Первый международный фестиваль документального дебютного кино "Рудник" пройдет в Республике Татарстан на острове Свияжск с 16 по 20 августа. О новом фестивале, о том, что такое новый документализм и куда движется молодое документальное кино, с арт-директором "Рудника", режиссером, продюсером, основателем и руководителем Школы документального кино и театра Мариной Разбежкиной поговорил Константин Шавловский
Фото: Валерий Мельников/РИА Новости
Первый вопрос, который сразу напрашивается: почему именно Свияжск?
Если бы меня спрашивали о родине, хотя это бессмысленный вопрос, на мой взгляд, но если бы все-таки мне пришлось на него отвечать — я бы назвала остров Свияжск. Я родилась в Казани, а в Свияжске, который находится в 30 км от города, проводила все свободное время со своих 15 лет. Для меня это очень важный остров, там я как-то начала лучше понимать жизнь. У него удивительная история, он стоит на слиянии трех рек — Волги, Свияги и Щуки, поселение основано здесь при Иване Грозном, в 1551 году была построена крепость, откуда русский царь пошел в поход на Казань. Сейчас на острове два монастыря и несколько церквей, а сам он крошечный, всего полтора километра на километр. И сначала он был монастырским островом, а после революции монастырские стены стали тюремными стенами. В 1950-е, после ликвидации тюрьмы, здесь был сумасшедший дом, который продержался до начала 1990-х. Когда я впервые попала в Свияжск, там была атмосфера остановившегося времени. Но в нулевые сюда пришли деньги, Свияжск стал туристическом комплексом, островом-градом, и настоящая жизнь острова практически исчезла, исчезло его подлинное состояние, исчезло это другое время. Сейчас население там 250 человек. И единственное хорошее, что возникло с деньгами, это музейный центр. Вот, собственно, в нем и проходят в Свияжске любые встречи и фестивали. И мы решили, что будет интересно собрать именно здесь, на этом острове с его богатой историей, молодых людей, которые будут показывать свое молодое кино и демонстрировать свой новый взгляд на мир.
При этом в России, где фестивали есть почти во всех крупных городах, не было ни одного фестиваля дебютного документального кино. Идея принадлежит вам?
Нет, это идея ребят из казанского культурного центра "Смена" Кирилла Маевского и Миши Колчина. Они предложили мне поучаствовать, и я сразу же согласилась, в том числе потому, что вижу, как в Поволжье сейчас хорошо работают современные неформальные театры, а с документальным кино и с пониманием, что такое новое документальное кино, там, на мой взгляд, все очень плохо.
А где, кроме Москвы и Петербурга, с этим хорошо?
Есть большие города в России, куда мы ездим с показами, в том числе ездим в Казань, но до всего Поволжья мы не дотягиваемся. У нас, помимо конкурса, будут идти две образовательные программы, одна — нашей школы, я буду вести ее вместе со своими выпускниками Олей Привольновой и Лизой Козловой, а вторая — по документальной анимации, ее будет вести Дина Годер, а помогать ей будет кинодраматург Александр Родионов. И я бы хотела, чтобы в них приняли участие ребята не только из Казани, но и из ближайших поволжских республик, потому что мы совсем не знаем, что происходит в Марийской республике, в Мордовской республике, в Чувашии, в Удмуртии. Мне хотелось бы, чтобы и Башкирия участвовала, хотя это уже не Поволжье. По итогу учебных курсов ребята снимут свои небольшие этюды, возможно, это будут истории о людях, которые живут в Свияжске. Их осталось совсем немного, молодые с острова уходят, уезжают, их места занимают дачники, прекрасные дачники — художники, иконописцы, но Свияжск все равно уже не их личная история. Хорошо, что мы успели с художником Рашитом Сафиуллиным собрать за 30 лет голоса живших здесь людей. Книжка наша "Чурики-мокурики острова Свияжск" должна скоро выйти в Казани. И еще мы хотели, чтобы у фестиваля были зрители: из Казани в Свияжск будут ходить автобусы, в свияжской школе смогут остановиться те, кто хочет провести на фестивале все пять дней.
