В начале ноября в широкий прокат выходит фильм «Осколки» — режиссерский дебют Алисы Хазановой, картина, снятая в США, с иностранными актерами в главных ролях. «Коммерсантъ Стиль» Хазанова рассказала о том, почему снимала свое первое кино на английском, и о том, как найти себя в мире, где все молниеносно меняется.
Фото: Тимофей Колесников
— Актрисы сегодня смело идут в режиссуру. Из свежих примеров можно навскидку назвать Кристин Стюарт, Натали Портман и Анджелину Джоли. У каждой свои причины на это. Какова твоя цель? Ведь ты уже не раз меняла профессиональную деятельность: в кино и театр пришла из современного танца.
— Я это не расцениваю как какие-то кардинальные перемены в карьере. Для меня это одно направление, которое определяет английское слово artist, которое сочетает в себе все — художник в широком смысле слова. Может, по-русски звучит немного пафосно, но я просто ищу свой путь в творчестве, вот и формы выражения могут быть при этом совершенно разными. Одно дополняет другое, как сообщающиеся сосуды. И ты каждый раз можешь вытащить из своей шкатулки, где разные навыки хранятся, нужный тебе здесь и сейчас. Такой у меня витиеватый подход ко всему этому. А почему режиссура? Потому что появилось желание рассказать свою историю от начала и до конца. В какой-то момент ты оказываешься перед выбором: соглашаться работать с чужим и далеким от тебя материалом (хотя это тоже профессионально и нормально) или попытаться что-то сказать самому.
— И вот премьера «Осколков». Ты — режиссер-дебютант, фильм показали на ММКФ. Что ты сейчас испытываешь? Вздохнула свободно?
— Я страшно волновалась и продолжаю волноваться — как никогда в жизни. Хотя у меня было много премьер, я выходила на сцену на серьезных площадках. Но здесь ты испытываешь совсем другие чувства. Свой фильм — это почти ребенок, ведь ты его вынашиваешь довольно долго, ты с ним живешь, наконец. Осознание того, что теперь его надо отпустить,— волнующая штука. Я к такому до конца не была готова. Одно дело, когда ты в процессе работы, окруженная единомышленниками, а другое, когда отпускаешь все это на волю. Тут для меня был приятный сюрприз, некоторые смогли подключиться, даже узнавали себя. Мне прислали СМС-сообщение на следующий день после премьеры, в котором вспоминали диалог про курение в машине: «Это же про нас, так и живем». Притом что диалог — придуманный, это не вербатим, но вот, видите, оказался живым и похожим. Сейчас я свыклась с мыслью, что кино пора отпустить и дать ему жить своей жизнью, отдельно от меня.
— А как все это воспринимали коллеги?
— Ты знаешь, когда я говорила, что снимаю свой дебютный полный метр в Америке на иностранном языке с местными актерами, на меня смотрели как на сумасшедшую. Все при этом наверняка ждали какого-то «женского кино». Возможно, мой способ повествования не все смогут принять, для кого-то он окажется необычным, неудобным, но для меня он был важен.
Я уверена, что надо просто делать то, что считаешь нужным, то, что чувствуешь искренне. Всегда найдется тот, кому понравится мое видение, но подстраиваться под какие-то течения очень сложно и не очень интересно.
— Но ты специально снимала «не женское кино»?
— У меня не было цели доказать, что женщины могут снимать кино «не хуже». Меня интересовали совершенно другие вещи.
Мне кажется, изначальное понятие «феминизм» сильно искажено, люди навесили уже столько ярлыков, что не разобраться. Безусловно, взгляд на мир у мужчин и женщин разный — просто так придумано вселенским разумом. Однако снисходительно почему-то больше говорят про женщин. А про мужчин, даже когда они демонстрируют жуткий мачизм, не говорят. Почему-то нет понятия «мужского кино» — и это перекос. Есть только талантливое или менее талантливое, интересное или менее интересное.
Разговоры из серии «женщина за рулем» — это все растет из комплексов.
— Сколько ты жила с этой мыслью, вынашивала идею?
— Все вместе заняло четыре года. Сначала мы с моим американским соавтором Майклом Куписком, сценаристом, решили что-то написать вместе, потом сели писать, по ходу дела обратили внимание на фильм «В прошлом году в Мариенбаде» Алена Рене, который стал нашей отправной точкой в подготовке картины. Но в голове было еще много образов и коротких историй, которые предстояло «поженить». Это были какие-то ощущения от жизни, которые надо было перевести на киноязык. Постепенно мы начали создавать нашу необычную конструкцию. Потом много времени ушло на организацию съемок, ведь это Америка, а значит, много проблем с документами и прочим.
