Выставкой «Постконструктивизм, или рождение советского ар-деко: Париж—Нью-Йорк—Москва» галерея «Эритаж» отмечает десятилетие и напоминает о том, как пролетарская культура усваивала уроки красивой буржуазной жизни. Рассказывает Игорь Гребельников.
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Период советского искусства, архитектуры и дизайна от конструктивизма до сталинского ампира стал визитной карточкой «Эритажа»: в лучшие годы галерея предъявляла ее и на таких престижных площадках, как ярмарка Design Miami / Basel в Базеле и Майами-Бич. Выбранная на этот раз тема советского ар-деко вроде бы очевидная, но и непростая для галерейного формата (даже при том что добрая половина экспонатов на выставке предоставлена музеями). Во-первых, из-за многообразия и пестроты материала. Во-вторых, из-за временной эстетической, идеологической размытости самого понятия: вряд ли советские метростроевцы или керамисты фабрики «Вербилки» имели о нем внятное представление — не было тогда такого слова «ар-деко», зато явно было томление по красивым вещам. Кураторы выставки, как поясняет релиз, «выводят дискуссию о том, что такое "советское ар-деко", из замкнутых рамок научных исследований в открытое публичное поле». Но тут есть о чем дискутировать.
Экспозиция рассказывает о советском ар-деко как о результате разнородных влияний: с одной стороны, парижской Международной выставки современных декоративных и промышленных искусств 1925 года, с другой — бума высотного строительства в Америке 1920-х—начала 1930-х годов, ну и с третьей — наших конструктивистов, знавших толк в гармонии и красоте не хуже европейцев и американцев. Отсюда и три раздела выставки. Не слишком новую в принципе концепцию иллюстрирует внушительная подборка предметов мебели, декора, разного рода дизайнерских и архитектурных проектов, живописи и графики: многие из них редко показывались, и все вместе смотрится весьма познавательно. Во «французской» части — граненная треугольным орнаментом ваза Lalique Nanking, эскиз платья Сони Делоне с ее же авторства абстрактным орнаментом на ткани, цветистые в завитушках эскизы костюмов Эрте, его же статуэтки, металлический в геометрических изломах чайный сервиз, «Портрет мужчины в красном берете» Василия Шухаева — в общем, все домашнее и, подобно кокону, будто призванное защитить обладателей этих вещей от напастей машинного века. Эпохальная парижская выставка готовилась еще задолго до Первой мировой войны, ее много раз откладывали, и, когда наконец открыли в 1925 году, мир был уже совсем другим, да и контроль над декоративными производствами перешел от обществ и гильдий к продавцам их продукции, чем и объяснялся вызывающий консюмеристский уклон мероприятия, явно обращенного к самой состоятельной прослойке.
Собственно, термин «ар-деко» в связи с выставкой первым в своей статье обронил архитектор Ле Корбюзье (стиль в декоративно-прикладном искусстве так стали называть лишь в 1960-е), и он звучал как упрек: автор был обижен тем, с каким трудом допустили на выставку его павильон «Эспри Нуво», отмеченный критикой как один из лучших. «Понастроили таких павильонов, что издали и то смотреть противно, а вблизи один ужас»,— писал из Парижа Александр Родченко своей жене, и это при том, что он со своим «Рабочим клубом», размещенным внутри советского павильона, был серебряным призером выставки.
В «американской» части — журналы «Архитектура за рубежом» с подробными обзорами, посвященными небоскребам (особое внимание уделяется декоративной отделке), декоративное панно, явно украшавшее холл одного из них, платья и туфли, в которых развлекались герои «Великого Гэтсби», советский фарфор. Тут же и советские проекты высотных зданий — уроки американцев усваивались здесь так радикально, что ради махины здания Наркомтяжпрома архитекторы готовы были сровнять с землей ГУМ и прилегающие к нему улицы.
Главный зал отдан явным достижениям советского ар-деко: проекты светильников и мебели Абрама Дамского, смахивающие на продукцию Баухауса, эскизы декораций и театральных костюмов братьев Стенберг, Родченко, Бориса Рындина, платья и текстильные эскизы, проекты Дворца советов, совершенно дивный проект Ивана Леонидова — трехэтажный частный дом для поселка Ключники в Нижнем Тагиле (Ле Корбюзье бы, очевидно, похвалил), ну и конечно, станции московского метро. Зал — пестрее некуда, вещи — разновеликие по масштабу, но, пожалуй, в этом и кроется причина роковой неудачи советского ар-деко, быстро сдавшего позиции сталинскому ампиру. То, что в Европе задумывалось и было реализовано как некий Gesamtkunstwerk, приятная глазу и телу совокупность роскошных вещей вокруг отдельного индивидуума или семьи, в Стране советов, чтобы объять коллективное советское тело, должно было принять циклопические масштабы, но только время великого перелома явно играло против. А классицистская торжественность оказалась в конечном счете благонадежнее, чем буржуазная красивость ар-деко.