«Банковский сектор по определению не может работать убыточно»

Что привело к кризисной ситуации в российском банковском секторе? С какими рисками столкнулись кредитные организации? Ужесточилась ли конкуренция на рынке? И какие технологии определяют дальнейшее развитие сектора? На эти и другие вопросы ответил в интервью экономическому обозревателю «Коммерсантъ FM» Олегу Богданову заместитель президента-председателя правления банка ВТБ Михаил Сухов.

— Стоит начать с последних проблем, которые коснулись российских банков, были в центре внимания и прессы, и общественности. Как вы считаете, ситуация отрегулирована полностью к сегодняшнему дню? Или еще остаются какие-то пятна, белые или черные, которые в будущем будут возникать, и Центральному банку необходимо будет с ними каким-то образом работать?

— Вы знаете, Центральный банк всегда успешно справлялся, в последние месяцы — с так называемым риском концентрации надзорных решений, когда та или иная группа банков оказывается в фокусе внимания. Я думаю, что мы наблюдаем процессы сохранения доверия к банковскому сектору. В частности, по себе мы это видим — мы вообще растем раз в пять быстрее, чем сектор, по привлечению средств во вклады.

— Российские банки в последние два года, наверное, — один из лучших сегментов экономики, да? Такой прибыли и доходности не было давно.

— В этом году по российским стандартам нормальные банки уже свой триллион заработали, и мы в том числе. Я думаю, что если считать правильно по МСФО, то мы зарабатываем чуть больше, чем наша доля на рынке, и это абсолютно правильно. Что я считаю важным? Чтобы в этих условиях сохранилось доверие ко всем сегментам рынка — к государственным, к иностранным, к частным. То, что происходило недавно, показывает, что регулятор сохраняет свою жесткую позицию в отношении к сектору. И здесь важно, чтобы те частные банкиры, которые работают на рынке, в полной мере чувствовали свою ответственность и продолжали работать. Потому что применение нового механизма может создать иллюзию, что можно наделать долги, можно наделать плохие активы, и потом все уйдет в фонд санации. Здесь важно сохранить ответственность и рыночную дисциплину.

— Новый механизм, который был апробирован Центральным банком, мы затронем чуть позже. Но хотелось бы поговорить и о предыстории проблемы. Допустим, берем конец прошлого года или начало года — никаких симптомов не было. Потом был конфликт, который коснулся Ассоциации российских банков — что есть банки приближенные, а есть банки отдаленные от фондирования — у одних привилегированное фондирование, у других этого фондирования нет, и оно более дорогое. И в результате стали возникать проблемы у частных банков — они жаловались, что у них есть определенные проблемы как раз с фондированием, с лимитами. Это вылилось в результате в кризисное явление, которое мы наблюдали этим летом. Так эта история развивалась или по-другому? Или это все-таки рискованная деятельность, которую взяли на себя эти банки, проблемы которых пришлось ЦБ решать?

— Рынку известно, что есть группа банков, которая делала достаточно высокорискованные инвестиции. И когда говорят о том, что не имели доступа к фондированию, это не совсем так. Посмотрите на ставки, которые они предлагали населению — они фактически переплачивали, немного демпинговали на рынке. На самом деле, за всю эту историю сейчас приходится расплачиваться крупным банкам: если в этом году все банки платили в фонд страхования чуть менее половины процента годовых от привлеченных вкладов населения, то на следующий год эта ставка уже повышается — это уже 0,6% годовых. И всю эту историю очень хорошо почувствует наш потребитель. Безответственность и высокорисковые инвестиции в конечном итоге — это проблемы крупных банков. Поэтому это не история о том, что каким-то банкам кто-то не давал доступ на рынки. Наоборот, они пользовались ликвидностью, они пользовались в полной мере инструментами.

