Повестка Восточного экономического форума (ВЭФ) осенью нынешнего года выглядит вполне предсказуемо, но эта предсказуемость мнимая — прошедший год изменил слишком многое, чтобы уверенно говорить о том, чем Дальний Восток России будет в Азиатско-Тихоокеанском регионе в среднесрочной перспективе. Стремительные изменения в технологиях, в культуре, в мобильности, в подходах к управлению, к безопасности в течение текущего года обнуляли любую уверенность в уже распланированном будущем. Уже сейчас очевидно, что Азия будет развиваться по сценариям, отличным от старых экономик. Для ВЭФа это очень хорошие новости — впервые с начала XXI века место Дальнего Востока на карте мира не определено, поэтому может быть создано заново.
Инфраструктура движения Дальнего Востока в будущую экономику уже строится, но будущее этой экономики меняется
Фото: Глеб Щелкунов, Коммерсантъ
Стартовые мероприятия ВЭФа, открывшиеся 5 сентября, показательны: уже в первых двух панельных дискуссиях, посвященных малому бизнесу в эпоху глобализации и цифровизации, а также гражданских инициатив и НКО в регионе в рамках заседания общественного совета Минвостокразвития, есть не менее половины изменений, происшедших вокруг повестки федерального инвестфорума буквально за какой-то год. И дело не в том, что государственные компании и корпорации РФ, за последние четыре года ставшие основными ньюсмейкерами форума, перестали быть интересны — разумеется, это не так. Планам госкомпаний — "Роснефти", "Транснефти", "Газпрома", "Ростелекома", как и проектам крупнейших частных финансово-промышленных групп России, заинтересованных в проектах на Дальнем Востоке и в Забайкалье, посвящены центральные мероприятия ВЭФа 2017 года. Они по-прежнему остаются потенциально главными поставщиками инфраструктуры, новых рабочих мест и важнейших трендов в региональные экономики. Дело в сместившемся фокусе: можно уверенно говорить о том, что менеджмент и правительства, и самих крупных госкомпаний в сентябре будет интересоваться происходящими на площадке ВЭФа мероприятиями, прямо не относящимися к крупному бизнесу и госуправлению, а скорее имеющими гуманитарное и междисциплинарное направление, не меньше, а, видимо, даже больше "собственных" сессий и панельных дискуссий.
В принципе на пятый год нового раунда объявленной экономической экспансии РФ на Дальний Восток и в Забайкалье (см. подробнее интервью с вице-премьером Юрием Трутневым) это понятно и в какой-то степени может говорить об успехах предыдущих четырех лет. После кризиса 2008-2009 годов и длительных дискуссий в российской власти о смене консервативной стратегии в отношении дальневосточных регионов на проактивную базовые крупные проекты — инфраструктурные, производственные, транспортные, остро необходимые социальные и образовательные — уже стартовали и развиваются. Если бы они были полностью неуспешными, никакие разговоры о цифровизации малого бизнеса на Дальнем Востоке или о роли НКО в функционировании дальневосточных региональных сообществ были бы, в сущности, никому не нужны. За исключением Владивостока и Хабаровска, двух крупнейших городов региона, большая часть остальной территории с 70-х годов XX века развивалась в схеме, в которой решения о развитии местных экономик и сообществ принимались исключительно в плановом режиме, все подчинялось полувоенной и, во всяком случае, централизованной логике, места для самостоятельных решений на Дальнем Востоке традиционно было немного. Во многом текущая ситуация вокруг макрорегиона — это результат определенной смены подхода: задачей достаточно крупных государственных и прогосударственных крупных инвестиций на Дальний Восток в последние годы уже не были комплексные решения абсолютно всех проблем регионального населения, а лишь решение собственных целей и задач вместе с предоставлением местному обществу и бизнесу новых возможностей для развития.
В том, что повестка ВЭФа в текущем году так насыщена "футуристическими" темами — от цифровой экономики до Международного арбитражного центра на Дальнем Востоке с участием крупнейших российских юристов и международных компаний, представителей Японии, Гонконга, специалистов ООН, можно усмотреть влияние общемировой моды. Если блокчейн, как нам объясняют, изменит правила игры во всем мире вот буквально завтра, то почему бы не обсудить, как блокчейн изменит портовый бизнес в Находке и возможности сетей быстрого питания в Магадане и Петропавловске-Камчатском, почему нет? В конце концов, цифровую экономику наряду с экспортными нефтепроводами "Транснефти", угольными терминалами и космодромом Свободный обсуждали и год назад, и два, да и десять лет назад. Проблема в том, что именно между 2016 и 2017 годами сильно и радикально менялось отношение ко всему тому, что экономисты и социологи называют "четвертой технологической революцией". К технологическим чудесам будущего на крупных экономических форумах всегда относились как к своеобразному "десерту" к основным "тяжелым" инвестиционным блюдам. Промышленная роботизация — прекрасно, давайте говорить о роботах, но сначала обсудим перспективы добычи редкоземельных металлов, расшивку узких мест на БАМе и социальную политику в отдаленных регионах Дальнего Востока, проблема с поиском решений для которых ведет к депопуляции региона.