А чему можно научить за пять дней?
Такой короткий курс — очень хорошая возможность проверить, твое это или нет. Потом, огромное количество людей, в общем-то, никогда не видели документального кино, и до сих пор, когда говоришь "документальное кино", многие считают, что речь идет о чем-то сентиментальном и жалостливом из жизни пожилых актеров или из жизни животных. И когда люди впервые видят наше кино, они бывают потрясены, потому что то, что мы делаем, больше похоже на хорошее игровое кино, сделанное методом документа, реального наблюдения. "Чужая работа" Дениса Шабаева, "Маленький принц" Ольги Привольновой, "В центре циклона" Елизаветы Козловой, "Милана" Мадины Мустафиной, "Странные частицы" Дениса Клеблеева — я могу долго перечислять названия фильмов, которые сняли наши ребята. Все это сострадательный, но не сентиментальный, не фальшивый взгляд на жизнь, которая вдруг начала существовать перед камерой по законам драматургии, а значит, наши студенты научились воспринимать реальность не как мутный поток, состоящий из множества не связанных друг с другом осколков, они научились "читать" эту жизнь как роман и пересказывать ее другим.
Как сформирована конкурсная программа "Рудника"?
За программу у нас отвечает главным образом наш программный директор Евгения Марченко, режиссер и отборщик "Послания к человеку". Мы делаем упор на дебюты киношкол. Премьерного показа не требуем, с удовольствием отбираем те фильмы, которые уже участвовали в крупных фестивалях. И тем не менее из 11 участников у нас будет восемь российских премьер. У нас четыре фильма из России, участвуют фильмы из Швейцарии, Армении, Германии, Польши. Кроме того, мы собрали внеконкурсную программу, где будут показаны фильмы ребят из поволжских республик.
Поскольку "Рудник" — фестиваль дебютного документального кино, хочется спросить: куда, по-вашему, сегодня движется документальное кино? Когда еще не было Школы Разбежкиной, а были ваши курсы в "Интерньюс", где Лера Германика сняла свои первые фильмы, которые нас всех поразили, то дело, как сейчас кажется, было не только в ее таланте, но и в совпадении со временем. В том числе с появлением доступных технических средств, которые позволили, во-первых, так близко посмотреть на человека, а во-вторых, дали возможность говорить на языке кино тем, кто на нем никогда не разговаривал. И это было новостью. А сегодня, условно, каждый на смартфон может снять и предъявить кусок своей реальности — и новости в этом больше нет.
Это только кажется, что язык документального кино всеми освоен. Освоена только техника, а сам язык внимательного, очень плотного существования в чужой реальности, которую наш взгляд превращает в другую,— он совсем еще не освоен. Имитация языка есть, а самого языка — нет, ему надо учиться. Не только учиться на нем говорить, но и учиться его воспринимать. Вообще, вопрос интерпретации, в том числе языка документального кино, это, по-моему, сегодня главный вопрос. Я после прошедшего Московского кинофестиваля все хочу и никак не могу додумать мысль, что вообще такое этот новый документализм. Я там посмотрела фильм Альберта Серры "Смерть Людовика XIV", и он меня поставил в тупик — это фильм исторический, костюмный, но то, как он сделан, можно назвать высоким документализмом. Мы как-то должны понять и объяснить и тем, кто пытается нащупать новый язык, и тем, кто пытается его прочитать, что документальное вовсе не означает непременное вхождение в актуальную реальность. Эта реальность может быть парадоксальным образом в прошлом. Я ненавижу историческое костюмное кино, людей в париках. И вообще — какое мне дело до Людовика XIV? Но в фильме Серры я через 15 минут перестаю замечать эти парики, а смотрю не отрываясь, как герой два часа умирает в своей комнате на моих глазах. И сама не могу до конца объяснить себе, что меня вообще здесь так трогает. Но я, наверное, немного ушла от вопроса.
Да, вопрос был о том, куда движется молодое документальное кино и какие перед ним стоят вызовы сегодня.
