Как и в балете, в изобразительном искусстве главной интригой прошедшего сезона стало соперничество двух столиц. Самые громкие художественные события происходили в тихих музейных залах. Конкуренция Эрмитажа и ГМИИ имени Пушкина, Русского музея и Третьяковки обострилась с вмешательством сторонних игроков, считает обозреватель Ъ МИЛЕНА Ъ-ОРЛОВА.
Первая сенсация случилась год назад. Новообразованный фонд "Эрмитаж-Гуггенхайм" с помпой открыл в Лас-Вегасе совместное предприятие — музейный зал "Эрмитаж-Гуггенхайм", специально построенный для этих целей знаменитым архитектором Ремом Колхасом (Rem Koolhas). В столице игорного бизнеса Гуггенхайм представил уже обкатанную по другим своим филиалам выставку "Искусство мотоцикла" рядом со сборной эрмитажных импрессионистов. Даже международной музейной общественности жест показался смелым — что уж говорить о наших музейщиках, до сих пор стесняющихся произносить само слово "коммерция". Как бы то ни было, Эрмитаж благодаря своему партнеру неожиданно вырвался в мировые ньюсмейкеры, в авангард современной музейной жизни. (Впрочем, в выставочной политике музея этот аванс пока еще явно не отработан.)Долгое время державший марку самого "авангардного" советского музея ГМИИ имени Пушкина забеспокоился — и тоже нашел себе американского партнера, заключив соглашение с Хьюстонским художественным музеем. Но в этом случае никаких особых сенсаций, кроме традиционного обмена шедеврами, не последовало. Побившая все рекорды зрительского успеха выставка "Ученая прихоть — коллекция князя Юсупова" была собрана ГМИИ самостоятельно. У музея сохранился и старый козырь — фестиваль "Декабрьские вечера", двадцать лет назад так хорошо придуманный, что до сих пор не нуждается в особой модернизации. А напротив, служит образцом для других подобных начинаний. Музыкальные фестивали по примеру ГМИИ завели себе и Третьяковка, и Русский музей, и Эрмитаж.
Но оказалось, что в принципе выигрышная формула "живопись плюс музыка" работает не всегда. Так, довольно курьезно в Третьяковке выглядела выставка "Шенберг и Кандинский. Диалог живописи и музыки", где великий композитор Шенберг был представлен как художник и тем самым поставлен в заведомо неудобную позицию по отношению к великому абстракционисту Кандинскому. Не слишком удачной оказалась и третьяковская эпохалка "Звук и образ", которую готовили несколько лет, но так и не смогли справиться с набранным материалом. Не случайно галерею обычно пинают за отсутсвию внятных концепций, противопоставляя более чувствительному к современной идейной конъюнктуре Русскому музею.
Действительно, последние годы самые любопытные проекты привозят из Петербурга в Москву, из Русского музея в Третьяковку, а не наоборот. Так, весьма свежим музейным продуктом петербургской выделки оказалась выставка "В круге Малевича", посвященная ученикам знаменитого супрематиста. Но последовавшая за ней "Абстракция в России", напротив, разочаровала той самой широтой, которую хочется сузить. И тем не менее Русский музей сохраняет репутацию самого изобретательного из наших музеев, находя все новые интеллектуальные поводы для перетасовки своих фондов.
Со своей стороны, Третьяковка отличилась там, где никто не ожидал, наконец использовав свой козырь — уникальный альянс с православной церковью (стоит напомнить, что Третьяковка единственный государственный музей, где есть свой действующий "домовый" храм). Сделанная на средства Московской патриархии выставка-путеводитель "Святая Земля в русском искусстве" удивила изяществом концепции, вполне способной конкурировать даже с гуггенхаймовскими мотоциклами. Чего не удалось амбициозной выставке "Искусство женского рода", впечатление от которой напрочь испортили квартировавшие в Третьяковке "Амазонки русского авангарда" того же Фонда Гуггенхайма. Как ни доказывали третьяковские сотрудники самостийность своего феминизма, после "Амазонок" их "Женский род" все равно воспринимался залежалым товаром, выброшенным на прилавок вслед уже ушедшей моде. Пока в Питере рубят очередное окно, в Москве предпочитают собирать русские земли — что доказывает долгоиграющий проект Третьяковки "Золотая карта России", по старинке демонстрирующий в столице коллекции региональных музеев.
В компанию крупных музейных игроков в этом году затесался и "джокер" — Московский центр искусств (МЦИ) на Неглинной. Не имеющий государственного статуса, этот выставочный зал ухитрился заключить семилетний договор с Русским музеем на показ дайджестов его лучших выставок — и эти дайджесты зачастую выходят интереснее первоначальных вариантов. МЦИ лучше всех освоил технологию изготовления выставок-аттракционов, которыми в свое время и прославился Гуггенхайм, выстрелив целой обоймой камерных, но почти безупречных экспозиций — от "Органики" до "Портрета жены художника" (тщательно отобранной из безразмерного "Портрета" Русского музея).
Весьма амбициозно вел себя в этом сезоне и Московский музей современного искусства (ММСИ), которому если что и мешает включиться в соревнование за звание самого современного российского музея, то это художественная репутация его хозяина — Зураба Церетели. Во всяком случае, это единственный музей, который осмелился вступить в борьбу за "Черный квадрат" Инкомбанка, странная продажа которого стала сенсационным завершением сезона. Сенсация состояла отнюдь не только в рекордном для русского арт-рынка миллионе долларов, заплаченном Владимиром Потаниным за хрестоматийный шедевр Казимира Малевича, а и в том, что этот шедевр попал именно в Эрмитаж. И случилось это не в результате свободной конкуренции на аукционе, а в результате волевого решения, принятого Минкультом. То есть государство попросту "назначило" Эрмитаж главным российским музеем модернизма (читай: современного искусства) в обход всех других потенциальных претендентов. Что, естественно, совпадает с нынешним политическим курсом и, по всей видимости, открывает новый этап в российской музейной жизни.