Чета оперных звезд — сопрано Екатерина Сюрина и тенор Чарльз Кастроново — выступила с концертом на сцене Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко. Широта репертуара — итальянская, французская, русская оперная музыка — обоих артистов представила в самом выигрышном свете, считает Юлия Бедерова.
Фото: Юрий Мартьянов, Коммерсантъ
Выступление Екатерины Сюриной и Чарльза Кастроново, ее иногда партнера по сцене, а в повседневной жизни мужа, предварил худрук театра Александр Титель. Он напомнил, что Сюрина, его ученица в мастерской ГИТИСа, еще тогда обратила на себя внимание особым характером и талантом (кроме Тителя ее педагогами были Эмма Саркисян и Игорь Ясулович), что блистательно пела партии в учебных спектаклях, но самое главное в словах Тителя, кажется, пришлось на долю эпитетов. Они оказались замечательно точны. После них, напомнивших московской публике о «самодостаточности и соразмерности» Сюриной, певица, которая дебютировала когда-то в колобовском «Риголетто» с Дмитрием Хворостовским в «Новой опере», но с тех пор редко выходящая на московскую сцену, смело могла быть самой собой. Именно той, удивительно соразмерной своим партиям и образам и одновременно свободной, какой ее когда-то полюбили в России, а потом и на главных мировых сценах.
Сюрина и Кастроново открыли программу дипломатически эффектно — русским оперным сетом. Хотя примечательная особенность мировой карьеры Сюриной как раз в том, что, в отличие от многих российских певцов, входящих в систему западных ангажементов, она почти не поет русский репертуар, а единственной русской партией Кастроново до сих пор был, кажется, Ленский. Оркестр Музтеатра и его главный дирижер Феликс Коробов деликатно по звуку (пожалуй, даже чуть более, чем хотелось) начали с Мусоргского («Рассвет на Москве-реке» из «Хованщины», постановка которой именно на этой сцене — визитная карточка современного МАМТа). Сама Сюрина — с Римского-Корсакова (партия Марфы в репертуаре певицы еще со времен «Новой оперы»). Но если ария Марфы еще прозвучала эфемерным намеком на полноту лирико-колоратурного голоса, то уже «Ах ты, доля-долюшка» Людмилы из глинкинского «Руслана» показала Сюрину не ожидаемой субреткой, но лирической и трагической героиней. Ее трагика особенна — нежна и взыскательна к своему слушателю, так же как и сама Сюрина взыскательна по отношению к каждой фразе, нюансам и общей пластике формы арии или романса.
В русском сете еще были чудесный Владимир Игоревич из Бородина (специально подготовленная к московскому концерту каватина «Медленно день угасал» прозвучала подобно белькантовой миниатюре) и, каким бы диссонансом это ни звучало в отношении Ленского, ударная ария «Куда, куда вы удалились», изумительно, с роскошным мастерством кантилены и благородством спетая, избежавшая трафаретных моментов фразировки и актерски сидящая на Кастроново как влитая. А в последовавшем итальянском блоке певцы бравировали отточенной техникой на материале веристской лирики — ария Морица «La dolcissima effigie» из «Адрианы Лекуврер» Чилеа и потом Пуччини — ария Мими (несмотря на то что это не самая сильная партия в репертуаре певицы) и дуэт Мими и Рудольфа (партия Рудольфа в «Богеме», как раз напротив, одна из коронных у Кастроново).
Чуть укороченное (ради бисов) второе отделение целиком отошло во французскую сторону. Тут нашлось место арии Хосе «La fleur que tu m’avais jetee» (совсем свежая и, судя даже по одной арии, очень удачная партия в репертуаре Кастроново), фирменной для Сюриной Лейле из «Искателей жемчуга» с блестящими произношением и нюансировкой, умопомрачительной красоты арии Надира оттуда же (здесь оркестр снова был несколько более деликатен, чем подошло бы этой арии), а также исполнительски блестящему вальсу Джульетты. В продолжившем же тему Гуно дуэте «Va! Je t’ai pardonne» Ромео и Джульетты именно дуэтное вокальное взаимопонимание стало украшением и кульминацией программы.
Бисы были нарядны (неаполитанская «Катари», Лауретта из «Джанни Скикки» и дуэт Адины и Неморино как огромный веселый туз из рукава), но ничего принципиально не изменили в образах и впечатлении. Только подтвердили: оба лирических дарования, Сюрина и Кастроново, не позволяют себе во всей белькантовой аккуратности, кантиленной пластичности и деликатной игривости своих партий ни грамма форсирования или сахарного сиропа. В концертном формате их отменному вкусу чуть недостает магии и прочего уместного в опере гипнотизма, но соразмерность и самодостаточность эту нехватку совершенно компенсируют.