Сегодня премьерой оперы Римского-Корсакова "Снегурочка" открывается новая сцена Большого театра. Накануне режиссер спектакля ДМИТРИЙ БЕЛОВ ответил на вопросы обозревателя Ъ РОМАНА Ъ-ДОЛЖАНСКОГО.
Дмитрий Белов в 1992 году окончил режиссерский факультет Петербургской консерватории. Работал постановщиком в Екатеринбургском театре музыкальной комедии. Окончил аспирантуру РАТИ в Москве, стажировался в Большом театре. Ставил в театрах Саратова, Кемерова, Челябинска. Поставленные Дмитрием Беловым в Саратовском театре оперы и балета спектакли "Евгений Онегин"(2000) и "Риголетто"(2001) номинировались на российскую премию "Золотая маска".
— Вы раньше уже работали в Большом, но "Снегурочка" — ваша первая самостоятельная постановка в театре. Как получилось, что открывать филиал доверили дебютанту?
— Год назад мне показалось, что в театре началась какая-то жизнь, что-то внутри закипело, задвигалось. Впервые за много лет я стал относиться к этому театру как к живому, и мне вдруг показалось, что надо просто зайти сюда, чтобы к этой жизни стать причастным. Я зашел, два часа пробеседовал, предложил несколько вариантов, в том числе "Снегурочку", меня, к моему удивлению, внимательно выслушали, поблагодарили, и я уехал ставить другой спектакль в Саратов. В конце апреля вдруг звонок — приступайте. Но первоначально спектакль планировался для главной сцены, уже потом у дирекции возникла идея открыть "Снегурочкой" новую сцену.
— В какой степени творческая группа была свободна в определении состава исполнителей?
— Пожалуй, самый сложный вопрос. Для дирижера, как и для меня, это дебют. Сказать, что мы нашли идеальный состав, я не могу. Но был найден вариант, позволяющий сделать спектакль с минимальными уступками обстоятельствам.
— Правда ли, что дирекция театра предлагала вам Николая Баскова на партию Берендея?
— Правда, хотя назначения так и не случилось. Но когда предложили, я согласился. Нельзя бросаться артистом, который в состоянии держать внимание огромного зала.
— И как вам работа в Большом после провинциальных театров, в которых вы много ставили?
— Это бюрократический монстр. Кафка отдыхает. Все оказалось страшнее и величественнее, чем я ожидал. Надо было обладать гением Бориса Покровского, чтобы десятилетиями удерживать Большой, который исторически всегда был театром дирижера. Здесь центр тяжести спектакля, центр ответственности смещается в сторону от конкретных людей, он где-то в стороне от нас всех бродит. Но это я говорю не для того, чтобы снять с себя ответственность за результат.
— Буквально в соседнем здании вы работаете на мюзиклах "Метро" и "Нотр-Дам". Каково было переходить ежедневно фактически из одного музыкального мира в другой?
— Отсюда я уносил чувство великой традиции. Здесь есть люди, которые до сих пор свято относятся к театру, есть культ профессионализма, есть какое-то другое ощущение времени — как возложенной на плечи людей культурной ноши. А оттуда старался принести ощущение жизни. Там молодые актеры приходят на сцену не просто для того, чтобы жить, а чтобы жрать эту жизнь, хватать ее всем, чем можно. У них киловатты энергии, и их надо принимать со всеми их жвачками, матом, неуважением к традиции. Когда они выходят на сцену, они превращаются буквально в зверей. Эту жадность к работе хотелось перенести в "Снегурочку", в которой должна была быть молодая команда.
— Тем более что в "Снегурочке" задействованы новые технологии, а на сцене будет экран с видеопроекцией?
— Спектакль делается по мотивам оформления Николая Рериха, что было исходным условием Большого театра. В этом смысле "Снегурочка" — заказная работа. Поэтому поначалу я работал на преодоление материала. А потом занимался обузданием себя. То есть занимался тем самым отсеканием лишнего, о котором говорят применительно к скульптуре.
— Вы стремились к минимализму?
— Минимализма не получилось, сразу могу сказать. Вообще, мне эта опера кажется квинтэссенцией русского стиля, возникшего в конце позапрошлого века. От него многих тошнит, я знаю, а другие восторгаются. Эта музыка — любимое дитя того времени, когда даже лапти художники старались делать стилизованными. Хотелось ухватить и удержать на сцене ту меру декоративности и подлинности, которая отличала эпоху, то неуловимое тление, которым была тронута вся культура модерна. В этой своего рода художественной гнили заключена правда Снегурочки. Это как льдинка, лежащая в лесу на прелой листве. По-моему, нет ничего трогательней этого зрелища.