Вот такие фильмы, как "Смерть Людовика XIV" Альберта Серры или "Сьераневада" Кристи Пую — это и есть вызовы как реальности, так и документальному кино сегодня. Для меня эти фильмы, притом что они игровые, это документалистика высшего разряда. Мне меньше нравится то, что сейчас делают Дарденны, потому что они для меня слишком моралисты. А там, где появляется мораль, где главный, первостепенный пафос — социальные или политические установки, там, на мой взгляд, исчезает та тонкая ткань, которая и называется жизнью. Я хочу, чтобы молодые документалисты научились разглядывать жизнь, а не только отвечать на ее социальные и политические вызовы. Ведь чем еще наши фильмы отличаются от фильмов тех, кто просто научился снимать и монтировать с помощью камер на телефоне? Мы не просто наблюдаем, а проживаем жизнь вместе с героем. Мы проживаем его боль, его холод и голод, его отчаяние вместе с ним. И это очень трудное союзничество. Ты на время и сам становишься героем. Вот один герой у тебя перед камерой, а второй — это ты сам за камерой. И этим отличается наше кино от другого, которое вроде бы похоже на наше, только наблюдает жизнь с безопасного расстояния.
Речь только о вашем методе или это тенденция всей современной документалистики?
Это еще не мейнстрим, конечно, но, несомненно, такое кино в мире есть — и его становится все больше. Но мы, наверное, первые, кто предложил его как метод, как опыт зрения, а не выбор оптики отдельным режиссером. Мы учим, как смотреть именно так.
При этом два фильма, которые вы назвали в качестве примеров высокого документализма, "Сьераневада" и "Смерть Людовика XIV", это игровые фильмы. И действительно, такого кино раньше не было, оно растет, в том числе, из оптики документального кино, из этого нового языка, знаки которого мы встречаем повсюду, даже в телерекламе. А какое место сегодня занимает собственно документальное кино?
Это трудный вопрос, на который я сходу ответить не могу. Но для меня совершенно ясно, что новый взгляд на реальность необходим сегодня не только документальному кинематографу, но и вообще искусству. Иначе искусство потеряет связь с этой новой реальностью. Потому что реальность-то — новая. Мне кажется, что XXI век поставил перед нами вопросы, которые не задавали предыдущие времена. Одновременно у нас, например, полностью изменился предметный мир, он радикально отличается от предметного мира человека даже конца XX века. Изменились все способы коммуникации — это, может быть, самое важное. Я над этим все время думаю: почему вдруг разные виды искусства начинают разговаривать другим языком. Зачем он им нужен? При этом обретение этого нового языка, даже его понимание требует огромной работы над собой — ты сам должен стать другим. Со всем своим культурным бэкграундом — должен вдруг так отряхнуться и посмотреть, а что же происходит вокруг. И понять, почему этот культурный бэкграунд, которым меня лично напихали — я же выросла в культурной семье, я прочитала очень много книг еще в юности, я очень много работала,— почему вдруг я не хочу оглядываться туда, почему ищу новый язык? Сегодня мне кажется, что весь мой культурный бэкграунд больше не отвечает на вопросы, которые передо мной ставит реальность. И опять же — я пока не могу сформулировать эти вопросы, потому что они совсем не публицистического свойства.
Можно ли сказать, что на наших глазах возникает и уже возникла новая грамматика, которая растет из вот этого нового документализма, которую необходимо усвоить, понять ее правила, и только с ее помощью сегодня можно сказать что-то — не только в документальном кино, но и в искусстве вообще?
Только я вместо "грамматики" говорю "синтаксис". И этот синтаксис, если мы научимся его понимать, открывает большие возможности. И да, из этого простого наблюдения за течением жизни мы сможем выйти на какие-то смыслы только тогда, когда поймем, как этот новый синтаксис существует в контексте наших поэтических представлений о мире.
Фестиваль документального дебютного кино «Рудник». Республика Татарстан, остров Свияжск, с 16 по 20 августа