— А как показывает статистика того же Центрального банка, операции РЕПО по фиксированной ставке, очень дорогие операции, как раз их объем зашкалил — где-то в июле-августе он был максимальный за всю историю, наверное, российской банковской системы. Наверное, как раз осознание, что продолжать эту ситуацию, продлевать ее по таким ставкам — это абсолютная гибель, итог известен — полное банкротство, вынудило банки обратиться в ЦБ, а Центральной банк — уже прибегнуть к новому механизму. Вот ЕЦБ или Федрезерв такой механизм обсуждали, но не ввели в действие, они открывали окна различные — программы количественного смягчения и так далее. А в нашем случае решили использовать фонд санации банковского сектора. Почему так, как вы думаете?

— Вы знаете, это совершенно разные механизмы. Стандартное рефинансирование существует и у нас, и в Европе. На самом деле, крупнейшие банки, работающие эффективно, стараются поменьше пользоваться этим инструментом, потому что он самый дорогой. Мы стараемся привлекать деньги от предприятий, от населения. И в этом смысле полагаемся на Центральный банк как действительно кредитора последней инстанции, уменьшаем объем наших заимствований. Что делает банк, который рискует? Он не смотрит на стоимость заимствований, он обращается ко всем видам, и когда не хватает ему доверия со стороны населения, обращается к Центральному банку, и в конечном итоге передает Центральному банку результат рисковой банковской деятельности. Поэтому и в Европе, и у нас вмешиваются достаточно быстро, это на самом деле сближает наших регуляторов, и в этом смысле регулятор руководствуется лучшей практикой. И одним из выводов кризиса 2008 года была эффективность вложения в санацию через капитал, и дальнейшая продажа этих инвестиций после санаций подобного рода.

— Сейчас Федрезерв начинает, собственно, сокращать свой баланс, частично прекращает рефинансирование операций, которое привело к увеличению баланса, они с октября как раз начинают потихоньку сокращать.

— Да, но к этому пришли через несколько этапов. Первым этапом было увеличение баланса и на общие операции, и на преодоление финансовых трудностей отдельных банков. И подобная рода деятельность возможна после того, как ты санировал банковскую деятельность, и банковская деятельность является коммерчески эффективной. Сейчас Центральный банк своими операциями решает проблему достаточно заметного, но все-таки, надеюсь, узкого сегмента банков, и восстанавливает их эффективность. Очень правильно, что он пытается, что называется, в первом приближении наладить прибыльную деятельность этих банков.

Без прибыли банковский сектор невозможен. Это не тот сектор, который может работать убыточно по определению.

— Проблемы с активами у банка «Открытие», у Бинбанка — это не общераспространенные проблемы для всей системы, это частный истории этих двух организаций? Так можно сформулировать?

— Конечно. Потому что банки — я беру не только наш банк, но и многие другие, — у которых есть эффективные системы управления рисками с участием акционеров, с участием раскрытия информации, в том числе на биржах, показывают стоимость своего риска акционерам, работают с аудиторами, работают с консультантами, и у них просто-напросто подобного рода деятельность невозможна. Здесь речь идет о том, что мотивация частных акционеров привела к тому, что Центральный банк, видимо, утратил доверие к способности этих частных акционеров в дальнейшем продолжить непрерывность деятельности организаций и перехватил в определенных ситуациях контроль над этими банками.

— Вторая проблема, которая возникает в связи с этим — активы, которые перешли на баланс Центрального банка, насколько я понимаю, или они находятся на балансах этих банков? Фактически Центральному банку пришлось их докапитализировать, и многие эксперты, финансисты говорят, что это и есть некий завуалированный способ эмиссии денег — кто-то оценил в 1 трлн рублей, кто-то в 2 трлн рублей. Можно ли назвать это эмиссией денежной?

— Технически это эмиссия. Я думаю, что об объемах и масштабах этой эмиссии можно говорить после того, как Центральный банк даст свои окончательные оценки. И там идет работа, я думаю, нужно дождаться результатов. Но я считаю крайне позитивным, что эта эмиссия не оказала какого-то влияния на инфляцию, мы наблюдаем снижение инфляции.

— И на курс не оказала влияния?

