От безрыбья подальше

Леонид Арончиков и Зинаида Курбатова прониклись проблемами поморов

Как национальный парк победил национальный же промысел. Или о том, почему поморы уезжают из родных мест

Фото: Леонид Арончиков. Текст: Зинаида Курбатова

В Лопшеньге, как и во всякой поморской деревне, домики стоят окнами к Белому морю — люди здесь всегда кормились морем, жили приливами и отливами, ветрами и подъемами воды.

Здесь не было ни крепостного права, ни татаро-монгольского ига. Поморы сохранили и устное творчество, и ремесла, они строили деревянные храмы, осваивали Арктику Сейчас в Луде осталась всего одна корова

Фото: Леонид Арончиков, Коммерсантъ

Петр Зосимович Майзеров — коренной житель Лопшеньги, недавно он отметил 80-летие. Майзеровы — старинная поморская фамилия. Сам Петр Зосимович с 1959-го работал в рыболовецком колхозе "Заря". Он рассказывает: "Раньше дедовским способом работали. Выходили в море на полкилометра. Прогноза погоды не было, мы смотрели, какой ветер. Если северный или северо-западный — значит, дело к шторму и работу надо свернуть быстрее. Лодок с моторами не было, ходили на веслах, на карбасах. Ставили колья, к ним грузы-камни по 100 килограммов. Сети крепились к кольям, и котлы шли с той и другой стороны. Котел — это такие ворота с лапками, рыба туда заходит, а обратно не выходит. Рыбу сдавали в Пертоминск. Там комбинат был. А осенью и зимой мы ловили навагу в Унской губе. Зимой отвозили на лошадях и морозили на льду".

Сейчас рыбоперерабатывающего комбината в Пертоминске нет. Ржавый остов больших ворот указывает на бывшую проходную. Корпуса комбината и деревянные бараки без признаков жизни. Пристань Пертоминска почти сгнила, да и не нужна теперь такая большая пристань. Раньше сюда привозили рыбу и колхозы, и частники. Отсюда ее увозили кораблями, отправляли вертолетами вглубь страны. Сейчас более депрессивного места, чем Пертоминск, пожалуй, не сыскать на берегу Белого моря: если лишить людей работы, запустение наступает очень быстро.

Убивает местный промысел национальный парк "Онежское Поморье", возникший в 2013 году. Цель была самая благая — сохранение лесного богатства края. В лесах тут дичь и зверье --утки, тетерева, лисы, медведи. Тайга — огромные сосны и ели, мох разных цветов от изумрудного до белесого. Красиво, вольготно, воздух целебный. Площадь парка — более 200 тысяч гектаров. Теперь места, где водятся тюлени и нерпы, надежно защищены от браконьеров.

Дети, которые хотят продолжить обучение после седьмого класса, должны уехать в Пертоминск

Фото: Леонид Арончиков, Коммерсантъ

Особо охраняется акватория Унской губы. Испокон веков поморы ловили здесь навагу. Первые их поселения в этом месте упоминаются в документах конца XIV века. Здесь не было ни крепостного права, ни татаро-монгольского ига. Поморы сохранили и устное творчество, и ремесла, они строили деревянные храмы, осваивали Арктику. Трудолюбивые, славящиеся своей честностью — до сих пор здесь не запирают двери домов. Если хозяина нет, дверь подпирает метла. А еще поморы очень бережно относятся к природе, даже лес на дома здесь не рубят, а используют тот, что выносит на берег волна. Так ведь эти бревна, оторвавшиеся от общего сплава, от долгого пребывания в воде становятся особенно крепкими — мореными.

Без рыбного промысла поморы — не поморы. Но теперь закон запрещает ловить здесь рыбу промышленным способом. Нельзя это делать с корабля — тральщика. Можно ставить у берега небольшие сети либо так называемые рюжи, круглые маленькие сети. Но что делать рыболовецким колхозам? Коренные жители вынуждены ловить рыбу как туристы. Квота маленькая — на одном участке это 250 кг рыбы за навигацию. За право ловить рыбу для себя поморам нужно платить. 400 рублей стоит установка одной рюжи на месяц. Для жителей деревни это большие деньги.

Петр Зосимович Майзеров рассказывает, к чему привело сокращение вылова — расплодились гренландские тюлени. "Сейчас их здесь 300 тысяч. Этот зверь сжирает по 16 килограммов рыбы в день. Крутится около рюжи и все съедает. Бывало, придешь проверять, а там одни хвосты. Гуманность к природе есть, а рыбы нет".

Директор рыболовецкого колхоза им. Калинина в деревне Луда Дмитрий Пименов решил бороться за права поморов на вылов рыбы и обратился в суд, пытаясь опротестовать постановление правительства. Дмитрий объясняет: "Я приехал в Москву и жил там, пока шли суды. Но нас даже слушать не стали. Сказали, что, мол, в Америке в национальных парках даже дышать нельзя, а вы тут со своей рыбой".

Деревянный храм Рождества Пресвятой Богородицы уже не действует

Фото: Леонид Арончиков, Коммерсантъ

Пименов возглавляет колхоз 20 лет. В свое время, вернувшись из армии в родную деревню, Дмитрий стал шофером директора колхоза. Пожилой директор, прежде чем отправиться в больницу с тяжелым недугом, назначил преемником Диму. И не ошибся. Умный, работящий, быстрый и немногословный, как все поморы, Пименов стал самым молодым и самым успешным руководителем в районе. Дмитрий рассказывает: "У колхоза имени Калинина, у колхоза "Заря" и других был промысел в Унской губе. Сюда приезжали бригады даже из Зимней Золотицы. Мы все наладили, обновили технику. Купили холодильники. И тут вышло постановление о национальном парке".

Как соединить желание сохранить природу, вековой промысел коренных жителей и промышленный отлов рыбы и морских животных? В 2015 году президент Владимир Путин приезжал в Архангельск. Союз рыболовецких колхозов Архангельской области жаловался ему на ситуацию и просил не лишать поморов возможности заниматься своим исконным промыслом. Президент дал поручение, но пока все осталось, как было.

...В пять утра в пекарне деревни Луда уже горит свет: Ангелина ставит в русскую печь формы с хлебами. Каждый год буханок выпекается все меньше. Деревня пустеет, как и соседняя Уна, где осталось всего пять колхозников. Молодые ребята теперь уходят из рыболовецких колхозов, нанимаются матросами на корабли Баренцева моря. Вот и у руководителя рыболовецкого колхоза "Заря" в деревне Лопшеньга Николая Сибилева из трех взрослых сыновей двое уехали. У Сибилевых было большое хозяйство — коровы, овцы, но от скотины пришлось избавиться. Мясо и молоко не продать, нужна справка от ветслужбы, а ее в поселке нет. Поэтому в Лопшеньге ни одной коровы, а в Луде — одна.

Вместе с Николаем Ивановичем мы ходили проверять рюжи — одна селедка и пара бычков с выпученными глазами, которых Николай Иванович выбросил обратно в море. Угадать, когда появится рыба, невозможно. Этот колхоз кормился навагой, поэтому здесь тоже проклинают национальный парк.

В деревнях ночью страшновато. По берегу бродят медведи, следы их лап видны утром на мокром песке. Заповедник позволил расплодиться зверью. Так всегда бывает, когда люди уходят.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...