Голландский архитектор Маркус Аппенцеллер, партнер бюро MLA+ и один из самых востребованных специалистов по современному градостроительному проектированию, принял участие в конкурсе концепций экспериментальных площадок московской реновации. О том, как должны меняться советские типовые районы, Маркус Аппенцеллер рассказал Сергею Ходневу.
Фото: Александр Миридонов, Коммерсантъ / купить фото
— Какой район вы представляете на конкурсе?
— Хорошево-Мневники. Там три квартала: два к северу от проспекта Маршала Жукова и один — к югу. Мне кажется, у нас немножко другой подход, чем у остальных, потому что мы не пытаемся выжать максимум жилых площадей (их будет больше процентов на 20, максимум на 25), а скорее пытаемся улучшить качество жилой среды.
— Вы сами выбрали это место?
— Нет, сначала мы подали заявку на участие в конкурсе, а потом нам достался этот район. Мы — это бюро MLA+ вместе с нашими московскими коллегами из Buromoscow плюс итальянская транспортно-консалтинговая компания MobilityInChain, голландское бюро Felixx (оно занималось ландшафтом) и компания Habidatum, которая исследует городские big data. Но участок нам понравился, он довольно типичный для ваших khruschevkas и с ним интересно работать.
— А чем именно интересно?
— Советские модели проектирования — они очень технологичны. Только прямые линии, потому что кран должен был двигаться по рельсам, и так далее. Но на самом деле в этих кварталах всегда есть места, где эти модели давали сбой: топография не та, участок не прямоугольный и так далее. От этой конкретности мы и отталкиваемся.
— Улучшение среды — это улучшение общественного пространства?
— В первую очередь да, конечно. Работа и с ландшафтом, и с самими зданиями, которые тоже должны формировать комфортное пространство. Это же ужасно, когда у вас внутри кварталов все перегорожено заборами. Построение системы удобных пешеходных и транспортных связей. Но есть еще то, что мы назвали «ансамблями»: например, несколько малоэтажных жилых зданий с общим двором, который становится полуприватным пространством. То есть люди могут сами решить, как они хотят его использовать. Сделать детскую площадку, поставить фонтан, еще что-то. В вашей старой модели все пространство — общественное. Это и для города большая нагрузка, и людей на самом деле отчуждает, а они должны участвовать в том, как меняется то место, где они живут. Есть вещи, которые можно проектировать только в директивном порядке — метро, к примеру. Но на микроуровне у людей должна быть возможность самим принимать решения.
— Вы давно имеете дело с российскими реалиями — что-то изменилось в сознательности подхода к градостроительству?
— Очень сильно, особенно в последние лет пять. Да, конечно, у вас были и есть сложности, но они понятны и неуникальны — это следствие резкого перехода к рынку и недостатка опыта в том, как делаются современные города. Мы наблюдали то же самое в Китае в свое время, но сейчас там бывшие промышленные центры очень сильно изменились к лучшему в смысле городской среды. Ну и Москва сама очень изменилась. Знаю, что программа благоустройства довольно директивная, что было много дискуссий, но все же это работа на качество. А если ее не будет, у города не будет стимула для развития.
— Насколько оправдана, на ваш взгляд, эта идея с «пробными» районами для проектов реновации?
— Я лично думаю о нашем проекте не только как о решении для конкретного района, но и как о стратегической модели, которую потом можно будет использовать в других местах. Например, мы разработали очень детальный план того, как будут сноситься здания и переселяться люди — очень постепенно, причем никто не будет переселяться за пределы района. Исследования показывают, что человеку нужно около 20 лет на то, чтобы прижиться на новом месте — привыкнуть к району, обрасти знакомствами и так далее. Мы не хотим обрывать эти связи.
— По-хорошему подобные вещи должны определяться на городском уровне, нет?
— Отчасти да, нужны общие правила игры, но все равно у застройщиков и тех архитекторов, с которыми они работают, должна быть определенная свобода решений. Это равновесие — залог того, что город остается социальным.
— Вы не боитесь, что город, где в разных районах работают разные градостроительные идеи, будет мозаичным?
— Нет, не боюсь. На самом деле мы же обычно перемещаемся не по всему городу, а по какой-то определенной зоне. И всюду должна быть узнаваемая среда. Качественная среда — вот, что важно. То, как выглядят отдельные районы, может определять вкус, архитектурная мода, предпочтения общества — это то, что со временем меняется. Именно поэтому многие великие города на самом деле очень даже мозаичны: этот район такого-то времени, этот — другого. Можете называть это эклектичностью, но, по мне, именно это придает свое лицо и городу, и его частям. Это как раз в советское время у вас пытались насаждать единообразие. Понимаете, человек должен говорить не «я живу в квартале номер такой-то», а «я живу в квартале, где еще такой интересный треугольный сквер есть». Именно это, кстати, мы в своем районе пытаемся дистиллировать из хрущевок: там, где советская системность дает сбой, возникают особые и узнаваемые места.