— И на курс не оказала, потому что это были рублевые операции. На курс не оказала, может быть, потому, что владельцы бизнеса не проводили операции по выводу активов. И мы наблюдаем сейчас по средствам массовой информации, что идут операции по концентрации прежних активов на балансах этих банков. Это вполне понятный мне процесс. И вполне понятно, что окончательных оценок этой ситуации с количественной точки зрения нужно подождать.

— Многие сейчас говорят о том, что увеличилась доля государства, уменьшилась конкуренция. Вы ощущаете, что конкуренция в банковском секторе уменьшилась в связи с последними событиями?

— Вы знаете, конкуренция, я думаю, усилилась.

У крупных банков естественным конкурентом являются не только банки, но и фондовый рынок в целом, рынок облигаций.

Потому что лучшие наши заемщики, клиенты, обращаются напрямую к фондовому рынку и фондируются у инвесторов напрямую. И в отдельных случаях это достаточно эффективные для них сделки. Почему? Потому что инвесторы, в отличие от банков, не имеют определенных затрат на регулирование, на поддержание определенного уровня капитала, поэтому могут предложить самым первоклассным инвесторам лучшие процентные ставки. И конкуренция сейчас со всех углов между банками, со стороны фондового рынка — это нормальная естественная среда, неизбежная. И здесь мы, конечно, ожидаем смягчения процентной политики, чтобы быть более конкурентоспособными на этом рынке.

— То есть движение вниз по ставке продолжится? По-моему, Герман Греф говорил, что 5% по ипотеке, значит, ключевая ставка Центрального банка должна быть пониже. Это дело уже недалекого будущего?

— Я думаю, что самая ближайшая проблема — это тема реальной процентной ставки заемщикам. Потому что когда первоклассным заемщикам предлагается в рублях ставка 4,5-5% плюс к инфляции, это достаточно сложно с точки зрения осуществления инвестиционных проектов, с точки зрения управления своей кредитной нагрузкой. Поэтому, я думаю, что не нужно бояться снижать процентную ставку. Деньги, прежде всего, получат лучшие заемщики, которые стараются немножко откладывать свой спрос на кредиты в ожидании снижения процентных ставок, когда реальные ставки дойдут, я думаю, что до 3% годовых над инфляцией.

— То есть общемировой уровень — у нас такая тенденция неизбежная для нашей экономики?

— Для нас это может быть уровень первоклассных стран плюс плата за риск, который неизбежно будет.

— Санкции вообще как-то ушли в сторону, наши CDS торгуются даже ниже предсанкционного уровня, то есть риски на Россию совсем минимальные сейчас.

— Вы знаете, на форуме «Россия зовет» говорилось о том, что 80% затрат нашего нефтяного сектора делается в рублях, соответственно, уровень рентабельности наших лучших заемщиков достаточно гибок и к ценам на нефть, и к валютному курсу, поэтому ситуация на рублевом рынке им тоже интересна.

— С вашей точки зрения, риски ушли на сколько процентов? Все ушли риски? Или еще мы будем слышать о каких-то проблемах в банковском первом эшелоне?

— Вы знаете, риски модифицируются.

— Трансформируются из одной в другую степень?

— Нет, они меняются, они носят все более экономический характер. На смену рискам, связанным с какой-то неразумной коммерческой политикой, приходит нормальная рыночная ситуация. Например, если мы говорим об определенном тренде на наших финансовых рынках, то на ближайшее время особое внимание нужно будет уделять, наряду с кредитным, процентному риску и правильному управлению им; смотреть, какими инструментами можно управлять рублевым процентным риском, потому что плавающие ставки в этих условиях являются естественным и правильным инструментом управления риском, в то время как с определенной группой клиентов — например, с населением — плавающие процентные ставки практически невозможны. Это может быть определенной проблемой в управлении балансами и так далее. Понятно, что вот этот слой сложных проблем снимает сейчас Центральный банк. Но те новые проблемы, о которых я говорю — это забота, прежде всего, коммерческих банков, забота наших систем управления рисками.

