выставка живопись
В выставочном зале "Новый Манеж" открылась выставка хорватского художника Эдо Муртича — ветерана европейского абстракционизма, ветерана Сопротивления и ветерана искусства бывшей Югославии. Комментирует СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.
Эдо Муртич (Edo Murtic), которому не так давно исполнился аж 81 год,— редкостная по колоритности фигура. С одной стороны, у него первоклассная и очень респектабельная международная репутация, его полотнами гордятся лондонская Tate Gallery, нью-йоркский Музей современного искусства и прочие собрания аналогичного уровня. С другой — все, кто говорит о нем, никак не могут отделаться от романтического ореола, который окружает его далекую молодость: во время второй мировой Муртич активно партизанил, борясь с профашистским режимом усташей, но при этом не переставал писать.
Но его главный парадокс состоит в том, что господин Муртич — герой югославского Сопротивления, лауреат множества международных премий и орденов — у себя на родине нынче не очень обласкан. Вплоть до символических официальных акций: его живопись, украшавшая президентский дворец в Загребе, в спешном порядке была убрана от греха подальше. И тут дело не только в том, что его абстракционизм не кажется придирчивому хорватскому государству истинно национальным искусством. Властям сегодняшнего Загреба не дает покоя главным образом его давнишнее благополучие в коммунистической Югославии, хотя в этом благополучии политические вопросы причудливо перемешаны с искусствоведческими.
Собственно, сам феномен Муртича-абстракциониста был возможен только на волне десталинизации государства и культуры, которая захлестнула Югославию в 50-е. Стараясь поспешно вклиниться в европейский художественный процесс, мастера культуры (среди которых по непонятным причинам уверенно главенствовали хорваты) торжественно порвали с официальным соцреализмом и ринулись в адепты беспредметности. И довольно быстро составили себе по крайней мере общеевропейскую известность, потому что это всем было решительным образом на руку. Во-первых, очень украшало старательно создававшийся в ту пору имидж Югославии как самой "нейтральной" и "открытой" страны социалистического лагеря, а во-вторых — попадало под заокеанскую опеку: абстракционизм в Европе в годы холодной войны по сходным соображениям поддерживала (и дипломатически, и иными путями) Америка.
Художник Муртич — один из самых ярких (и, безусловно, самый долгоиграющий) представителей тогдашних "конвертантов". В 1951 году он на казенный счет отправился в США и Канаду и после трехлетнего пребывания там решительно отошел от фигуративной живописи (правда, не так моментально, как многие из его коллег: у него все было более поступательно, в русле духовной эволюции). В конце 50-х он, будучи уже сложившимся абстракционистом, представлял Югославию на Венецианской биеннале и кассельской Documenta.
Этот период творчества Муртича на московскую выставку не попал: в "Новый Манеж" привезли менее давнишнее творчество: от семидесятых до двухтысячных. Но даже и в этих тридцати годах заметна обещанная эволюция. Хотя по-хорошему сначала бросается в глаза общее: колористика у всех работ разных лет весьма схожая, с мрачными прогалинами черного (или густо-синего) цвета и агрессивными сполохами красных и белых мазков. Образ партизана-героя за этой невеселой патетикой читается хорошо. Образ гуманиста и оптимистично настроенного космополита — не очень. Потом, правда, можно вдаваться в драматургию этих цветов: скажем, в ранних работах черный — это не очень оформившиеся пятна, во второй половине 70-х пятна превращаются в относительно читаемые буквенные знаки, потом чернота переходит на грунтовку холста. Вот и эволюция.
Трудно утверждать с определенностью (тем более не видя картин молодого Муртича), но очень сильно сдается, что абстракция ему частенько просто мешала. В некоторых циклах он явно старается делать пассы в сторону былой фигуративности, но очень опасливо: ведь, того гляди, критики обругают, реноме порушится. Но если действовать аккуратно, эдакими партизанскими вылазками, то все обойдется. И обошлось: искусствоведы только повысили градус эпитетов. Скажем, "Глаза страха", цикл иллюстраций к патриотической поэме об ужасах войны, написанной бывшим собратом по оружию, то и дело срывается на какие-то отчетливые глаза, пасти, клыки и вороньи клювы. Муртич вышел молодцом и доказал критике, что "экзистенциальные темы пока еще не вышли из моды". Потом, уже в 80-е, художника вдруг, как и в юности, захватила красота родных пейзажей — с их красными виноградниками, залитыми солнцем каменными грядами и лучезарными бухтами. Хотелось все это писать, снова было страшно. И опять партизанский метод сдюжил: критика поахала, что предмет живописи радикально изменился, но с облегчением признала, что манера все та же.
И вот — Муртич конца 1990-х. Критики 80-летнего старца вряд ли обидят, а вот политические обстоятельства складываются печально. И что же? Стилистика художника, совершив практически полный круг, снова вернулась к началу его абстракционистской карьеры. Такой незамысловатый прием, но сразу вспоминается, кем Муртич был, как начинал и как на Западе прославил родной хорватский край. Выглядит куда убедительнее, чем если бы он выступал по национальному телевидению, тряся орденами и медалями.