видом на оперную сцену, как оказалось, и удобно, и престижно. Ближе к концу века в новых венецианских театрах ложи расходились по бессрочным арендаторам еще на стадии строительства. Сохранилось смешное письмо одного иностранного дипломата, который просил самого дожа помочь ему заполучить ложу: я, пишет посланник, вообще-то музыку не люблю, однако ж нужно оберегать почет своего звания.

Но во всей остальной Европе, где опера надолго стала по преимуществу придворным увеселением, идею театра с ложами общество "старого режима" усвоило совершенно непринужденно. И дело не только в пресловутом удобстве и уединенности, хотя, кто спорит, возможность под звуки оперы в своей клетушке невозбранно болтать, ужинать, играть в пикет, блудить и справлять нужду, выставляя горшок в коридор (а что делать, уборные в оперных театрах появились только в XIX веке),— это комфорт. Чем там именно можно было заниматься в ложах, а чем нет,— это был вопрос этикета, решавшийся по местам очень по-разному. Кто и как мог помещаться в партере — тоже. А вот идея зрительских ярусов как торжественной эмблемы неравенства царила всюду равно. Появилась парадная центральная ложа, оперный аналог тронного балдахина; в одном уровне с ней, понятно, водворялись первые лица двора, выше персоны чуть менее сиятельные и так далее, вплоть до простонародной галерки. Часто доходило до того, что распределением лож между знатными зрителями заведовал сам монарх лично. Для особ платежеспособных, но не самого хорошего тона завели специальные боковые ложи над оркестровой ямой, низко посаженные, неудобные, но укромные, где над высоким бортиком виднелись только головы зрителей, торчащие, словно из ванны,— "ваннами" (baignoires) такие ложи и прозвали, отсюда, собственно, наше "бенуар".

И ведь "аристокрация богатств", придя на смену родовой знати, ломать этот порядок не захотела. Одинокий случай вагнеровского святилища в Байрейте, где только Людвигу II с грехом пополам обустроили ложу, был в том числе и пощечиной этой буржуазной суетности — но та устояла. Исторические королевские, императорские и княжеские театры, за ультраредкими вычетами вроде того же Ковент-Гардена, держатся за систему лож хотя бы как за часть аутентичного декора. Однако и совершенно новые театры ее не всегда чурались. Как были ложи в старинной нью-йоркской Метрополитен-опере — так и остались в современном Met, построенном в прогрессивные 1960-е.

Страшная правда состоит в том, что ложи на самом деле для честного оперомана часто гомерически неудобны, особенно если сидеть в третьем ряду где-нибудь совсем сбоку: переборки отнимают последний шанс увидеть хотя бы краешком происходящее на сцене. Дивиться тут нечему. Большей своей частью "старинные многоярусные театры", которые кажутся сейчас очагами пламенной любви к оперному искусству,— памятники того времени, когда человек, самозабвенно вперившийся в оперное зрелище от первой ноты до последней, выглядел чудаком. Но даже сейчас, когда нравы изменились бесповоротно, когда сам язык оперного театра тщится быть предельно актуальным и общедоступным, люди в ложах — все равно невольные заложники старинного ритуала потребления оперного спектакля. Только уже не они придают блеск своим раззолоченным "чуланам", как простодушно называл венецианские ложи в 1690-е годы стольник Петр Андреевич Толстой, а вовсе наоборот.