На двух московских площадках — в Еврейском музее и центре толерантности и в Новой Третьяковке — открылась выставка «Эль Лисицкий». Ретроспектива одного из главных художников авангарда, объединившая произведения из российских и европейских музеев, проходит при поддержке компании «Транснефть» и благотворительного фонда «Сафмар». Рассказывает Игорь Гребельников.
Проун, по сути, альтернатива картине, так как он не имеет ни верха, ни низа, ни перспективы
Фото: Кристина Кормилицына, Коммерсантъ / купить фото
На фоне других российских музейных проектов, привязанных к 100-летию Октябрьской революции, выставка Эля Лисицкого (1890–1941) смотрится наиболее цельным и адекватным высказыванием на заданную юбилеем тему. Степень влияния художника на искусство ХХ века настолько значительна и бесспорна, что в данном случае не приходится смущаться «датским» поводом, растерянность перед которым отличает большинство посвященных ему выставочных проектов. И притом, что основной массив работ Лисицкого напрямую связан с революцией и последующими общественными переменами, рядом с ними меньше всего ощущаешь привкус советской идеологии.
Экспозиция в Еврейском музее, выступившем инициатором этой выставки, начинается с раннего периода творчества Лисицкого, вполне последовательно отражающего его национальную идентичность. Не поступивший в Императорскую академию художеств, он отправляется учиться на архитектора в Германию. Выбранной специальностью определяется тематика его ранних работ: в основном это архитектурные пейзажи родного Смоленска и Витебска (а также увиденной во время ученических путешествий Италии). И здесь, впрочем, он находит свою тему — копирует росписи синагог; эти рисунки позже отзовутся в лубочной образности его иллюстраций для первых книг на идише, изданных в России. Еврейские книги Лисицкого можно не только листать слева направо и читать справа налево, но и, в частности, разворачивать на манер древней рукописи — такой экземпляр «Пражской легенды» Мойше Бродерзона в виде свитка, вручную иллюстрированного художником, тоже есть на выставке.
Революция для евреев свершилась раньше октября: уже в феврале 1917 года была упразднена черта оседлости, Лисицкий активно участвует в деятельности «Культур-лиги» и других организаций, поставивших своей целью возрождение национальной еврейской культуры. Но вскоре «еврейская повестка» уступает место советской. По приглашению Шагала он оказывается в Витебске, куда вскоре приглашает Малевича, чье влияние очень скоро перевернет его представления об искусстве. Отказ от фигуративности, совместная работа в «Уновисе» (группа «Утвердители нового искусства»), оформительские работы в супрематическом стиле, предложение Малевича перевести супрематизм в объемные и архитектурные формы обернулись изобретением собственной художественной системы Лисицкого, получившей название «проун» (ПРОект Утверждения Нового). «Я назвал их "проун", чтобы не искали в них картины,— говорил позже о своих новациях Лисицкий.— Я считал эти работы пересадочной станцией из живописи в архитектуру».
Проуны есть в обеих частях выставки Лисицкого, и от них действительно в хорошем смысле кружится голова. В Новой Третьяковке помимо литографий представлены и их живописные варианты (все они — из зарубежных музеев), которые поражают еще и своими колористическими решениями, порой далекими от супрематических канонов: наряду c черным и красным Лисицкий использует мягкие оттенки серого, бежевого, голубого, серебристую краску. Проун, по сути, альтернатива картине, так как он не имеет ни верха, ни низа, ни перспективы, более того, по замыслу автора проуны могут быть выполнены в объеме и формировать само выставочное пространство, как это Лисицкий осуществил на Большой берлинской выставке в 1923 году.
Для советского государства Лисицкий оказался идеальным посланником: его «проект утверждения нового» вскоре распространился и на выставочный (художник проектирует многие советские экспозиции для заграницы), и на полиграфический дизайн (он создает новую типографику, которая до сих пор задает тон в издательской практике). Вернувшись из очередной заграничной поездки, Лисицкий решает посвятить себя архитектуре, участвует во многих конкурсах, но все его проекты (за исключение здания журнала «Огонек») оказываются невостребованными. Проуновская эстетика (как, например, в проекте «горизонтальных небоскребов», которыми Лисицкий планировал преобразить бульварное кольцо) явно проигрывала основательности и рациональности архитекторов-конструктивистов. Зато реализация многих его идей явно просматривается в современной архитектуре, причем самого звездного ранга — взять те же постройки Захи Хадид. Кстати, достойным оммажем проунам Лисицкого смотрится и дизайн выставки в Новой Третьяковке авторства Евгения Асса: в данном случае ему неожиданно пришла на помощь сама архитектура здания на Крымском Валу, построенного во времена оттепели, открывшей, кстати, советской публике Лисицкого впервые после нескольких десятилетий забвения.