В программе классики научно-фантастического кино "Несовершенное будущее" фестиваля 360° покажут "Пришельцев в Токио", снятых в 1956 году Кодзи Симой. О фильме и режиссере, который вдохновлял Стэнли Кубрика и открыл японское кино советскому зрителю, рассказывает Алексей Васильев
Вернувшись домой поздно и сильно озабоченным, ученый-астроном Камура отказался от выпивки и сразу проследовал в свой кабинет. Тогда взрослая дочь Камуры Таеко занялась его промокшим пальто и краем глаза заметила, как в кухне закипел чайник. Странно, она не разводила под ним огонь. Следом Таеко перевела взгляд на раздвижные стены-седзи: в осенней ночи по рисовой бумаге хаотично двигались световые пятна, будто кто-то водил по дверям фонариками, мощными, как прожекторы. Подойдя ближе, девушка увидела, что по створкам бежит огонь, как на горелке газовой плиты. Собравшись с духом, Таеко дернула за седзи: из темноты на дом глядел, не моргая, огромный глаз. При виде Таеко зрачок полыхнул подобно голубой лампе.
Когда фильм называется "Пришельцы появляются в Токио", излишне объяснять, о чем он. Сам заголовок выполняет функцию рекламного текста, а как и зачем появляются пришельцы и что с этого будет жителям Токио — так для того и кино, чтобы вам было интересно узнать все самим в зрительном зале. Фрагмент для затравки выбран не только потому, что иллюстрирует безупречное чувство "ужасного" у японцев,— боясь ночи за окном, мы боимся наблюдающего за нами глаза существа настолько необъятного, что не можем его постичь, в то время как оно нас видит как на ладони, разве нет? Этот фрагмент — ключ, открывающий своеобразие данной конкретной картины среди десятков ей подобных американских и японских лент 1950-х о пришельцах, монстрах-мутантах и угрозе тотального уничтожения, расплодившихся как грибы после ядерных грибов Хиросимы и Нагасаки и подстегнутых шумихой о "красной угрозе". Отличие от прочих картин того потока — в том, что закипевший на углях чайник, промокшее пальто и привычка японских стариков напиваться после работы интересуют авторов больше, чем пришельцы, о которых мы скажем особо.
Этот фильм вошел в историю прежде всего как первый японский — и один из первых вообще — фильм со спецэффектами, созданный в цвете. Но все богатство естественной цветовой палитры в безупречных композициях, принесших оператору картины приз за лучшую работу года среди кинематографистов Азиатско-Тихоокеанского региона и пленивших Стэнли Кубрика на всю оставшуюся жизнь, брошено здесь не на демонстрацию выдуманных чудес, а на увековечение всамделишного чуда — уникального момента в жизни японского среднего класса, когда в традиционный местный быт вошли первые, еще громоздкие, а потому дизайнерски выпуклые образцы бытовой техники. Серо-голубой с розовой каемкой переносной транзистор у излучины реки, обитая деревом радиола на полке возле седзи, отражающие свет кожаные диваны у окна с видом на японский садик — все эти взятые долгими крупными планами предметы оказываются героями фильма в большей степени, чем многоголовая толпа паникеров, хроникеров, функционеров и вынужденных отстреливаться от всех них залпами псевдонаучного бреда профессоров.
Что касается последних — если вы видели в детстве хоть один японский, как их тогда называли, "остросюжетный" фильм, то и все это вы тоже уже видели. Такой же палаточный лагерь на берегу моря разбивали военные и ученые в "Легенде о динозавре". Так же обрушивалась с сопок на жилой квартал волна цунами в "Гибели Японии". Так же щелкали затворы и не было продыху от шляп-федор, табачного дыма и града репортерских вопросов герою Тосиро Мифунэ в криминальной ленте Куросавы "Злые остаются живыми". Так же совещались ответственные умы в "Августе без императора". Так же колготился весь фильм в толпе какой-нибудь лысый дядька с клочком собачьей шерсти под носом, чтобы в одной-единственной сцене подать свою реплику: "Можно вас отвлечь? Как глава полиции я должен эвакуировать всех жителей Токио" в "Бомбе в поезде". Правда, все эти фильмы были потом. А вот эти неоновые башенки, полезшие над кособоким кварталом закусочных, где хозяйки-мамы по старинке спаивают соседей, эти освещенные слепыми от дождя и тумана фонарями платформы станций с нахохлившимися, словно в ожидании, когда их мирок снесут скоростные синкансэны, деревянными кассами — этот момент во времени и в истории японского бытового дизайна был задушевно щелкнут лишь здесь — чтобы кануть в историю.
