Нагие и голые

Завершился Авиньонский фестиваль

Фестиваль театр

Фото: Christophe Raynaud de Lage

Во французском Авиньоне завершился 71-й Festival d`Avignon. Среди самых запоминающихся его событий — спектакли режиссеров из средиземноморских стран: уже знакомых российским зрителям греческого художника Димитриса Папаиоанну и итальянского режиссера Эммы Данте. Рассказывает Роман Должанский.

Греческий режиссер, хореограф и художник Димитрис Папаиоанну в Авиньон приглашен впервые — и для любого постановщика это все-таки важный знак признания, как бы ни сетовали в последние годы зрители и эксперты на неразборчивость фестивального программирования. Папаиоанну «зашел» в театр со стороны современного искусства: каждую из его видеоинсталляций можно показывать на театральной сцене, а его спектакли легко представить себе как видеоинсталляции. Для его актеров самое главное — концентрация и сила физического присутствия, и говорит режиссер языком пространства и движений тела, когда решающими смысловыми акцентами могут стать соотношения разных поз или траекторий движения перформеров.

В его «Великом укротителе» со сцены не произнесено ни одного слова. Но на занимающем всю сцену волнистом черном помосте, покрытом, словно чешуей, прямоугольными пластинами, происходит так много всего, что ни в какие слова, кажется, содержание не уместится. Вряд ли стоит пытаться вычленить из спектакля Папаиоанну складный сквозной сюжет. Он говорит прежде всего о метаморфозах — о бесконечном превращении материи, о трансформации человеческого тела и пространства, о дихотомиях темного и светлого, коллективного и индивидуального, в конце концов, обнаженного и одетого. Что можно сказать о повторяющемся эпизоде, в котором актер выходит на сцену, со значением раздевается, ложится, обнаженный, на перевернутый легкий щит, накрывается легким белым покрывалом, а второй актер роняет рядом другой щит — ровно так, что ветер от этого падения сдувает покров, и тело лежащего опять открывается? Действие, безусловно, исполнено эффектной значительности, но значение его не в тайном смысле, а в том, как именно оно сделано.

Кривая поверхность сцены может напоминать и хитиновый покров ископаемого монстра, и твердь далекой планеты: в одной из самых запоминающихся сцен космонавт в скафандре извлекает из-под помоста обнаженного артиста, но, освободившись от космического одеяния, сам оказывается женщиной, отчего вся сцена становится вдруг не про путешествие на далекое небесное тело, а про земные роды. Двойственная природа человека то и дело дает о себе знать в постановке Димитриса Папаиоанну — например, странным существом, составленным из обнаженных частей трех частично скрытых черными одеждами тел: двое мужчин «подарили» ему по одной ноге, а женщина — торс и голову. Легко преображая своих исполнителей, режиссер вдруг «складывает» сценическую картину в живописную композицию, которая может напомнить то о Рембрандте, то о Магритте. И спектакль, изначально вырастающий из непроговоренных, но остро чувствующихся в нем влияний древней греческой культуры, становится путешествием через европейскую цивилизацию вообще, и вопрос о том, кто же здесь является «великим укротителем», начинает пугать возможным многообразием ответов на него.

Человеческое тело становится ключевым образом и для знаменитой на мировом театральном рынке итальянки Эммы Данте, с успехом представившей в Авиньоне свою новую работу — «Чудовища сцены». В самом начале спектакля все актеры скидывают с себя всю одежду и до конца представления остаются голыми. Именно что голыми, а не обнаженными, как в постановке Папаиоанну. У погруженной в реальную жизнь, любящей вкус семейных историй и южного колорита сицилианки Данте нагота вполне бытовая, а тело для нее — не чувственный идеал, не высшее творение, а освобожденная от одежды земная плоть. Уж какая есть — у одних красивая, у других так себе.

Сцена в спектакле Данте остается пустой, на ней только актеры и минимальный набор предметов, необходимый для показа эпизодов, из которых сложен, не распадаясь на них, спектакль. Конечно, самыми привлекательными для публики становятся сцены комические — например, когда, вдруг застеснявшись, актеры суетливо пытаются прикрыть руками срамные места, но не только свои, а партнеров тоже. Или когда из-за кулис сцену «обстреливают» какими-то искрящимися зарядами, и один из актеров подпрыгивает и падает, пытаясь увернуться от искр, а остальные со страхом наблюдают за несчастным. Тогда-то и входит в «Чудовищ сцены», настоянных на жизнерадостной театральной клоунаде, неподдельная тревога. Ведь вид растерянных, в чем мать родила людей обоих полов, неловко жмущихся друг к другу перед лицом опасности, которой они не могут противостоять, у человека, знающего опыт новейшей истории, беззаботного смеха вызвать не может.

Картина дня

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...