— Реакция на фильм была двойственная. Было сказано много приятных слов, мы не только умывались слезами. Просто те, кто помоложе, более свежо относились к картине, а те, кто постарше, восприняли ее в штыки. Ну чтобы кого-то эпатировать — такого даже в голове не было. Наоборот, мы с соавторами хотели как-то всколыхнуть итальянские традиции 70-х, сделать первый интересный триллер на русской земле. Мы ставили гуманистические задачи, хотели как-то своим качеством немного шевельнуть ситуацию, показать, как можно сделать. — А почему в штыки восприняли? Вам не удалось гуманитарные цели реализовать?
— Да откуда мне знать? Это сложный вопрос, который надо переадресовать к тем, кто мое кино в штыки воспринял. Потом, я еще раз говорю, я этому внимания бы так много не уделял, потому что это всего лишь какие-то два-три человека, пусть даже они критики. Тем более это достаточно одиозные критики. Посмотрите, что они хвалят.
— Вы говорите, что хотели всколыхнуть традиции итальянского кино 70-х годов. Оно ведь разное было. И Феллини работал, и Антониони. Что вы имеете в виду?
— Я вообще люблю кинематограф, и особенно люблю итальянское кино 70-х годов. Прежде всего Мари Бава и Дарио Ардженто. Я этих режиссеров по-своему люблю, своей такой любовью. Многие так же любят гонконгские фильмы про боевые искусства, и любят за романтизм и наивность. И итальянское кино тех годов тоже очень красивое. В нем была очень мощная традиция триллеров, которая потом перекочевала в Америку.
— А вас не смущает, что ваш фильм, называют "трэш-кино". Разумеется, оно имеет право на существование, просто "трэш-кино" — это "трэш-кино".
— "Одиночество" — это не трэш. Я говорю это с огромным уважением к трэшу. Я люблю новозеландца Питера Джексона и видел все его первые картины. Они смешные. Сейчас любое трэш-кино смотрится как комедии. Смотришь и хохочешь. Но у нас все-таки не трэш, это более-менее стилизованный зимний триллерок, поэтому определение "трэш" здесь немного неуместно.
— Если не трэш, то к какому направлению в кинематографе вы себя сами относите и почему?
— Мне хотелось быть похожим на Ридли Скотта. Мне хочется уметь снимать любые фильмы: и детективы, и триллеры, и мелодрамы, и исторические картины. Наш фильм относится к европейской традиции. Мы старались придать ему скандинавский вид. У нас даже актриса скандинавская, и действие происходит зимой. И с этой точки зрения мы поработали очень хорошо, у нас так все вылизано, без грязи. Не надо кормить зрителей совсем уж кормом. Надо иметь свою позицию. Я в кино пришел не деньги зарабатывать, а по призванию. И мне хочется делать лучшее, двигаться в сторону качества и культуры языка. Я не считаю себя гениальным, мы просто ремесленники и профессионалы.
— Триллеров о женщинах, попавших в опасность, очень много. Почему вы решили взяться за избитую тему?
— А какая тема не избитая? Вот сценарии Найта Шьямалана, они, может быть, оригинальные. Но у нас таких нет. Продюсеры предложили мне поставить этот сценарий, и я это сделал. Было бы что-нибудь другое, я бы что-нибудь другое, может быть, и снял.
— Вам хоть удалось сказать что-то новое в этом жанре?
— Я знаю точно, что в фильме есть хотя бы пять абсолютно профессионально сделанных ударных сцен. Недавно я ездил на один фестиваль и посмотрел картины наших мэтров. Но это катастрофа просто. Вы видели последние картины наших маститых режиссеров? Вот это трэш, понимаете? И при этом существует наше милое, очень аккуратно сделанное кино.
Беседовал АЛЕКСЕЙ КАРАХАН