То, что не представляет труда для депутатов — дать определение понятиям "Отечество", "патриотизм",— вызывает множество споров у ученых. Филолог Ирина Сандомирская, профессор Центра балтийских и восточноевропейских исследований Университета Седертерна (Швеция) "из попытки создать словарные дефиниции для существительных Родина, Отечество, Отчизна" вышла на написание целой книги, которую так и назвала "Книга о Родине". Наиболее интересные изыскания ученого приводит "Огонек"
Дискурс о Родине, ее мифологемы и сакральные символы, ее ритуалы и культовые практики — это прямой результат того, что Вальтер Беньямин в 1934 году назвал "эстетизацией политики". Родина представляет собой идеал красивого и любимого сообщества — в отличие от идеала сообщества прозрачного и рационального, которым является гражданское общество. Родина — это не "место" и не "вещь". Будучи продуктом культурного конструирования, она есть прежде всего "сюжет".
В русской культурной истории ситуации полной поглощенности культуры "русскими идеями" и отрицания универсалистских ценностей уже наблюдались не раз. В конце XX века, так же как это было и в конце XVIII, и в конце XIX столетий, "Россия" и "русскость" — самые животрепещущие темы, самые интересные и неразрешимые загадки, нечто чудесное и недоступное рациональному истолкованию, объекты веры, любви, гордости и надежды.
Имя Святая Русь, согласно М. Чернявскому, никогда не употреблялось в документах официальной власти допетровской России, хотя именно там, в качестве термина официальной концепции Москвы как Третьего Рима, его скорее всего и можно было бы ожидать. Тем не менее за пределами языка официальных документов, в культуре образованных людей того времени это сочетание употреблялось, причем не в порядке риторической инновации, а именно как цитата, как припоминание какого-то более раннего, идеального состояния русской культуры.
Сам миф об Отечестве постоянно ссылается, в порядке самообоснования, на 1612 год, однако конструкцию Отечества мы все же, вслед за Ю.М. Лотманом, отнесли бы к более позднему времени.
Согласно Лотману, Петр вводит термин "Отечество" для обозначения империи, а термин "служение Отечеству" — для обозначения государственной службы, то есть для передачи принципиально новой схемы распределения функций и ролей в государственном устройстве. М. Чернявский в своей хронике идеологии русского самодержавия отмечает, что по поводу успешного дворцового переворота, в ходе которого был убит Петр III и возведена на престол Екатерина Великая, императрица приказала выбить коронационный медальон с надписью "За спасение Веры и Отечества". Н.И. Греч вспоминает в своих мемуарах — и об этом также упоминает Чернявский,— что и в царствование Павла недовольство дворянства введением "прусских образцов" выражалось в разочаровании по поводу запрета на употребление слова "Отечество". Со свойственной ему прямотой Павел требовал называть вещи своими именами и Российскую империю именовать не Отечеством, а государством. Как пишет в своих воспоминаниях Греч, запрет на имя "Отечество" дворянство ощущало как иносказание, сигнализирующее ограничение его (дворянства) политических прав.
"Исконно русское" — это тема, которая появляется в русском дискурсе на пике классицизма. Под знаком "исконно русского" вырабатывается и литературный язык, и представление о поэтической традиции, и дискурс истории.
"Рассуждение о любви к отечеству" было опубликовано A.C. Шишковым буквально накануне начала войны 1812 года, дозволение к печати датировано 12 декабря 1811 года. Об обстоятельствах, связанных с этим текстом, подробно рассказывается в его автобиографических записках. "Высокая поэзия" шишковского Отечества сразу была истолкована в прагматическом плане: "Весною в 1812 году Государь призывает меня к себе и говорит: "Я читал рассуждение твое о любви к Отечеству. Имея таковые чувства, ты можешь ему быть полезен. Кажется, у нас не обойдется без войны с Французами; нужно сделать рекрутский набор; Я бы желал, чтобы ты написал о том Манифест"".
Как известно, Шишков имел конкурента на место государственного секретаря. Это был Н.М. Карамзин, автор другого рассуждения о любви к Отечеству (1802). Карамзин "выводит" любовь к Отечеству и долг служения ему из той "философии, которая основывает должности человека на его счастии". Карамзин пишет: "Любовь к собственному благу производит в нас любовь к отечеству, и личное самолюбие — гордость народную, которая служит опорою патриотизма".
Мы увидим далее, что нет ничего более далекого от заботы о "счастии человека", чем официальная доктрина Отечества, которая вошла в тезаурус русской культуры благодаря Шишкову. Шишков понимал "любовь к собственному благу" и "личное самолюбие" как злостные измышления безбожного французского индивидуализма. Именно эти черты он приписывал Наполеону как высшему и закономерному порождению гордыни разума. Если бы выбор государя в свое время пал на Карамзина, Родина, как мы знаем и любим ее сейчас, была бы совсем другой. Однако Карамзин отказался от должности статс-секретаря, а в риторике Шишкова власти увидели большую "народность", а следовательно, и большие возможности в плане рекрутского набора, чем у Карамзина.
В качестве государственного секретаря, с поста которого он вместе с Аракчеевым сместил либерального Сперанского, Шишков удачно использовал изобретенный им самим язык прославления Отечества в официальных документах власти — императорских манифестах и указах 1812-1814 годов. "Ложное умствование" — порождение "суемудрия", то есть западной философии, по Шишкову,— препятствует любви к Отечеству по той причине, что Отечество претендует на роль религиозной доктрины и конструируется Шишковым как светская церковь. Более того, в интересах отечества он позволяет себе прямую ревизию евангельской заповеди "Не убий": "вера, которая во всяком другом случае велит нам и малейшую каплю крови человеческой щадить <...> сей Ангел кротости и милосердия, ополчает руки наши и повелевает нам проливать свою и чужую кровь, когда дело идет о спасении и защите Церкви и Отечества". Сконструированное таким образом Отечество — всегда в опасности, такая Родина-Мать — всегда зовет. Милитаризм — не следствие, а конституирующее условие дискурса об Отечестве, равно как и сам дискурс об Отечестве — это мифологический нарратив о "локальном апокалипсисе".