Сейчас же выяснилось то, во что раньше поверить было невозможно: будущее, которое все время наступало, внезапно взяло и наступило. Нет, пока не везде и не во всех секторах. Однако, например, проблема телекоммуникационных платформ на Дальнем Востоке в свете интернета вещей и сотовых сетей поколения 5G между 2016 и 2017 годами поменяла свой облик принципиально, как и еще десяток такого же рода проблем, ранее выглядящих исключительно частностями, а теперь требующих достаточно определенного, ответственного и высокорискового решения. В этом свете неудивительно, что ВЭФ 2017 года откроется в том числе приветственным словом губернатора технологически наиболее развитого сейчас региона АТР, американского штата Калифорния, Джеральда Эдмунда Брауна наряду с выступлением Юрия Трутнева, приветствием секретаря Центрального комитета Коммунистической партии Вьетнама по экономическим вопросам Нгуен Ван Бина, министра стратегии и финансов Южной Кореи Ким Дон Юна и главы МИД Индии Сушмы Сварадж. Идеологический и географический "фьюжн" открытия форума во Владивостоке отлично демонстрирует, что происходит: если о будущем Старого Света мы можем говорить хоть с какой-то уверенностью и считать его на один-два десятилетия вперед, то о будущем Азиатско-Тихоокеанского региона имеет смысл говорить иначе, другими словами и в другом ключе. И поскольку российский Дальний Восток (в том числе усилиями последних четырех-пяти лет) достаточно уверенно превращается в глазах его обитателей из отдаленной колонии-окраины европейской части РФ (менее обитаемой, чем Урал и Сибирь, еще менее освоенной и поэтому имеющей еще более интересные, но более отдаленные перспективы развития) в часть одного из самых интересных макрорегионов мировой экономики.
Дело в том, что АТР и вместе с ним российский Дальний Восток — территория, в которой, возможно, сценарии развития будут совершенно иными, чем в исторических центрах мировой экономики. Виноваты в этом и география, и особенности развития технологий, и чисто социальные процессы во всем мире — АТР совершенно не обязан в новых условиях быть периферией Европы и США с их устоявшимся взглядом на мир. Напротив, предстоящие десятилетия — это время, в течение которого определится, что именно в мировую экономику внесут миллиарды людей, условным центром места проживания которых является Тихий океан.
О каких тектонических изменениях может идти речь? В первую очередь экономистов в этом случае может интересовать дальнейшая стратегия индустриализации АТР в свете технологической революции. До начала XXI века все было более или менее ясно: главным ресурсом региона (помимо первоклассных природных ресурсов, особенно в случае с российским Дальним Востоком) является рабочая сила, способная обеспечивать растущие потребности мировых центров в сырье, в продукции металлургии, в энергоносителях, в машиностроении, в относительно низкотехнологичных деталях и компонентах. В обмен на эти ресурсы в самом широком смысле этого термина АТР, как предполагается, должен получать решение своих самых насущных инфраструктурных и социальных проблем, а население АТР — удовлетворение потребностей в стандартах жизни, формируемых в развитых экономиках (плюс, как негласно предполагали эти конвенции, продовольствие: демографическая ситуация в АТР отлична от Европы и США — население растет, в отличие от пригодного для сельского хозяйства объема агроземель и водных ресурсов). Эта конвенция и по сей день остается в силе. Однако "Индустрия 4.0" принципиально отличается по своему устройству от "Индустрии 3.0". Она на порядок более децентрализована, она является более сетевой и в меньшей степени зависит от "большой географии". Если еще десять лет назад Вьетнам, Индонезия, Австралия, Россия, страны Латинской Америки все еще рисовали на картах условное месторасположение собственной Кремниевой долины, способной конкурировать с Калифорнией, то сейчас этим заняты лишь очень консервативные люди. Кремниевые долины следующих десятилетий располагаются, в сущности, нигде — теоретически можно быть ее резидентом, находясь на отдаленном острове в Южно-Китайском море, в Улан-Баторе или в тайге под Верхоянском: если у вас есть коммуникация с соседом (не важно, в каком часовом поясе) — вы можете быть частью мира.