— Кстати, почему ты остановила свой выбор именно на Америке? Почему снимала англоязычное кино?
— Сначала мы пытались адаптировать историю под Россию. Но это оказалось невозможным, сценарий тут же проседал, терял свою прелесть при переводе на русский, магия разрушалась на глазах. С российской реальностью все это не взаимодействует никак. У нас даже отели и рестораны по-другому устроены. Надо было тогда изначально писать про Москву, но это было бы уже что-то совсем иное. Я была привязана к тем диалогам, которые были сразу прописаны на английском, так что пришлось остановить свой выбор на Америке. Хотя с точки зрения сложности производства все было изначально против этого, но я не хотела отказываться от первоначальных замыслов из-за технических проблем. Свой импульс я сохранила, это самое важное, его нельзя было потерять — только так можно надеяться на эмоциональный отклик аудитории. Поэтому я очень рада, что вовремя появился продюсер Илья Стюарт, который согласился ехать и снимать кино в Нью-Йорк, не задавая никаких дополнительных вопросов. Это, конечно, все молодость и напор. Но ведь сложилось, и это здорово.
— Нью-Йорк возник из-за его киноманской эстетики?
— Нью-Йорк — идеальное место для съемок, но выбрали мы его случайно. Я была готова снимать даже в американской глубинке. Надо было уменьшить аппетиты, так как проект дебютный и малобюджетный, а все идеи можно реализовать и малыми средствами. Главное — понимать, что ты хочешь сказать. Но вышел в итоге Нью-Йорк, и я, конечно, рада этому.
— А все-таки откуда возникло желание снять историю про параллельные миры и трещащие по швам супружеские связи? Фильм Алена Рене повлиял? Или что-то личное?
— Я снимала кино про то, что вижу вокруг, про себя и наши мысли. Это кино про мое поколение, которое часто задумывается над вопросом: «А как бы можно было прожить свою жизнь по-другому?» Вопрос витает в воздухе: «А что, если бы я сделала в какой-то момент иной выбор?» Я это знаю по себе и друзьям. Многие, особенно после бокала вина, начинают рассуждать на тему, кем они хотели стать в детстве и почему у них не сложилось. Это ощущение живет с ними годами, они перекладывают это ощущение «а если бы» на все — и на модель отношений в первую очередь. Мы фактически живем в эпоху перемен, изменения молниеносно проносятся через нас, мы не успеваем осознать то, кем мы были вчера, а от нас уже требуют чего-то нового. Жизнь уже поменялась вокруг, а где же остаемся мы сами и что с нами происходит — вот что важно.
— Почему ты переносишь вот это ощущение и тревогу на кризис в семейных отношениях?
— В личных отношениях я наблюдаю колоссальную потерю способности к общению. Я не думаю, что это какая-то новая история, так было всегда, просто сейчас все это особенно четко проявляется, все сидят в телефонах, что не помогает, конечно, это отражается на поведении. Даже когда люди хотят услышать друг друга, они не могут этого сделать — потому что слышат разное. И трещина в бокале, чем дальше, тем больше увеличивается. Ведь это отдельный навык — учиться общаться с близким человеком, а этому почему-то нигде не учат: считается, что мы должны научиться сами, на своем опыте. Хотя мне кажется, что было бы легче, если б людям с детства объясняли, как это нужно правильно делать: безусловно, станет проще, если ты не будешь обвинять другого, а для начала разберешься в своих чувствах. Но пока этого навыка у нас нет: даже в людях, у которых на первый взгляд все хорошо, я вижу потерянность. Правда, с маркетинговой точки зрения это не лучший ход для фильма: легко сопереживать тем, кто на грани, а не внешне благополучным. Но мне не хотелось спекулировать, было важно показать именно тех, у кого все есть для счастья, а самого счастья — нет. Это очень актуальная штука. Она не особенно востребована в фестивальном контексте, правда: все хотят говорить о серьезных и глобальных проблемах. Но мне кажется, если не наладить вот этот межличностный срез, то и все другие проблемы разрешить не получится. Проблема коммуникации — основная, с нее и надо начинать.
— Ну и как вы разобрались, можно ее решить? Есть шанс?