— Вы упомянули население, это такой самый сейчас страдающий элемент нашей экономики, потому что доходы реальные падают. Наверное, растет количество плохих активов, с точки зрения невозвратных кредитов, наверное, по потребительским кредитам самый большой процент. Эта тенденция, с вашей точки зрения, когда закончится?

— Вы знаете, здесь я с вами не со всем соглашусь. Мне кажется, что оно в большей степени имеет отношение к прошлому году.

— Но в сентябре тоже упали реально доходы на 0,8%.

— В целом по году мы ожидаем их рост все-таки. Более того, мы ожидаем рост потребительских расходов. Видим сейчас следующий процесс: допустим, в нашей группе вклады растут, в системе они не растут. Я думаю, что основной причиной этого является не надзорная политика Центрального банка, а, скорее, люди начинают реализовывать отложенный потребительский спрос, который не могли реализовывать последние два-три года. Это, значит, что они начинают брать деньги в банке в кредит, но это в определенной степени тоже не самая серьезная проблема. Мы видим эти кредитные портфели, мы ищем сегменты заемщиков, которые могут взять эти деньги по разным критериям, связанным с рисками, это и доход, на который обращает внимание Центральный банк.

— У нас сейчас изменения будут в связи с этим? Могут обязать банки контролировать доход клиента?

— Для нас это не новость, мы контролируем доход клиента, хотя на самом деле более актуальной мы видим ситуацию в этих МФО, где дают деньги под безумные проценты, но совсем не смотрят на кредитоспособность.

— Это, кстати, как-то не регулируется, потому что все больше жалоб со стороны населения и потребителя по поводу микрофинансовых организаций — грабительские фактически условия там предоставляют населению.

— Да, главное, чтобы за эти жалобы крайними не оказались банки, которые как раз ищут тех клиентов, которые могут вернуть деньги — смотрят не только на доходы, но и на жизненный опыт, на стаж, на многие другие факторы, которые в конечном итоге формируют для нас качественные кредитные портфели. Поэтому мы понимаем желание властей, Центрального банка и Минэкономразвития не допустить возникновения некачественных кредитных портфелей. И в этом смысле мы здесь с ними едины — будем работать, объясняя, какую роль занимает контроль за доходами в контроле за качеством потребительских ссуд, какие еще могут использоваться показатели для того, чтобы и банки свой бизнес нормально делали, и наши люди получали деньги, ипотеку в том числе.

— Давайте немного поговорим о глобальных делах. Как ВТБ себя чувствует в глобальном плане, при условии, что продолжают действовать санкции против нашей страны? Как банк позиционирует себя с точки зрения экспансии, в каких странах будет бизнес закрываться, в каких — расширяться?

— Сейчас мы ищем наиболее эффективную конфигурацию для нас и для наших клиентов, для нашего бизнеса. Прежде всего, в Европе мы будем представлять наш бизнес, но постараемся сделать так, чтобы наша внутренняя организация была более эффективна, что неизбежно отразится на стоимости услуг. Мы двигаемся за нашим бизнесом в китайском направлении, в ряде других направлений. Я думаю, что наши клиенты смогут в полной степени оценить наши возможности работы в разных валютах, прежде всего, с опорой на наши рублевые возможности и то, что мы являемся одним из крупнейших банков на этом рынке.

— Насколько актуален для наших банков, для ВТБ переход на норматив «Базель-III»? Какие проблемы в связи с этим возникают?

— Безусловно, актуален. Мы как международный банк должны следовать всем способам подачи информации, в том числе способу, который был предложен в рамках стандартов «Базель-III». Сейчас регулятор и европейский, и российский добавляет по 100 базисных пунктов к требованиям достаточности капитала.

— Сейчас это на каком уровне? Первый уровень капитала пока отрабатывается или уже второй?

