На этой неделе Никита Михалков был выведен из попечительского совета Фонда кино постановлением правительства. Ранее режиссер жаловался на «безвольное» руководство Фонда кино, «подковерные интриги» и состав совета, где он «ничего не решает». О ситуации в фонде “Ъ” рассказал председатель его попечительского совета, советник президента РФ по культуре Владимир Толстой.
Советник президента РФ Владимир Толстой
Фото: Дмитрий Азаров, Коммерсантъ
— Выход Никиты Михалкова из попечительского совета был для вас ожидаемым? В чем его причина?
— Неожиданной была форма и выбранный момент. Я ощущал, что Никита Сергеевич чем-то не удовлетворен, но не догадывался, как это будет выражено. Профессиональных оснований у него для этого не было: компания «Тритэ» всегда находилась в числе лидеров отечественного кинематографа, ежегодно поддерживались все ее проекты, многие из них хорошо шли в прокате. На заседаниях совета Никита Сергеевич не очень часто бывал, но когда бывал и высказывался, к его мнению прислушивались. Мы подняли протоколы заседаний и убедились: ни одного его негативного отношения или голосования против не было, он в основном поддерживал решения совета. Но раз такое решение созрело и было высказано публично, значит Никита Сергеевич считал его необходимым и ничего не оставалось, как его принять.
— Он будет кем-то заменен?
— В совете работают Карен Шахназаров, Станислав Говорухин, Алексей Попогребский, экспертный совет возглавляет гендиректор студии Никиты Михалкова «Тритэ» Леонид Верещагин, так что профессиональное сообщество в руководстве Фонда кино широко представлено. Поэтому решили пока новых членов в совет не вводить. Вообще же мы так выстраивали работу совета, что никаких группировок и разных центров силы в нем не было. Состав его определяется постановлением правительства, ведомства предлагают своих кандидатов. Никаких интриг и закулисных сговоров никогда не было и, уверен, не будет.
— После ухода Никиты Михалкова работа совета изменится?
— Очень рассчитываю, что она сохранит конструктивность и станет еще прозрачнее с точки зрения подготовки и принятия решений. Например, по предложению Татьяны Нестеренко, представителя Минфина в совете, принято решение о трехлетнем бюджете. Фильм снимается не один год, и мы теперь можем распределять финансовую поддержку по большим проектам не на год, а на трехлетие уже со следующего года. В каждом случае такое решение будет приниматься отдельно. Сложные в постановочном плане фильмы снимаются не один год, а значит такие крупные проекты могут поддерживаться в течение нескольких лет — у нас так бывало, например, с «Викингом». Но раньше каждое такое решение нужно было согласовывать в правительстве.
— При распределении денег фонд не учитывает окупаемость предыдущих фильмов. В этом году, к примеру, СТВ Сергея Сельянова заявляла продолжение анимационного проекта «Урфин Джюс», неуспешно прошедшего в прокате, и фонд выдал субсидию на вторую часть. Можете объяснить эту логику?
— Мы смотрим предыдущую историю, и в случае с компаниями-лидерами оцениваем ее за последние несколько лет. Речь идет об успехе не отдельных проектов, а в целом компании, а компания Сергея Сельянова выпускает несколько чрезвычайно удачных франшиз — «Иван Царевич», «Богатыри»,— которые делают ее лидером проката в сегменте анимации. У таких компаний есть ключевые проекты, которые гарантированно принесут успех, и им дается возможность делать другие проекты, если виден потенциал. Сложнее компаниям, у которых проекты запускаются не в пакете и не каждый год.
— В интервью “Ъ” министр культуры Владимир Мединский высказал ряд претензий к работе Фонда кино. В частности, указал, что фонд тяготеет к поддержке компаний, а не проектов. Вы согласны с этой позицией?
— Объективные результаты деятельности по государственной поддержке отечественного кинематографа — и в отношении Фонда кино — позволяют говорить о постоянной положительной динамике. С этим согласен и Владимир Ростиславович. Доля российских фильмов в отечественном прокате растет год от года, растет число зрителей и размер кассовых сборов. Это показатели эффективности нашей работы.
Мой подход — как можно меньше резких движений, которые дестабилизируют поступательную спокойную работу. Опаснее всего для отрасли менять правила на ходу. Такие идеи, как 100 руб. на одного зрителя (предложение Владимира Мединского обязать лидеров приводить в кинотеатры одного зрителя на каждые 100 руб. безвозвратной господдержки.— “Ъ”) или увеличение стоимости прокатного удостоверения до 5 млн руб., дестабилизируют отрасль. Нет никаких гарантий, что такие меры действительно приведут к позитивным результатам, а угроза расшатать хрупкое равновесие есть.
Все выходящие в прокат фильмы не могут быть равно успешными. Никто не в состоянии гарантировать успех дебютной работеы, но это не значит, что не надо их поддерживать; никто не может гарантировать, что мэтр после ряда хороших картин не сделает неудачную. Даже сами кинематографисты заранее не знают, пойдет ли зритель на их кино. Много внешних обстоятельств: на какую дату будет поставлен фильм, кто идет по соседству в этот уикенд. Может и хорошее кино провалиться в прокате. Мне кажется, недобрал тот же «Ледокол».
