В прокат вышла черная мелодраматическая комедия Владимира Котта с отпугивающим названием «Карп отмороженный». Фильм рассмешил Михаила Трофименкова.
Чтобы не утруждать сына (Евгений Миронов), Елена (Марина Неелова) берется за организацию собственных похорон
Фото: Кинокомпания "КиноКластер"
Бывает, что не то что с первых кадров, а даже раньше, едва увидев рекламу фильма, с тоской задаешься вопросом: и куда ж меня, грешного, занесло? Куда-куда — в поселок Сясьстрой, где проходили съемки: само его имя сулит тоску, одиночество, разруху, пьянь. Место не для жизни, а для дожития и вымирания: вот и самые жизнеутверждающие персонажи — патологоанатом (Сергей Пускепалис) и гробовщик (Александр Баширов).
Пролог подтверждает худшие опасения. Пенсионерка-учительница Елена Михайловна (Марина Неелова) — кажется, кутается в ту же самую интеллигентскую кофту, что и в «Осеннем марафоне»,— узнает от доктора, чья деликатность граничит с садизмом, что в любой момент она может умереть от сердечного приступа. Само собой, тут же вспоминаются бесчисленные фильмы о «мертвецах в увольнительной», которые, выслушав приговор, начинают остервенело творить добро.
Если расчленять фильм, то, да, в нем найдется все, чего боишься и не желаешь видеть. Героиня одинока: сын Олег (Евгений Миронов) процветает в большом городе, где учит бизнесменов искусству быть счастливыми. Для того чтобы у него нашлось время навестить мать, она должна как минимум угодить в больницу. А так самый близкий ее человек — простецкая соседка Людка, сыгранная Алисой Фрейндлих так самозабвенно, что в ее устах невиннейшие речи кажутся отборной матерщиной. Конечно, Елену никто не обидит: как-никак все поселковые — ее ученики. Вот только жизнь их помяла. Школьная любовь Олега спилась и проводит время жизни в драках с сожителем-таджиком. Патологоанатом вскрывает безвременно усопших одноклассников и не брезгует мародерством.
Но расчленять «Карпа» нельзя. Котт в своих лучших фильмах являет уютный дар обживать самые нежилые места и говорить по большому счету пошлости совсем не пошлым образом. Он — что необычно для российского «народного» режиссера — не желает халтурить в работе с пластикой и мимикой актеров. Претензии, которые можно предъявить сценарию, компенсируются отстраняющими действие вздернутыми бровями, полуулыбками, промелькнувшей на лице тенью испуга.
А пугаться есть чего. Елена, как свойственно обреченным героям, развивает белогорячечную активность не гуманитарного, но прагматического толка. Нет, конечно, в результате она человечество немного осчастливит, но рикошетом: сентиментальность в «Карпе», пусть и не всегда, удачно сожительствует с цинизмом. Короче говоря, Елена, чтобы не напрягать Олежку, задается целью уладить хлопоты, связанные с похоронами, при жизни. Как совершенно справедливо отметили две сясьстроевские модницы-эмо, старушка «жжет». Получает свидетельство о собственной смерти, запасается гробом, импровизирует с Людмилой поминки по себе, навещает кладбище.
Впрочем, погост она посещает не чтобы подрядить смурных мужиков загодя выкопать могилку, а чтобы набрать червей для того самого отмороженного карпа. Эта рыба, подаренная Елене еще одним питомцем-пьянчугой, заслуживает того, чтобы уважительно писать ее породу с большой буквы. Роль Карпа в жизни героини по-буддистски непостижима, но кардинальна.
Рыбина размером со среднюю собаку, ожившая после длительного анабиоза в морозилке, становится наперсником, сотрапезником и собеседником Елены. Он играет главную роль в просветлении суетного Олега, ухитрившись проглотить ключи от его автомобиля: обратно их не получить, поскольку карп, как объясняет ветеринар, «рыба безжелудочная». Кажется, он молчит, но ручаться я бы не стал: какое-то рыбье «мяуканье» как будто доносится.
В симбиозе педагога с рыбой мерцает все та же смесь сентиментальности с цинизмом. Когда Елена кормит своего скользкого друга гречкой, думаешь: а не фарширует ли она его при жизни — подобно тому, как при жизни хоронит себя.
Впрочем, Котт — добрый режиссер, и все у всех будет хорошо. Или относительно хорошо. А может быть, и совсем плохо: открытый финал позволяет строить самые разные версии. Но, в конце концов, как ни осуждала некогда советская общественность такую вот открытость финалов, в ней, что ни говори, есть то самое чувство живой жизни, в котором Котту не отказать.