— Сейчас первая планка повышения требований заканчивается, будет вторая, будет еще третья планка. Мы системно значимый банк, будут увеличиваться надбавки за системные риски. Мы находимся в диалоге с регулятором, потому что, в дополнение к международным подходам к оценке достаточности капитала, в России реализован ряд специфических подходов по требованиям к капиталу. Они вытекают из негативного опыта оценки регулятором активов проблемных банков — тех активов, которых на самом деле нет сейчас на балансах банков, которые остаются и активно работают на рынке.

— А куда они делись?

— Эти банки либо закрыты, либо санированы. Но повышенные коэффициенты риска все еще присутствуют в отношении всех банков, и все банки тихонечко накапливают капитал под те признаки активов, которых у них на самом деле нет.

— Кто у нас первый перейдет на «Базель-III», как вы думаете?

— На него технически перешли сейчас все банки, потому что «Базель-III» — это система единых координат для всех банков.

— Они работают в этом направлении, а кто закончит быстрее работу, как вы думаете? ВТБ или кто-то еще?

— Все банки работают в этом направлении. Все банки, я думаю, закончили работать в том смысле, что соблюдают все требования регулятора, в том числе и повышенные требования. Что касается другой компоненты «Базель-III» — математических методов оценки, продвинутых, их еще называют IRB-подходами, то тут каждый банк сам себе определяет. И забега, кто первым получит знак от регулятора, так называемую валидацию математических моделей, нет. В этих вопросах важно не только взаимодействие с регулятором, важна внутренняя организация. Вот мы, например, с точки зрения внутренней организации, находимся, на взгляд, в достаточно продвинутой фазе. Мы активно используем весь прежний опыт работы с клиентами, анализ дефолтов для того, чтобы выстраивать наши математические модели работы с клиентами и розничными, и корпоративными.

Я думаю, что в следующем году розничные клиенты уже неявно чувствуют все эти математические инструменты, которые используются, потому что 80-90% кредитных продуктов им продаются при помощи математических моделей.

Корпоративные клиенты начнут со следующего года все в большей степени испытывать влияние этих подходов, потому что одновременно все крупные банки начнут применение международного стандарта финансовой отчетности 9, меняющего предыдущий стандарт, который просто-напросто предписывает всем международным активным банкам иметь математические модели оценки кредитоспособности всех клиентов, включая корпоративных.

— Развитие новых технологий как поменяет банковскую деятельность в ближайшее время, как вы думаете? Об этом много говорят. Говорят о том, что вообще профессия банкира станет не нужной в связи с тем, что могут машины все делать, выполнять все функции. Но кто-то же оценку и анализ должен проводить?

— Пока еще не доверили управление автомобилем роботу. Я думаю, что только после того, как доверят управление автомобилем роботу, доверят управление банками в целом роботам. Но к вещам, которые почувствуют все, я думаю, относится в большей степени использование прежнего опыта кредитоспособности всех клиентов при помощи математических моделей. Это надо понимать и бизнесу, потому что он своими финансовыми показателями, своим прежним опытом будет в большей степени формировать возможности в будущем получать кредиты в крупнейших банках, которые могут дать кредиты по более низким ставкам. И это наступит гораздо раньше того момента, когда робот начнет управлять всем банком, потому что без, что называется, личного участия, я думаю, окончательной эффективности достигнем мы нескоро.

— Последний вопрос связан с рисками: многие финансисты говорят, что сейчас у инвесторов абсолютное отсутствие чувства опасности, все индексы волатильности упали на исторически минимальные значения. Риска в глобальной финансовой системе нет. Но он все-таки есть. Наверное, самый основной риск — что никто не чувствует этого риска. Вы какой риск чувствуете в ближайшее время?

— Вы знаете, я чувствую, что подобного рода утверждения могут, наверное, вслух излагать те банкиры, которые сейчас остаются без работы. Они-то как раз рисков-то не чувствуют. Те, кто остается на работе, чувствуют риски, ими управляют и пытаются сделать наиболее конкурентоспособными свои организации перед лицом тех рисков, которые замечают.

А если рисков не замечаешь, то быстро теряешь работу.