Фонд упрекали, что поддержали два фильма про космос. Но когда фонд принимал эти решения, у них уже была заложена минимум полугодовая разница в дате. Но один сняли чуть быстрее, другой чуть отстал от графика, и оба фильма были закончены одновременно. Со спорами и волнениями, но решение было найдено и даты выхода в прокат развели на необходимую дистанцию. Упрекают нас и в том, что поддерживаются легкомысленные комедии или хорроры. Но и мы в совете, и зритель — за жанровое разнообразие.
— Если система работает, почему так мало фильмов приносят прибыль? С начала года всего пять российских картин окупились в кинотеатрах.
— Цели кинобизнеса и государственной поддержки кинематографа далеко не во всем совпадают. Наша задача не исчерпывается показателями бокс-офиса. Главное — вернуть доверие к российскому кино, сформировать у зрителя потребность смотреть его. Все наши крупнейшие фильмы — «Викинг», «Сталинград» и другие «миллиардники» — не окупились. И что, это означает, что они не должны были выходить или на них не должно было приходить такое количество зрителей? К тому же доходы от кинотеатрального показа далеко не единственный источник, позволяющий вернуть затраченные на кинопроект средства. Только требуется для этого не три-четыре недели проката, а несколько лет работы по продвижению фильма. И за такой срок окупается не только кассовое, но и авторское кино.
— Правильно ли я понимаю, что для блокбастеров с бюджетом в миллиард вроде «Викинга» не стоит цель окупиться, а надо просто привести побольше зрителей в кинотеатр?
— Когда мы поддерживаем сложнопостановочные фильмы, наша цель не прибыль. Даже начиная с бюджета от 300–400 млн руб., просто вернуть вложенное уже хорошо. Важно, чтобы такие фильмы снимались, чтобы зритель возвращался в кинотеатры. Для меня это важнее, чем финансовый результат.
— Как вы можете прокомментировать разговоры о том, что Минкульт пытался сменить исполнительного директора Фонда кино Антона Малышева?
— Меня интересует дело, и если человек хорошо работает, я не вижу оснований убирать его по чьей-то прихоти. К Антону Малышеву у меня есть доверие: мы работаем пять лет, и не было оснований упрекать его в недобросовестности. И у меня нет убеждения, что другой человек будет делать эту работу лучше. Это вопрос целесообразности, я убежден, что ничего радикально менять не надо ни в составе попечительского совета, ни в дирекции фонда. Мы можем допускать ошибки: поддержать проект, который через два года будет не таким выдающимся и ярким, каким казался на этапе заявки. Такие ошибки были, есть и будут, какие бы люди не пришли в фонд. Но для меня очень важно, чтобы фонд был местом, где не может быть нечестности, предвзятости, подковерных игр и телефонного права.
— Лидеры получают преференции при распределении господдержки, хотя они давно и успешно снимают кино, банки дают им деньги охотнее, у них сложившийся пул партнеров. Почему тогда преференции дают именно им, а не другим компаниям?
— Лидеры — это основа нашей киноиндустрии, эти восемь-десять компаний создают кинопроцесс, обеспечивают занятость специалистов компьютерной графики, актеров, режиссеров. Это стабильные кинокомпании, и поддержка их устойчивости — залог устойчивости самой индустрии. Проекты других компаний, не из этого пула, тоже имеют возможность себя проявить. В этом году мы поддержим 35 проектов, это очень много, нас даже ругают — вот Константин Эрнст считает, что надо поддерживать не более десяти проектов в год. Но все же мы считаем важным дать шанс собраться команде и выйти с предложением, и у нее может получиться что-то выдающееся. Возможно, если когда-нибудь удастся объединить два центра принятия решений (Минкульт и Фонд кино.— “Ъ”), можно будет строить более совершенную долгосрочную стратегию развития кино. Но сегодня фонд отвечает за свой сегмент и старается делать свою работу как можно лучше.
— Какую оценку вы даете ситуации вокруг «Матильды»? Допустимо ли давление на кинотеатры, если картина с чьей-то точки зрения спорная?
— Думаю, поначалу никто не мог предположить, какие масштабы примут эти угрозы. Если есть люди, которые не хотят смотреть этот фильм, они просто могут не прийти в кинотеатр. Если таких людей много или очень много, как они говорят, это значит, что фильм провалится в прокате, на него придет совсем мало зрителей. Они тем самым покажут, что фильм смотреть не хотят. В «Матильде» ничего оскорбляющего чувства верующих нет. Это красивая историческая мелодрама. К этому фильму можно относиться по-разному. Я, например, не могу сказать, что в восторге от него — есть вопросы и к режиссеру, и к сценарию, есть натяжки и несоответствия исторической правде. Но, повторюсь, ничего нарушающего законы нашей страны в картине нет. Все, что происходит вокруг фильма — угрозы, поджоги автомобилей, выступления в духе «не читал, но осуждаю»,— абсолютно противоправно. Конституция нашей страны гарантирует не только свободу творчества, но и защиту этой свободы. К счастью, сейчас должная реакция на эти действия есть и, надеюсь, она всех отрезвит.