концерт классика
В Большом зале консерватории заслуженный коллектив республики (ЗКР) оркестр Санкт-Петербургской филармонии под руководством Юрия Темирканова исполнил Третью симфонию Густава Малера. И исполнил, как показалось ЕЛЕНЕ Ъ-ЧЕРЕМНЫХ, в духе самого культового для ЗКР опуса — Ленинградской симфонии Дмитрия Шостаковича.Последний раз ЗКР выступал в Москве шесть лет назад в рамках фестиваля музыки Шостаковича. Его три программы с дирижерами Максимом Шостаковичем, Юрием Темиркановым и Марисом Янсонсом тогда не снискали и сотой доли ажиотажа, сопровождавшего нынешний концерт. Оно и понятно, ведь сейчас люди шли на коллектив, многим кажущийся единственным осколком растаявшего айсберга номенклатурных оркестров эпохи СССР.
В "заслуге" (так традиционно называют ЗКР) наряду с суровым ленинградским мифом интригует еще многое. И нынешний рыночный спрос на него. И музейный шлейф оркестра, бывшего пожизненной собственностью Евгения Мравинского. И знаковое сотрудничество с Юрием Темиркановым, главным дирижером "заслуги", после истечения контракта с Балтиморским оркестром вновь зачастившим в ЗКР.
Третья малеровская симфония (кстати, ею коллектив открывал новый сезон у себя в Санкт-Петербурге, концерт был посвящен памяти Евгения Светланова), подошла и для московской гастроли. Огромное шестичастное полотно с дыркой-антрактом между второй и третьей — отличный повод продемонстрировать кондиционность коллектива (тем более что партитура написана для так называемого двойного состава оркестра), исполинскую амбициозность сочинения (с участием хора — пела Академия Виктора Попова плюс прима Мариинского театра Лариса Дядькова в четвертой части) и, наконец, интерпретаторский почерк Юрия Темирканова.
В Москву оркестр под управлением Темирканова привезли буквально как питерский сувенир — с максимальной помпой и на единственный вечер. В конце концов, впервые в XXI веке в город-свидетель "падшей славы" многих оркестров-звезд приехал славящийся своей стабильностью суперконсервативный (как надо) коллектив. Можно было ожидать любого чуда.
Чуда, однако, не случилось: Третья малеровская отзвучала показательно, но не образцово. Части никак не складывались в целое. Многое слушалось как монтаж отделанных эпизодов с сырыми. Как если бы на выставке фрагменты руки мастеров чередовались бы с эскизами начинающих ремесленников. Так воспринималась дивная ансамблевость виолончелей с контрабасами встык с неуверенным обменом духовых реплик. Смысловым финалом прозвучала предпоследняя, пятая часть, а сам финал оказался неким формальным к ней довеском.
Почерк маэстро, впрочем, угадывался легко. И в брутальных красках медной группы, и в масляности струнных с капроновым ритмом литавр. Но самое-то темиркановское было, пожалуй, в очевидном приукрашивании повествования, в ершистых creschendo, в громких трубно-валторновых хоралах и в моментально узнаваемых — в частности, по шестилетней давности темиркановскому исполнению Ленинградской симфонии Шостаковича — пульсациях малого барабана.
Получился не то чтобы Малер, а Малер сквозь призму Шостаковича. И я была бы готова признать это за самобытную интерпретацию, если бы не ощущение, что главенствует нечто гораздо более отвлеченное от того и другого. Скорее всего, главенствовал героический имидж самого Темирканова, художника яркого и категоричного, но не разменивающегося на тонкости симфонических прихотей венского гения ХХ века с малеровской болезненной привязанностью не к собиранию стройного целого, а к фиксации дискомфортных предчувствий и томлений. Вместо этого оркестр с самого первого звука погрузил слушателей в эффектный звукороман на тему мировых катастроф. Зато получилось очень по-ленинградски. Что, наверное, и требовалось легендарному оркестру для выступления, посвященного 200-летию Санкт-Петербургской филармонии.