— Человеческий мозг замкнут, он гоняет нас по кругу наших переживаний, снова и снова, это может происходить очень долго, если человек в какой-то момент не осознает, что он сам должен найти выход из положения. Что происходит? Каждый раз, когда прокручиваешь ситуацию, акценты смещаются, но избавление от этого может прийти только, когда скажешь: «Стоп» — и примешь наконец решение. Поэтому для меня исчезновение героини — некий выход, переход в иную реальность. Я и с актерами много перед съемками разговаривала про это хождение по кругу вечное, про нагнетание ситуации, про сгущение красок, про пустоту. Надеюсь, все это видно на экране.
— Твоя вполне, казалось бы, банальная семейная история превращается в какую-то метафизическую сказку, как будто это черный вигвам Дэвида Линча. Ты намеренно создала такой таинственный мир с непонятными условными комнатами и пространствами?
— История сложилась сама, точнее, такой я ее увидела. Я сразу поняла, что делать надо именно так, по-другому бы не сложилось. Эта герметичность, ощущение того, что все мы в каком-то замкнутом пространстве существуем,— важные для меня элементы. Мне кажется, что моя гостиница — это мозг, в котором все и происходит, в этих извилинах и лабиринтах. И то, что мы часто чувствуем эффект дежавю,— тому подтверждение. Мозг — это мистическое пространство, отдельное существо, и не факт, что мы можем его контролировать, как пишет знаменитый нейролингвист Наталья Черниговская. Вот и у меня теперь складывается такое ощущение. Пространство диктует, никто не понимает, как это работает, кроме прозорливого бармена, конечно, который, похоже, знает, как все устроено. В фильме много крючков, за которые можно ухватиться, но для этого, возможно, придется посмотреть его дважды. (Смеется.) Вероятно, это нескромно и самонадеянно звучит с моей стороны, но я буду страшно рада, если сначала кино эмоционально затронет, а потом, может быть, возникнет желание его пересмотреть, чтобы увидеть то, что не считывается с первого раза. Только это кино точно не для всех.
— Российское кино часто обвиняют в зацикленности на локальных историях. Ты же сразу вышла на международный уровень. Так и планируешь дальше продолжать?
— Проблема в том, что от российского кино ждут определенного контекста, социалки и чернухи. У меня была задача показать, что люди из России могут и хотят снимать разное кино на любом языке. В этом смысле мы одновременно попадаем в ловушку: иностранцы просто не понимают, зачем мы это делаем. Ага, вы из России, зачем-то поехали в Нью-Йорк снимать кино, зачем? Потому что можем, почему нет? Надоело вписываться в какие-то заранее заданные рамки. Есть видение художественное, его можно адаптировать и реализовать где угодно. Правда, это большой труд: надо владеть языком, надо научиться работать на месте, по их правилам. Но оно того стоит. Достало этакое российское гетто, я вообще гетто не люблю, хочется вырваться, может это генетическое просто. (Смеется.) Пора ломать стереотипы. Не знаю, получится у меня или нет, но в любом случае надо двигаться, чтобы другие подключились, кто-то же должен начинать.
— А что дальше в таком случае?
— Опять же, не хотелось бы зацикливаться на одном. Я бы хотела снять кино и в России с нашими актерами, и во Франции или где-то еще. К сожалению, мы и в социально-политическом плане сегодня закрываемся от всего мира, а это очень грустно. Культура ведь не имеет никакого отношения к национальной самоидентификации, это просто некий взаимный и вечный обмен, который происходит в мире, люди подталкивают друг друга, вдохновляют, таким образом двигая искусство и человечество вперед. Только так мы можем остаться людьми.
— Твоя жизнь невероятно разнообразна. И как ты сама говоришь, все вокруг меняется с умопомрачительной скоростью. Ты готова к этим переменам? Кем ты видишь себя в ближайшем будущем?
— Если бы мне кто-нибудь десять лет назад сказал, что я сниму фильм в Нью-Йорке и покажу его на Московском кинофестивале, я бы ни за что не поверила. Так же, как раньше, не поверила бы, что выйду на сцену с моноспектаклем. Жизнь тем и прекрасна: это постоянный сюрприз, бесполезно на что-то рассчитывать. Бог знает, лишь бы сил хватило, чтобы была возможность этим заниматься. Сейчас уже работаю над новым сценарием, очень хочу сниматься и дальше, актерскую профессию бросать не собираюсь. И снова играю на сцене. Я ни от чего не отказываюсь.