Не только зрители выходящей на экраны «Матильды» вынуждены будут смотреть, по существу, уже совершенно не тот фильм, который еще год назад предполагал им показывать режиссер Алексей Учитель. Ситуация вокруг ленты с таким медийным отягощением делает крайне сложной работу критика: «выбросить» из обычной мелодрамы обстоятельства ее появления — работа рутинная с точки зрения технологии, но не психологии.
Фото: Денис Вышинский, Коммерсантъ / купить фото
Если бы кто-нибудь взялся за это всерьез, «Матильда» могла бы послужить основой пока еще, видимо, не существующей научной дисциплины — экспериментального искусствоведения. Предметом изучения этой дисциплины могли бы быть сильные внешние деформации творческих высказываний под воздействием чисто внешних случайных обстоятельств.
Начиная работу, команда фильма вряд ли могла рассчитывать на то, что персональными стараниями Натальи Поклонской и случайно достигнутого ею резонанса социальной среды (можно дать голову на отсечение, что такого эффекта невозможно достигнуть расчетливым упорством фанатика) премьера станет для России национальным событием — самым скандальным фильмом года, а то и десятилетия. Да и никто не мог. А ведь бокс-офис уже в ноябре покажет, что «Матильда» — один из самых успешных российских фильмов. Если бы то был безусловный шедевр, можно было бы не беспокоиться: драгметаллы инертны. Но что происходит с нашим восприятием рядового, даже выдающегося, но не внеконтекстно ценного произведения искусства, по которому уже проехался многотонный асфальтовый каток? Есть ли способы принять это высказывание в неискаженной форме, нужны ли такие способы кому-либо, есть ли смысл в их применении? «Чистое искусство», почти свободное от влияния контекста, делает время (во всяком случае, на этой иллюзии многое строится), критик — во многом оператор своей внутренней машины времени, с помощью которой можно отслеживать легкие «социальные» искажения. Но если контекст на два порядка объемнее факта, в который он помещен, то извлечение из «Матильды» смысла — задача, выглядящая почти невозможной.
Несоизмеримости сентиментального костюмного зрелища и общественного ажиотажа подивился Сергей Ходнев
Как этот фильм теперь вообще смотреть? Да кому бы, кроме нескольких сотен зрителей, вообще пришло бы в голову постоянно думать в кинозале о том, что экранный Николай II является канонизированным страстотерпцем. Попробуйте не думать об этом теперь; нет, разумеется, это возможно — но для этого требуется самоконтроль такой тщательности, который предположительно должен безнадежно искажать всю когнитивную сферу: Мартин Скорсезе сталкивался с этим в «Последнем искушении Христа», но там, как и во всякой попытке экранизации Евангелий, это и был смысл происходящего. В случае с «Матильдой» это просто бессмыслица — чего бы ни хотел Алексей Учитель, но вовсе не того, чтобы его фильм воспринимался как комментарий к житийному тексту. Но и уж тем более не того, чтобы он воспринимался как нечто, из чего сознательно вычитается этот текст: этого текста в сценарии не было исходно, его туда катком вдавило, разбирайтесь теперь, где тропарь, а где диалог.
И если бы дело касалось только вопросов религиозных. В глазах зрителя заранее искажены все конструкции, на которых строится фильм: Матильда Кшесинская теперь не вторая половина любовной истории Николая, а где-то политический деятель, где-то союзница нынешних феминисток, где-то участница нынешних, а не столетней давности околобалетных скандалов в Большом и Мариинском, а где-то просто коварная баба-инородец, поучаствовавшая своими нерусскими страстями в разрушении Российской Империи. Представьте, что было бы с вами, если бы перед просмотром «Чапаева» братьев Васильевых в кинозале принудительно требовалось прослушать несколько курсов лекций об истории Гражданской войны, причем их вперебой, вступая в полемику, а то и в драку друг с другом, читали бы лектор Высшей партийной школы, эмигрант—генерал РОВС, историк из Оренбургской области, башкирский этноактивист, православный священник и для разнообразия ихтиолог. Это был бы совсем другой Василий Иваныч, и даже анекдоты про него были бы другими.
У меня теперь есть только два мотива стать зрителем столь эффектно изуродованной киноленты. Первый — любопытство: мне интересно будет наблюдать за собой, зная все вышеперечисленные обстоятельства. «Матильда» в ее нынешнем состоянии — почти идеальный способ проверить нюансы собственной способности сопротивляться социальному давлению, и нюансы важнее, чем сама способность. Второй — полученный опыт, увы, и далее будет все более и более востребован. Хотим мы этого или нет, Россия становится все более содержательно политизированной страной, а политическая сфера во всем мире стремительно трансформируется в сторону технологий шоу-бизнеса и довольно внятно расширяется в стороны, ранее не имевшие никакого отношения к политике. Нельзя надеяться на то, что традиционный «беспартийный» способ воспринимать искусство останется незыблемым. Настаивая на том, что происходящее — случайность, мы рискуем через очень короткий временной промежуток просто перестать понимать, что на самом деле видит российское общество в кинотеатрах, книгах, картинах, инсталляциях, перформансах. Конечно, всегда есть способ смотреть свой собственный фильм в одной-единственной своей голове — но что мы будем без этого экспериментального искусствоведения, без изучения его принципов, закономерностей и правил писать — а, главное, зачем и для кого?