бенефис опера
В Большом театре состоялся показ оперы Чайковского "Евгений Онегин", запоздало приуроченный к отмечавшемуся в июле 100-летию Сергея Лемешева. Хедлайнером выступил Николай Басков: он пел Ленского. В силу такой специфики спектакль, на взгляд неоднократно видевшей его МАРФЫ Ъ-ВАСИНОЙ, лишился всякой связи с памятью Сергея Лемешева, превратившись в бенефис самого Николая Баскова.Любви всех возрастов покорный, Николай Басков наприглашал в Большой театр такую прорву друзей и поклонников, что храм искусств заполнил площадной душок, каким здесь не пахло, наверное, со времен ленинского съезда рабоче-крестьянских депутатов. Кроме целиком явившегося шоу-корпуса (господа Пугачева--Киркоров, Галкин, Кобзон, Гвердцители) еще и Наина Ельцина в царской ложе, гопники в партере и блатные, приодетые по случаю в двойки с бабочками.
Один из приодетых весь второй акт сквозь фиксу цедил спутнице: "Короче, это 26-й раз после, блин, его восстановки и какой-то немереный раз после первой постановки". Наверное, имел в виду напечатанное в программке: "К 100-летию Сергея Лемешева; 2195-й спектакль со дня первого представления оперы в Большом театре (1881 года); 26-й спектакль после восстановления постановки 1944 года (2000)". Спутнице, впрочем, было по барабану --- она все время давилась смехом и задирала на любимого капроновые ноги, благо юбчонка была из не сковывающих движения.
"Онегиным" дирижировал Фуат Мансуров. Прозаично, как регулировщик, запустив увертюру и в мыло загнав начальный дуэт "Слыхали ль вы за рощей глас ночной", маэстро и в дальнейшем держался тактики, при которой лирические сцены с треском неслись навстречу одной звезде — Николаю Баскову, узнаваемому даже в обрюнетившем его гриме молодого поэта Владимира Ленского.
Поэт возник в середине первой картины, уверенно развел руки и этим мимансом сорвал бурный аплодисмент. Следующий аплодисмент шел после пристанывающей, как у раненого, реплики Ленского "Рекомендую, Оне-е-е-гин — мой сосед". Потом не хлопали долго — скорее всего, потому, что на онегинский вопрос "Скажи, которая Татьяна?" Ленский зашифровал ответ таким образом, что вместо "та, что молчалива, как Светлана" послышалось лишь гнусавое "Светла-ана", а при чем тут Светлана, не дал разобраться последующий квартет, всеми четырьмя певшийся с непрожеванной кашей слов во рту.
Публика артикулировала в этот вечер куда как лучше певцов. Выйдя в колоннаду Бове на антракт, я, например, услышала текст, внятно наговариваемый некоей дамой с блестками в мобилку. "Надь, а Надь! Не переживай, ничего ты не потеряла! Все хлопают только декорациям, декорации, как всегда, шика-арные! А остальное говно-о. Онегин только ничо — молодой, красивый. Чо? Черных, Черных его фамилия. А Басков че-то вообще-е. В третьем ряду уже не слышно. Ну я еще посижу — все-таки первый ряд задарма. А ты не переживай: говно".
Декорации Петра Вильямса образца 1944 года и правда спасали дело. Красивые, в меру подробные, в меру условные, они настраивали души на ту же устойчивость и бытовую крепость, в какой нуждался советский народ, в далеком 44-м приближавшийся, прямо как мы сейчас, к победе над фашизмом. В картинках Вильямса Ленский-Лемешев смотрелся, должно быть, ангелом, сотворявшим ритуал обольщения изголодавшихся по человеческой жизни сердец. Надземность, ясность и некоторая андрогинность его тенора были той терапией, которая не вполне последовательно по отношению к официальному политическому совкурсу эксплуатировалась властями с целью излечения масс от излишней суровости исторического момента.
Мало сказать, что Ленский Баскова — полный лемешевский антипод: давится перед каждой высокой нотой, плющит музыкальные и вербальные смыслы, напоминая, если уж на то пошло, никакого не Лемешева, а Ольгу Воронец с ее грудным урчанием. Союз поп-звезды даже с не самыми лучшими солистами Большого — вибрирующеголосой Ириной Бикуловой (Татьяна), угрюмой Еленой Новак (Ольга) и плюшево-поющим Павлом Черных (Онегин) — обескураживает полной профнепригодностью народного идола, которому, пользуясь онегинской репликой, Большой театр давно бы должен объявить: "Безумны вы, вам урок послужит исправленью".
Однако этого-то штатному певцу Большого никто в театре и не говорит. Ну разве в прошлом году "умыл" разок педагог вокала Франко Пальяцци, завернув вознамерившуюся поучиться у него звезду брезгливым "А мне вас учить неинтересно". Впрочем, звезда, как видно, не из гордых — все равно поет Ленского, и как поет. На юбилейном в честь Лемешева "Онегине" Николай Басков отметился следующей статистикой: в ариозо Ленского из первой картины ("Я люблю вас, Ольга") спел 16 фальшивых нот, в ариозо из четвертой картины ("В вашем доме...") — 17, в арии из пятой картины ("Куда, куда вы удалились") — 28. Впрочем, Книги рекордов Гиннесса в этот вечер была достойна и его публика, устроившая после сцены дуэли 15-минутную овацию с воплями "Браво, Коля". Наверное, потому, что "Коля" наконец упал "стрелой пронзенный".