Говоря о "Пришельцах", поневоле приходится говорить словно о двух фильмах, так как картина страдает раздвоением личности. С одной стороны, это сенсационный фильм о вторжении внеземного. С другой — пасторальный, запечатлевший первые шаги поглощения японской культурой передовых технологий. Он отразил необычную смесь интересов своего создателя, подлинное открытие которого Западу еще предстоит. Для нас же японское кино началось не с Куросавы и Мидзогути, как для всех, а именно с него, с Кодзи Симы, когда на первый Московский фестиваль от Японии приехал его фильм "Незабываемая тропинка" — цветная широкоэкранная, утопавшая в цветущей сакуре душещипательная история о слепом мальчике-скрипаче и устроивших его судьбу хороших людях. В ней сполна отразился первый интерес Симы — фиксировать в цвете, любовно и выгодно, как для рекламного каталога, очарование исторической перемены в быте нового для Японии зажиточного среднего класса 1950-1960-х. Второй его интерес — фотоколлаж. Его работы по сей день являются коллекционным объектом и имеют спрос на аукционах, и в "Пришельцах" эти свои умения он реализовал в финальных сценах катастрофы, оставшихся образцом и в 1970-х, когда их, уже на 70-миллиметровой пленке, копировали создатели упоминавшейся "Гибели Японии".
Что до собственно пришельцев, этих одноглазых морских звезд, их нафантазировал знаменитый авангардист Таро Окамото — и от них рукой подать до его хрестоматийной Башни Солнца в Осаке, выстроенной к ЭКСПО-70. Спутник же инопланетян, комок раструбов вроде кларнетных,— репетиция будущей Детской башни в токийском районе Сибуя. Насколько Окамото дорога тема глаз, которые зыркают отовсюду сами по себе, знает каждый, кто бывал на пересадочной станции Сибуя и проходил мимо панно его работы. Эта часть представляет интерес для поклонников современного искусства, в то время как киношники оценят прием для создания ирреальной атмосферы, который в наши дни перекочует в самый убедительный образец современной кинофутуристики — фильм Спайка Джонза "Она": вести натурные съемки только в час после восхода и за час до заката, когда предметы не отбрасывают теней, а стены и асфальт приобретают розоватый оттенок. Ну и, конечно, Кубрик: американское кино еще во времена "Пришельцев" отказалось от квадратного кадра 1:1,33, а он, впечатленный глубинными мизансценами Симы, продолжал использовать его вплоть до "Сияния" и "Цельнометаллической оболочки".
И если "Пришельцам" и можно поставить диагноз "шизофрения", то в этом они адекватны объекту своего живописания: закрытому японскому укладу, переживающему первую инъекцию передовых технологий и западного дизайна. Иногда это слияние органично, иногда — крикливо, и тогда инопланетянин, чтобы войти в контакт с людьми, принимает форму звезды японского варьете, довольно безумной со своими раскосыми глазами и акварельной грацией в нарядах и танцах под Монро. Но так и Япония в первые годы открытия ее Западом казалась дивом почище инопланетян, а ведь перепончатый голубой глаз с желтой радужкой, сверхкрупным планом которого открывается фильм, стоит камере отъехать — на поверку оказывается всего лишь раскрытым зонтиком в руке представительницы нового класса 1950-х, японских служащих женщин. После работы в наступающих сумерках она семенит в кимоно под дождем на электричку так обыденно, так привычно, как Светлана Немоляева в "Служебном романе".
Кинотеатр «Октябрь», 26 октября, 19.00, 27 октября, 21.00
12 фильмов фестиваля кино о науке и технологиях 360°
В Москве в седьмой раз пройдет фестиваль кино о науке и технологиях 360°. Weekend рассказывает о лучших фильмах программы этого года — про человеческий страх, компьютерный интеллект и бескрайний космос