Впрочем, нет, география тоже важна, но она также принципиально меняется. С Юго-Восточной Азии в мире в последние 15 лет началась авиатранспортная революция, показавшая, как авиасообщение может превратить мир, в котором регулярными приемлемыми по цене перелетами связаны лишь мегаполисы, в мир, где перемещение на тысячи километров людей и грузов — рутинная задача в онлайн-режиме. Менее видимой была логистическая революция: мир морских и железнодорожных перевозок очень много выиграл от цифровизации и новых технологий управления. Роль транспортных коридоров изменилась: из "проектов политической воли" они стали "проектами коммерческой неизбежности" — там, где они необходимы, они создаются, несмотря на политические, культурные и экономические различия, просто потому, что это нужно уже не правительствам двух стран, а сотням миллионов потребителей. Транспортная связность АТР — это уже сейчас фундамент экономики не менее технологичной, чем в Европе.
В новой экономике принципиально иначе выглядит роль предпринимателя, и в Азии она пока не определена, но можно достаточно уверенно говорить в том, что чисто "европейские" подходы к инвестпроектам в АТР полностью не дублируются, а местные технологии достаточно адаптивны и конкурентоспособны. Близость научной и технологической сфер, диктуемая устройством этих сфер преимущественно в США, заставляет думать о том, как будут выглядеть университеты в АТР, однако наступающая на пятки университетским профессорам революция дистанционного образования, революция "образования в течение всей жизни", новые технологии обучения в промышленности ставят под вопрос будущее общепринятой модели. Если же учесть, что ученые родом из КНР, Индии, России, Вьетнама вполне освоили новый стиль жизни, в котором американский или европейский университет — это не всегда конечная локация их центра жизненных интересов, а во многих случаях лишь стартовая точка или одно из мест приложения сил наряду с другими возможными, все становится еще неопределеннее и еще интереснее.
Но и это еще не все. Даже в России, стране достаточно консервативной с точки зрения географической, именно между 2016 и 2017 годами появились странные еще десятилетия назад, но вполне понятные, хотя пока еще и туманные воззрения на будущее собственного дома. Нет, урбанизация и переселение населения из провинции в крупные города никуда не подевались: мегаполисы остаются будущим всего интересного, что происходит в экономике. И телекоммуникационная, и транспортная гибкость, и информационный взрыв, и культурные изменения привнесли в эту центростремительность особую ноту: это не навсегда, человек всегда может изменить решение о том, в какой точке мира он намерен работать и жить. Программа "дальневосточного гектара" (см. стр. 6), кстати, лишь немного показала, как это будет меняться дальше: чем более связным будет Дальний Восток в частности и АТР в целом, тем больше людей будут видеть в любой точке макрорегиона место, где можно с пользой для себя прожить очередное десятилетие, а затем придумать что-то новое.
Где во всем этом паззле, который пока отнюдь не собран даже на треть, российский Дальний Восток? В сущности, где угодно, поскольку теперь речь идет буквально о втором шансе на переопределение его места на карте мира. Процесс этот будет происходить не год и не два: ВЭФ и в 2018, и в 2025 годах будет обсуждать те же инновационные и футуристические тематики, но все более и более предметно. Все, что ранее было непреодолимыми препятствиями, может обратиться в ключевые преимущества — главным для новой экономики ближайших десятилетий остаются инфраструктура и ресурсы, но они дополняются человеческим капиталом, культурой, опытом управления и экологическими условиями. Последнее особенно важно — экономики предыдущего типа довольно существенно ограничили этот вид ресурсов, растущий в цене и востребованности. Но еще более важны сообщества и социальная гибкость: к радужной картине "светлого технологического будущего" добавляются убедительные проблемы роста числа религиозных и социальных конфликтов в развитом мире, и это увеличивает потенциальную ценность новых территорий и их сообществ, где все будет иначе.
Исторические аналогии всегда хромают, будучи поняты буквально: вряд ли кто-то из историков в 2100 году скажет, что развитие АТР 50 лет назад можно сравнить с Соединенными Штатами второй половины XIX века, с Диким Западом и его пионерами, с индустриализацией Атлантического побережья. Несомненно, все будет совершенно иначе, в том числе на российском Дальнем Востоке — "золотая лихорадка", "освоение просторов" и "взлет больших городов" умеют выглядеть тысячью разных обличий. Понятно одно. Все, что мы знаем сейчас о будущем Дальнего Востока, вновь довольно условно. Реализовывать его потенциал по схемам XX века — занятие в основном бесполезное и малопродуктивное. Лотерейный билет для Дальнего Востока Россия сейчас покупает, и оплату, видимо, следует продолжить — в условиях такого масштаба мировых перемен потенциальный приз быстро растет.
И хотя мы не знаем, что в нем, участникам ВЭФа стоит поговорить о том, что вообще может происходить в этой отдаленной части России, если отбросить накопившиеся за десятилетия стереотипы и условности. Что значит "Дальний"? Что значит "Восток"? С какой стороны мы смотрим — и на что? Время летит быстро, центр мира способен, как мы узнавали в последнее десятилетие, перемещаться с удивительной для прежних представлений об истории скоростью. Вы уверены, что фокус не переместится именно сюда, на Тихий океан? Пока никто не знает, но многие уже работают с этим фокусом.