Завершился 59-й Венецианский кинофестиваль. Официальные призы были объявлены вчера поздно вечером, и завтра читатели Ъ узнают, совпали ли результаты с нашими прогнозами. Как бы то ни было, прошедший фестиваль, по мнению обозревателя Ъ АНДРЕЯ Ъ-ПЛАХОВА, был вполне удачен.
На фестивале два конкурса: один — главный, ориентированный на mainstream, другой называется "Против течения" (по-английски upstream). На практике принципы обеих программ переплелись и перепутались. Напрашивается вывод: если убрать несколько откровенно слабых картин и из двух конкурсов сложить один, то он, возможно, затмит Каннский.Как направленный "против течения" определили организаторы программы фильм Ларри Кларка и Эда Лахмана "Кен Парк". На самом деле Кларк, известный фотограф и знаток подросткового секса, плывет в давно устоявшемся русле морального эпатажа, хотя, разумеется, делает вид, что вскрывает язвы общества и разоблачает его лицемерные основы. Детки из "Кен Парка" коллективно совокупляются и поголовно ненавидят своих предков независимо от того, измываются ли те над ними или достают показной любовью. И реакция деток совершенно неадекватна. Отморозок папашка, который лезет сыну в трусы, отделывается тем, что парень покидает семью. Зато в другой семье вполне толерантным бабке с дедом достается по смертельной ножевой ране. Внука тоже понять можно: только таким образом ему удается испытать полноценный оргазм.
Кларк наверняка гордится тем, что впервые не в андерграунде, а на конкурсном экране солидного фестиваля в деталях показаны минет, акт мастурбации, фонтан густой спермы. Очередной цензурный бастион взят. Впрочем, его никто особенно не защищал. До больших прокатных и телевизионных экранов картину все равно не допустят. Так, пошумят на фестивалях да и забудут.
Гораздо более универсален результат, которого добивается кореец Ли Чан-дон в фильме "Оазис". Инструмент тот же — эпатаж, но здесь он использован по назначению. Сначала не слишком комфортно смотреть на разбитую церебральным параличом молодую женщину, которая почти не может говорить, но ухитряется влюбить и привязать к себе главного героя — вчерашнего зэка, готового ради нее хоть опять в тюрьму, хоть на тот свет. Но в отличие от Кларка это не патология, а метафора парадоксальных человеческих отношений. Он носит на руках и кормит из ложки бьющуюся в конвульсиях возлюбленную, что напоминает блестящий цирковой дуэт, построенный на пластике и гротеске. Ли Чан-дон легко мог бы сделать из фильма трагедию убитой обществом любви, но это, скорее всего, обернулось бы либо пафосом, либо пошлостью. Вместо этого режиссер предлагает горькую комедию.
И зритель, поначалу неприятно пораженный тем, что его заставляют смотреть на увечных, довольно быстро принимает правила игры, находя в ней даже своеобразное обаяние. А пришедшие после премьеры картины на корейский прием в отель Excelsior могли убедиться, что актриса Хан Гон-джу в жизни очень даже хорошенькая, так что достигнутый ею в фильме эффект можно рассматривать как серьезное профдостижение.
"Дурочек", "уродин" и "блаженных" было немало в венецианской программе, включая героиню "Дома дураков" Андрея Кончаловского и потерявших рассудок "кукол" из одноименного фильма Такеши Китано. Отчасти к этой категории можно отнести и фильм "Лиля навсегда" шведа Лукаса Мудиссона — историю неискушенной русской девочки, обманом вывезенной в Швецию бандой сутенеров. Лилю предает сначала мать, которая из повергнутого в распад постсоветского городка уезжает в Америку, потом заезжий парень, втягивающий девчонку в шведскую авантюру. Ну а за кордоном ей доведется встретить только сволочей и извращенцев.
Мудиссон все время балансирует на опасной грани между натурализмом и сентиментальностью. Практически безъязыкая, запертая в убогой квартире и принужденная выполнять прихоти козлов клиентов, Лиля придумывает другую реальность. В ней она танцует на крыше с влюбленным в нее малолетним дружком Володей (который на самом деле уже наглотался таблеток и отправился в мир иной), и у обоих вырастают крылья. Крыша для них — такой же оазис невозможного счастья, как для героев корейской картины висящий на стене примитивный коврик со слоненком, индийской танцовщицей и мальчиком-факиром. Воображение не просто лучше реальности — оно обладает силой, способной побеждать ее, то есть делать виртуальной.