В ГМИИ имени А. С. Пушкина открылась выставка одного из самых известных современных китайских художников Цай Гоцяна. Она называется «Октябрь» и приурочена к 100-летию Октябрьской революции. По-своему революционной для ГМИИ выставку счел Игорь Гребельников.
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Коротаев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Коротаев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Коротаев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Коротаев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Коротаев / купить фото
Фасад Пушкинского музея скрывает высокий холм, густо поросший по-осеннему желтеющими березками. Молодые деревья растут из детских кроваток, люлек, колясок, собранных по московским семьям специально для инсталляции Цай Гоцяна «Осень», предваряющей выставку внутри музея. Художник говорит, что это монумент человеческим мечтам, которые начинают формироваться еще в люльке. Но расположенная рядом с парадной музейной лестницей инсталляция отсылает и к кадрам из «Броненосца “Потемкина”» Эйзенштейна — к детской коляске, несущейся по ступеням одесской лестницы навстречу смерти.
Выбрав в качестве «отчетной» выставки к 100-летию Октябрьской революции масштабный проект Цай Гоцяна (куратор — Александра Данилова), Пушкинский музей не только избежал тавтологии в том, как у нас поминают это событие (в основном через экспозиции произведений искусства и дизайна в диапазоне от авангарда до соцреализма), но и предложил другой ракурс восприятия главного исторического события ХХ века, через призму китайской философии — с ее представлением о неделимости инь и ян: темного и светлого, земли и неба, разрушения и созидания. Так что неизбежный для юбилейного года вопрос оценки революции — была ли она трагедией или все-таки прорывом к свободе, равенству и братству — отпадает сам собой.
Зато как нельзя лучше революционной теме подходит фирменный материал Цай Гоцяна — порох, с которым художник с середины 1980-х годов работает при создании своих произведений. Кстати, этим китайским изобретением он пользуется исключительно в мирных целях, исследуя, по его словам, «взаимосвязь между силами разрушения и созидания». Поджигая разноцветные пороховые смеси на холстах, Цай Гоцян «пишет» картины, а посредством фейерверков создает в небе скульптуры из цветных облаков или устраивает грандиозные пиротехнические представления, знакомые не только любителям современного искусства: его шоу стало самым зрелищным эпизодом открытия Олимпийских игр в Пекине в 2008 году. Нечто подобное планировалось художником и на Красной площади, но дневной пиротехнический спектакль «Октябрь» в небе над Москвой не разрешили провести. На выставке в ГМИИ при помощи компьютерной анимации показано, как это должно было выглядеть: залпы разноцветных салютов, черные облака, облака в виде красной звезды, малевичевских «Черного квадрата», «Круга» и «Креста», салюты в виде слова «Ура!» и дат «1917–2017», белый фейерверк, радужный фейерверк. И все это под звуки совсем не революционного «Октября» — одноименной пьесы из цикла Чайковского «Времена года» в исполнении оркестра. Ее просветленно печальное настроение передается и выставке в Пушкинском музее.
«Октябрь» Цай Гоцяна напрочь лишен революционной бравурности, даже «звучание» архитектуры здания музея приглушено: колоннаду на входе скрывает желтеющая поросль берез, над центральной лестницей появился низкий потолок из белого шелкового полотнища с цитатой, выжженной порохом: «Никто не даст нам избавленья, ни бог, ни царь и ни герой». Белый зал превращен в тотальную инсталляцию «Земля»: пол стал пшеничным полем, будто сошедшим с русских пейзажей ХIX века, но с выкошенными участками в форме пятиконечных звезд, серпов и молотов. Сюрреалистический вид всей композиции придает ее зеркальное отражение на потолке. По боковым стенам развешены двадцатиметровые «пороховые картины»: мрачная, в серо-черных тонах «Река», в условном потоке которой тонут трафаретные отпечатки с фотографий времен СССР. Напротив — «Сад» в ярких цветочных тонах, в котором просматриваются нечеткие оттиски с советских плакатов. Монументальности этих работ противостоит небольшой воздушный змей из рисовой бумаги, застывший в полете. Художник говорит, что так он изобразил самого себя, или, если хотите, отдельно взятого человека.
В анфиладе представлены скетчи, эскизы, пороховые тесты к инсталляции «Земля» и неосуществленному пиротехническому спектаклю, а также ученические живописные работы Цай Гоцяна. То, с чего он начинал — все эти подражания Левитану и Крамскому,— сегодня выглядит курьезом на фоне его головокружительной карьеры с выставками в крупнейших мировых музеях, «Золотым львом» Венецианской биеннале и прочими наградами. Художник воздает должное и советскому живописцу Константину Максимову, который в середине 1950-х обучал китайских мастеров технике академической масляной живописи, его ученики стали первыми профессиональными учителями Цай Гоцяна. Он собрал внушительную коллекцию произведений Максимова — 260 живописных и графических работ, две из которых есть на выставке в Москве. Но куда более трогательно выглядят миниатюрные художественные поделки отца Цай Гоцяна, занимавшегося каллиграфией,— спичечные коробки с рисунками тушью каких-то пейзажей: изобретатель «пороховой живописи» Цай Гоцян найдет спичкам совсем другое применение.
Возможность такого авторского высказывания о революции, которую Цай Гоцян осуществил в Пушкинском музее, без кумачей и жизнеутверждающего пафоса, без трагизма и патетики, но с ощущением земли, уходящей из-под ног, и пространства, в котором перемещаешься подобно бумажному змею,— пожалуй, лучший итог прошедших с тех пор ста лет.